Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 11

— Да, — вздыхаю я, — запад — это хорошо! Надоел уже этот лед!

— Гляди, прилив какой, — показывает Кеша в окно, — при таком приливе два дня западу — и вся вода чистая будет. А сколько времени-то?

— Три часа.

— Сейчас мы с тобой, паря, Америку будем слушать. — Кеша снял с полочки «Спидолу», начал крутить ее ручки. — Я наши «Последние известия» не слушаю. Там про что говорят: где сколько хлеба скосили да кто на какую вахту встал. На хрена мне, скажи, ихние вахты? А американец мне и про политику расскажет, и про Бога, и про Брежнева, и про Солженицына. У них просто: что плохо — и говорят «плохо», а что хорошо — говорят «хорошо». А у нас: и плохо, и хорошо — все хорошо!

— А что, Кеша, — спрашиваю я, — вот эта «Спидола» и есть вся твоя связь с внешним миром?

— Ну почему, — пожал плечами охотник, — вон, прямо напротив — остров Преображения, там полярная станция большая, человек тридцать, должно, будет. Вот вода очистится, они непременно ко мне приедут. Да и сам я к ним попозже съезжу. У меня же вон всего четыре ездовые собачки остались: Моряк, Турпан, Таймыр да Тарзан. А мне без собачек зимой как? Потом, бывает, вертолетчики садятся. Прежде-то, как тут вторая экспедиция работала, они ко мне часто прилетали, у меня за домом для них вон даже площадка размеченная есть. Сейчас, правда, редко прилетают... Летчики-то хорошие ребята есть, но большинство — рвачи. Прилетит, бутылку спирта покажет — шкуру ему дай, рыбу дай. А на кой он мне, его спирт-то? Я, ежели выпить захочу, и сам самогон свободно выгнать могу: у меня и сахар, и дрожжи, и мука — все есть. Ихний-то спирт из опилок гонят, а у меня тут весь продукт натуральный... Вот ваш брат, геолог — тот с понятием, не рвач, подходит по-человечески. Потому — труженик. Копейку свою хребтом да ногами заколачивает. А летчик, он что — извозчик: сел, кнопку нажал — поехали! Потому-то он и труд человеческий не ценит. Да и не в копейке дело. У меня копейка есть — мне не жалко. Мне обидно, что труд мой не ценят. Я потому ведь и рыбу в рыбкооп не сдаю. Они мне уж сколько раз предлагали, а я не хочу. Они же ведь омуля, да какого, северного красавца, по четыре да по пять кило каждый, принимают по полтиннику за кило. Мне же за рыбу обидно! Разве это цена ей?! Я уж и не говорю, что торгуют они его по три да по пять рублей за кило... Не-е-ет! Я лучше этого омуля собакам скормлю, песцам на приваду разбросаю, хорошим людям задарма отдам. И ведь все-то наше государство так устроено — лишь бы ему на трудовом человеке нажиться. Ну, на мне-то они не шибко наживутся...

Потом мы с Кешей прослушали выпуск «Последних известий» «Голоса Америки», однако ничего такого, что заслуживало бы описания в дневнике, в тот раз не передавали. Я отправился домой — пора уже было начинать готовить ужин: наши геологи часа через два должны вернуться. Кеша вышел меня провожать со «Спидолой» в руках и с карабином за плечами.

— А зачем ты «Спидолу»-то с собой взял? — спросил я его.

— Да поставлю на бережке и включу на полную громкость, пусть ее играет...

— Зачем же зря батарейки-то жечь? — удивился я.

— Батареек у меня много, — усмехнулся Кеша. — А на музыку нерпа хорошо идет. Шибко любопытная она и музыку любит. Особливо когда на скрипках играют... — Кеша поставил «Спидолу» на большой валун, который, похоже, лежал здесь специально для этого, включил на полную громкость программу «Маяка», и тут, как по заказу, зазвучал вальс Штрауса «Сказки Венского леса». — Вот погляди, полчаса, много — час, и штук десять тут их соберется, не меньше...

Простившись с Кешей, побрел я в свой лагерь. Следом за мной отправился и Турпан.

— Гляди, как он полюбил тебя, — мотнул головой Кеша. — И за что?

— Известно за что, — пожал я плечами, — мясца ему от меня перепадает.

Рагу у меня вышло таким отменным, что даже Шеф растаял и приказал начальнику Валере выдать всем нам по стопке, отметив таким образом собственно начало полевого сезона, которое тоже оказалось очень плодотворным.

К вечеру, впервые за все время нашего пребывания тут, ветер совершенно стих, и сразу установилась такая теплынь, что впору было снимать полушубки и телогрейки.

29 июля

С утра — полный штиль и яркое, во все небо солнце. По прекрасному синему морю плывут белые, голубые, зеленые, розовые льдины. Красота!

— Наши физики проспорили ихним физикам пари! — кричит Альберт, вылезая из своей палатки. — И где полюс был, там тропики!..

Сегодня у меня легкий и приятный день: все геологи ушли на обнажение (на «стриптиз», как говорю я), хозяйственных дел нынче очень мало, заготовки на ужин у меня уже сделаны, так что готовка отнимет, видимо, совсем мало времени. Сегодня я могу погулять и расслабиться.

Помыв посуду после завтрака, отправился я в гости к Кеше (разумеется, вместе со мной — Турпан). Но ни Кеши, ни Маши дома не застал. Как видно, они опять ушли собирать по берегу топливо (как снег ляжет, тут уж ни дров, ни угля не найдешь). Возле верстака стоит то самое ружье двенадцатого калибра, значит, охотиться они не собираются. Жаль, что нет Кеши дома: я хотел договориться о выпечке хлеба (хлеб, захваченный из Хатанги, у нас уже на исходе) да заодно узнать, когда и где будем ставить сети.

Возле Кешиного дома в живописном беспорядке валяются на верстаке, что стоит у южной стены, под верстаком и прямо на мху и короткой траве различные инструменты: пилы, топоры, ножовки, стамески, зубила, ножи, гайки, болты, пешни, скребки, молотки и какие-то штуковины, предназначения которых я не понимаю; на стенах растянуты и сохнут нерпичьи и оленьи шкуры; висят и лежат сваленные комом сети; повсюду валяются обрывки шкур, кож, а также шкуры и кожи целиком. На большом деревянном чурбаке лежит истекающий кровью и салом задний ласт моржа — корм собакам. В том же чурбаке торчат два острых и окровавленных зазубренных топора. Везде, сколько хватает глаз, разбросаны позвонки, клыки, черепа, ребра и берцовые кости моржей, медведей, лахтаков, нерп, а также птиц и рыб. Под ноги попадаются все время и ободранные песцовые тушки. Очень странно выглядит голый песец: у него совершенно рыбья голова — драная кошка с рыбьей головой. На берегу бухты брошены два убитых баклана для устрашения живых — чтобы не выклевали рыбу из сетей. Валяются они, видимо, тут не первый год — кругом естественный холодильник и ничего трупам не делается. Неподалеку, на высоком бугре в больших лужах сала, валяются три моржовые туши, здесь же стоят капканы, но они не насторожены: сейчас ловить песцов бессмысленно. Песцы этим вовсю пользуются и безнаказанно грызут туши (сколько же надо силы и сноровки, чтобы прогрызть железную, в два пальца толщиной моржовую кожу!). Впрочем, Кеша, наверное, специально сделал песцам такой подарок: пусть привыкают — зимой-то там будут стоять настороженные капканы. В лагуне возле самого дома стоит сетешка, и в ней, похоже, запуталась хорошая рыбка. Но хотя рядом стоит лодка, сеть в одиночку я проверять не стал, постеснялся. Кругом летают во множестве утки и прямо стаями садятся в лагуну, как будто понимают, что я безоружен. Правда, возле верстака стоит то самое Кешино ружье двенадцатого калибра, и оно заряжено дробью-тройкой, но я ружье без разрешения взять не решился. Попытался подбить утку камнем и один раз даже чуть не попал.

Отправился побродить по той самой Моржовой косе, которая узким и длинным лезвием в пять километров вонзается в море Лаптевых. Эта коса — самое большое достояние Кеши. Благодаря ей возле дома есть удобная бухта, где можно ловить рыбу с гораздо меньшим риском потерять сети, чем в открытом море. Кроме того, как только ветра отгонят ледяные поля на север и восток, сюда приплывут моржи и устроят лежбища. А главное — море на эту косу выбрасывает много плавника. А ведь топливо, я уже не раз говорил об этом, главное богатство полярного охотника. Моржовая коса узка — местами ширина ее не превышает пятнадцати метров. Слева и справа от меня торосы образуют причудливые скульптуры, которые движутся, налезая друг на друга, рушатся и возникают вновь. Я же иду сквозь этот ледяной ад совершенно невредимый, как Дант, сопровождаемый Вергилием. Ни с чем не сравнимые ощущения! Верный Турпан бежит рядом, а потому медведя я не боюсь, остальное же мне только интересно. Долгое время никакой живности, кроме птиц, мы с Турпаном не видели. Затем вдруг неизвестно откуда прямо из-под наших ног прыснул горностай в своей королевской мантии. Деваться от зубов Турпана ему, казалось бы, было некуда, но отчаянный зверек ринулся прямо в торосящиеся льды и спрятался в карнизике, который вода, солнце и ветер сделали в большой ледяной глыбе. Турпан бегал вокруг этой льдины долго — облаял ее со   всех   сторон, залезал сверху на нее, заглядывал с боков, но достать горностая, запах которого щекотал ему ноздри, не мог. Лезть же в торосящийся лед пес не стал: горностай-то спасал свою жизнь, а для Турпана тут была всего лишь легкая закуска. Промучившись с полчаса, Турпан махнул на это дело хвостом (тем более что сейчас для собак сытые времена), и мы отправились дальше. Кругом стоит какая-то звенящая тишина, которую изредка нарушает лишь гул упавшей льдины, скрежет льда, журчание воды и капель тающего льда, да еще крики куличков и уток, которых здесь превеликое множество. До конца косы мы с Турпаном не дошли — пора уже было поворачивать назад, возвращаться к своим кухонным обязанностям.