Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 6

— Нет, ты валяй тот, первый самый им расскажи, — не унималась кладовщица.

— Не хотелось бы повторяться, — скромно сказал я. — Уж лучше чего-нибудь свеженького.

— Нет, давай тот, про разборного солдата, — закричали тетки.

— А потом можно и свеженьких, — добавила кладовщица.

Я повторил анекдот. Тетки побросали свои мешки и буквально покатились со смеху. Потом одна из них, видимо старшая по чину, строго сказала:

— Ладно, хватит, а то мы от смеху в трусы напрудим, — и затем добавила, обращаясь к кладовщице: — Дай ему хвоста пожирнее... Там таймешка хорошего привезли нынче. Куда нам один таймень: ни то ни се, хлопот больше его актировать.

Мы шли довольно долго, огибая какие-то склады, бараки и сараи, и наконец подошли к высоченным, метра в три-четыре высотой, воротам, которые закрывали вход в подземелье, пробитый прямо в горе. Кладовщица отперла огромный ржавый замок, и мы вошли под своды тоннеля, прорубленного в мерзлом грунте. Потом отворили еще одни двери, а за ними — еще одни. Туннель спускался круто вниз, и стены его были разукрашены длинными иглами инея, сверкавшего в свете электрических ламп.

Вскоре нам открылись огромные ледяные пещеры со сводчатым потолком, лабиринты, коридорчики, тупички, в которых, наверное, можно заплутать и замерзнуть. Каждая пещера, каждый тупичок были предназначены для определенного вида рыб: были пещеры «Щучья», «Окуневая», «Сиговая», «Омулевая», «Чирочья» и т. п. После непродолжительного блуждания нашли мы и «Таймений» тупичок, в котором действительно лежала одна-единственная рыбина, правда здоровенная, не менее пуда весом, пожалуй. Я взвалил ее на плечо, и мы пошли назад. Странно, но во время нашего путешествия по ледяному царству мы не проронили ни слова.

— Так как ты говорил-то, — спросила кладовщица, запирая огромный ржавый замок на воротах, — заместо ноги руку привинтил, заместо головы — задницу, заместо носа — еще кой-чего!.. — Она хлопнула себя руками по бедрам и вновь зашлась в визгливом хохоте.

— Спасибо! До свидания! Не поминайте лихом! — не оборачиваясь (со здоровенной мороженой рыбиной на плече это было трудно сделать), сказал я и заспешил к себе в пошивочную мастерскую.

Я очень боялся, что меня с этой рыбой остановят и заподозрят в краже, ведь никаких документов на нее у меня не было, но никто не обратил на меня никакого внимания.

Мой рассказ о том, как я добыл рыбину, очень обрадовал всех наших ребят. А еще более обрадовал их сам таймень, которого я изжарил в кляре (не всего, разумеется, а небольшую часть — этим тайменем весь наш отряд питался еще дня три или четыре).

В Хатанге стоит полный полярный день: круглые сутки над головой висит солнце. Погода отменная: тепло, тихо, но зато буйствуют комары. Река Хатанга, огибающая поселок дугой, кажется стеклянной. Всю зиму здесь на приколе стоят речные суда, и, поскольку никакого мола тут нет (ни каменного, ни деревянного), приходится поздней осенью намораживать ледяной. Он и защищает суда в ледоход, который, кстати, прошел совсем недавно. Огромная, километра четыре шириной река ото льда уже чиста, и только полурастаявший мол напоминает о том, что река-то эта все-таки заполярная.

27 июня

На сегодня мы поставлены в план, то есть нам обещан самолет до Косистого. Но поскольку на Севере все — погода, обстановка, настроение начальства — меняется быстро и непредсказуемо, о вылете между собой мы не говорим — плохая примета, можно сглазить удачу. Рейс наш (если он все-таки состоится) запланирован нынче к вечеру. Наш самолет (это «Ли-2») уже ушел с грузом на Косистый. Там он должен разгрузиться, заправиться, взять на борт топографов с их вещичками и привезти в Хатангу, а уже потом после короткого отдыха и обеда пилоты должны увезти нас со всем нашим багажом.

Обед я полностью приготовил из дареного тайменя: на закуску был салат из тайменьей печенки, на первое — уха из тайменьей головы, на второе — филе тайменя с молодой картошкой, запеченные в сметане (сметана и картошка привезены нами из Красноярска), на третье — компот из сухофруктов. Компот, правда, я сварил еще вчера вечером — большое эмалированное ведро.

Не успели мы с Наташей вымыть после обеда посуду (Наташа сегодня дежурная), как прибежал из аэропорта Лев и с порога закричал:

— Через час вылет. Эдик, Валера, Наталья Иванна — со мной. Женя, Люся, Наташа остаются дома. Минут через десять будет машина — чтобы все было собрано! А это что такое?! — ткнул он пальцем в распахнутый настежь спальный мешок, возле которого валялся полусобранный рюкзак. — Чье это?! Я же объявил с утра полную готовность!

— Это все мое, — виновато ответил я, — я обед готовил, мне собраться некогда было.

— Кончай мытье посуды! — скомандовал Лев. — В Косистом вымоем! Собирать вещи, живо!

— А ты зря на него кричишь, Лев, — смеясь, сказала Наталья Ивановна, — ты его благодарить должен. Если бы не он — ни за что бы мы сегодня не вылетели. Когда все вещи собраны, упакованы, приготовлены к отправке, полет всегда срывается — верная примета.

Провожать нас пришел к самолету сам инженер по спецприменению местного авиаотряда.

— Ну, слава богу, улетаете. Надоели вы мне хуже тещи. Теперь хоть глаза мои вас видеть не будут.

— Зато будут слышать уши, — смеется Лев Васильевич, — в эфир будем выходить аккуратно, два раза в день. И все по вашу душу, можете не сомневаться.

И вот уже мы летим над таймырской тундрой, летим строго на север. Впрочем, если рассуждать скрупулезно, все это еще не есть Таймырский полуостров; мы как раз и летим к его юго-восточной оконечности. И хотя Таймыром у нас называют не только район Норильска, но даже и северный край плато Путорана, с географической точки зрения Таймыр, с самой северной оконечностью материка, мысом Челюскин, огромный массив суши, глубоко вдающийся в Ледовитый океан, начинается с Диксона на западе и с устья реки Хатанги (возле которого как раз и лежит поселок Косистый, куда мы летим) на востоке.

Ах, сколько раз летал я над тундрой, а все так же, как в первый раз, неведомая сила притягивает меня к иллюминатору, и всю дорогу не отрываясь любуюсь я плывущей подо мной магической картиной: белыми, голубыми, серо-зелеными пятнами озер, болот, извивающихся речушек, прихотливо изукрашенных льдом, сверкающим на солнце. Вообще в полете я, как правило, сплю, но только не в полете над тундрой. Где-то возле Новорыбного на Хатанге (а летим мы, как я уже говорил, строго на север, вниз по реке) появляется лед: возле Новорыбного пропадают последние деревья — корявые чахлые лиственницы с небольшой прутик ростом, и начинается настоящая полярная тундра. А еще через полчаса видим мы вдалеке огромное, насколько хватает глаз, ледяное поле моря Лаптевых. И вскоре посреди этого обилия снега и льда — горстку домиков, среди которых даже один двухэтажный. Это и есть цель нашего полета, поселок Косистый, запасной аэропорт Хатанги, на случай пурги или тумана, а также база ледовой разведки и самолетов аэрофотосъемки.

Наш «Ли-2» закладывает крутой вираж и вскоре плюхается на аккуратно укатанную галечную косу, что тянется вдоль Хатангской губы. В Косистом пока еще настоящая зима: кругом лежит снег и лед, люди ходят в шубах и унтах.

Поселок Косистый довольно велик: живет здесь восемьдесят шесть жителей, а домов и балков, пригодных для житья, должно быть, втрое-вчетверо больше, так что можно селиться где угодно. Причем чем меньше дом, тем большим спросом он пользуется: его проще натопить. Главным местом в поселке, вокруг которого концентрируется вся жизнь, является, конечно, аэропорт (тот самый единственный двухэтажный дом — нижний этаж каменный, верхний — из дерева и стекла). В аэропорту, кроме авиационных служб, есть гостиница на двенадцать мест, гидрометеорологический центр, узел связи с междугородним телефоном (можно позвонить хоть в Париж), столовая (преотвратнейшая, как выяснилось вскорости), а также пункт по охране общественного порядка с собственным милиционером и «холодной» (как выяснилось впоследствии).