Дитя Всех святых. Перстень с волком - Намьяс Жан-Франсуа - Страница 6

— Ты ее потерял?

— Нет, она в безопасности.

Хотя уклон был довольно пологим, передвигаться Жану было очень трудно. Видя, каких усилий стоит ему не застонать, Франсуа представлял себе, как брат искалеченной рукой пишет ему в игривом тоне письмо, в котором намекает на свои «маленькие проблемы».

Жан прервал его размышления:

— Расскажи, как там твои.

Франсуа больших трудов стоило скрывать свое волнение. Ему тоже надлежит проявить мужество. В том состоянии, в каком находился Жан, и речи не могло быть о том, чтобы сказать ему правду. Он ограничился одной фразой:

— Твоя крестница выходит замуж.

***

Наконец им удалось подняться наверх. Толкнув тяжелую дверь, братья вышли на дозорный ход. Был полдень. Отвыкший от солнца и свежего воздуха Жан потерял сознание.

Франсуа усадил его, прислонив к крепостной стене, и, дожидаясь, когда брат придет в себя, озирался по сторонам, разглядывая то, что их окружало.

Замок Святого Ангела возвышался над Тибром, над нынешним Римом и над тем, другим Римом, существовавшим только в снах и сказаниях о прежних днях. Зрелище, открывающееся отсюда, было и прекрасным, и тягостным. Порой луч солнца выхватывал какой-нибудь мраморный фасад или колонну. Странный и чарующий город, состоящий из исчезнувших красот, сожженных замков, город, где коровий навоз лежит на плитах дворцов, а наемники убивают друг друга без причины, не говоря уж об этом Папе, который обитает в убогом монастыре на том самом месте, где находится могила святого Петра!

Наконец Жан пришел в себя, и братья вновь смогли пуститься в путь. Жану стало заметно лучше, и он в первый раз улыбнулся:

— А с тобой что случилось? Выглядишь ты не лучше моего.

Франсуа обещал себе рассказать Жану о происшествии с Теодорой, но теперь решил не делать этого. Причиной тому опять-таки было состояние брата. Рассказ о волках можно оставить на потом. Завтра предстоит победить в кровавой схватке; Франсуа должен быть львом, и никем другим, а Теодора может и подождать.

Жану он ответил, что по дороге его ограбили бандиты. Наконец они вышли на дорогу, ведущую к Ватикану. Видя, что брат постепенно приходит в себя, Франсуа стал расспрашивать его о случившемся. Жан кратко поведал ему о причинах раскола между кардиналами и перешел к рассказу о своем участии в этой истории.

— Я написал тебе, что речь идет о посреднической миссии, но это неправда. С таким характером, как у Урбана VI, это совершенно невозможно.

— Так что же тогда?

— Сначала давай расскажу тебе о папе Клементе. Это воистину удивительный человек! Я нашел в нем все лучшие качества покойного Клемента VI. Мой крестный стал его доверенным лицом. Папа утвердил его в должности библиотекаря, и думаю, что в один прекрасный день он станет кардиналом. Мне же его святейшество оказал честь, введя в свое окружение. И когда он спросил, готов ли я рисковать жизнью, я принял его поручение с восторгом!

— Это настолько опасно?

— Попытка примирения была всего-навсего предлогом, чтобы шпионить за Римом и переманить на свою сторону некоторых сторонников Урбана. Я почти уже договорился с Филиппом д'Алансоном, когда появился этот Берзениус и обвинил меня в атеизме. Меня судили, но Алансону удалось убедить Папу положиться на Божий суд.

Они добрались до Ватикана, где братьев разделили. Жан был помещен в погреб, превращенный ради такого случая в тюрьму, а Франсуа отвели в монашескую келью. Там его ожидал протоиерей собора Святого Петра.

— Не обижайтесь, что возле вашей двери я велел поставить двух солдат. Это для вашей же безопасности. Они принесут вам ужин. Ни к чему другому не прикасайтесь и постарайтесь до завтрашнего дня никуда отсюда не выходить. Учтите, здесь у вас имеются опасные враги.

***

Франсуа последовал всем советам протоиерея буквально, и назавтра, в час первой утренней молитвы, двое солдат вошли в его комнату с доспехами. Он облачился в них не без опасений, но Филипп д'Алансон оказался прав: не отличаясь особой красотой и искусной работой, они были весьма прочны, в них легко было передвигаться. Они обладали всеми качествами, которые требуются для участия в битве.

На острие шлема болтались две ленты: одна красная, другая черная. Они были сделаны не из шелка, а из какой-то неровной, шероховатой ткани. Впрочем, последнее обстоятельство было неважным — главное, цвета были такими, какими надо.

Франсуа также заметил не без удовольствия, что протоиерей Святого Петра не забыл и о гербе, «раскроенном на пасти и песок». Щит с гербом Франсуа повесил на грудь; затем, надев на правую руку перстень со львом, а сверху — латную перчатку, спустился во двор базилики.

Чтобы присутствовать на богослужении в честь Дня всех святых, которое должен был отслужить святой отец, собралась целая толпа. В монастырском дворе, где было черно от людей, можно было увидеть сразу всех: высокородных особ, торговцев, монахов, солдат-наемников, нищих. Франсуа намеревался было присоединиться к ним, но Филипп д'Алансон заметил его и сделал знак следовать за ним.

Пространство, прилегающее непосредственно к церкви, оставалось пустым: солдаты удерживали толпу на расстоянии. Именно туда Алансон и привел Франсуа. Там сиру де Вивре пришлось ждать довольно долго — одному, впереди всех остальных, — спрашивая себя, что все это означает. Наконец протоиерей вернулся в сопровождении его брата Жана и Ги де Ферьера, вставших рядом с ним.

Жан был одет в черное, как и приличествовало его сану. Он был чисто выбрит, вымыт, благоухал. Франсуа заметил, что у брата седые волосы! Накануне он не разглядел этого из-за слоя грязи.

Несомненно, за двадцать лет Жан должен был постареть, но все же он постарел слишком сильно. Теперь в нем ощущалось нечто значительное, безмятежное, строгое. Чувствовалось, что Жан не лишился той необузданной храбрости, что отличала его в молодые годы, но вместе с тем появилась некая потаенная глубина. Огонь уступил место непоколебимой стойкости. Жан походил на старого волка-вожака, которому инстинктивно подчиняются все члены стаи. Он излучал такую властность, что казался от этого почти прекрасным.

Стоящий рядом с братьями Ги де Ферьер со своим гербом — золотой шлем на красном щите — смотрел прямо перед собой, стараясь спрятать улыбку. Он по-прежнему был уверен в победе.

Франсуа подумал о том, что ему самому сейчас сорок три года — почти на двадцать лет больше, чем противнику. Это, конечно же, немалая разница, но и Франсуа тоже был уверен в победе.

По правде сказать, ни разу с минуты своего появления в Риме он не задумался о предстоящем поединке всерьез. Воспоминания о Теодоре, сама волнующая атмосфера этого города и радость от встречи с братом затмевали все другие чувства и не позволяли останавливаться ни на чем другом.

Но вот присутствующие опустились на колени. Папа, одетый во все белое, только что появился из главных ворот церкви в сопровождении протоиерея и кардиналов.

Урбан VI был низеньким толстым человечком с бледным лицом. Он мгновенно нашел взглядом троих стоявших как раз напротив него: священника в окружении двух рыцарей. Бросив на Франсуа пронзительный взгляд, папа неожиданно высоким голосом пропел благословение. Колокола звонили во всю мощь. Франсуа поднялся и вошел в базилику.

Здесь он в очередной раз испытал разочарование. Пусть снаружи собор Святого Петра в Риме и выглядел довольно посредственно, однако Франсуа не расставался с надеждой на то, что хотя бы внутри его ожидают чудеса. Но там не оказалось ничего особенного. Алтарь, стоявший ровно на том месте, где находилась могила святого Петра, выглядел довольно изящно, с балдахином и витыми серебряными колоннами, но размеров был более чем скромных. Стену в глубине украшала мозаика, изображавшая Христа между святым Павлом и святым Петром. Разве можно было сравнить это с роскошью того, исчезнувшего Рима?