Каникулы в бухте пиратов - Гусев Валерий Борисович - Страница 11

– А я и не знал, – огорчился Алешка. – Столько времени потратил, пока придумал.

Да, придумал он здорово. Но придумать – мало, нужно еще и сделать.

Я взялся ему помогать. Мы провозились до вечера, но ничего у нас не получилось – закрепить зеркала нужным образом оказалось невозможным. Мы плюнули на свой недоделанный перископ и пошли купаться.

Море застыло, как холодный суп. Солнце садилось в него багровым кругом. Вся даль затянулась каким-то густым маревом.

– Плохой ветер будет, – сказал Арчил, когда мы выбрались на берег. – Буря, да.

Он оказался прав. Вскоре вдруг стемнело, непривычно и тревожно. С моря сначала ударил ветер, такой, что наш домик вздрогнул от его неожиданной силы. А потом на берег ринулись волны. Это было красиво и страшно. Огромный темно-зеленый (почти черный) вал вырастал где-то в темноте, несся к берегу и злобно обрушивался на него. Убегал, бурля, назад, в море, а за ним вставал другой. И так без конца.

Было очень шумно. Шумел ветер, шумели волны. А больше всего шумели камни. Оттуда, где у Песчаной косы кончался пляж и начинался галечный берег, шел непрерывный жесткий рокот. Каждая очередная волна сначала несла здоровенные булыжники на берег, а возвращаясь в море, тащила их обратно. Грохотало так, будто взад-вперед зачем-то катались по берегу тяжелые танки.

Алешка прилип к окну – он был в восторге, особенно когда самая прыткая волна бросала в стекло твердые брызги. А мне было неспокойно. Все время казалось, что либо ветер сорвет с места и погонит вдоль ущелья наш легкий домик, либо его смоет крутая волна, и мы поплывем по бурному морю, покачиваясь с боку на бок.

…Шторм шумел и бушевал почти всю ночь. И стих как-то сразу. Будто оборвался.

Когда мы вышли утром на берег, то не узнали ни самого берега, ни лежащего возле него моря. Оно вроде успокоилось, но будто тяжело вздыхало после своего ночного выступления – бугрилось плоскими валами и было такое мутное, что мы даже купаться не стали. А вместо этого мы стали бродить по берегу и разглядывать на нем много нового. То, что выкинуло за ночь море. Будто оно давно копило в себе этот мусор, а потом озверело и вышвырнуло его за порог. Добрым людям на радость.

Чего тут только не было! Растекшиеся на грязном, перемешанном песке медузы. Полуживые крабы. Какие-то щепки и обрывки веревок. Мятое железное ведро. Расколотое ведро пластмассовое. Длинное весло со шлюпки. Спасательный круг – красно-белый с надписью «Пермяк». Пластиковые бутылки. Капитанская фуражка, такая грязная, что мы ее сразу и не признали, а подумали сначала, что это какой-то неизвестный нам обитатель моря.

А возле самой косы обнаружили… свой воздушный шар «имени Крякутина». Не весь, конечно, – от его оболочки не осталось ни клочка, ни буковки, зато сеть оказалась цела и невредима. Только сбилась в комок и замусорилась водорослями, щепками, кусками пенопласта.

Мы оттащили ее подальше, в укромное сухое место, расправили и распутали и растянули для просушки.

– Мы потом ее незаметно Арчилу подложим, да? – сказал Алешка. – Он и не заметит.

Надеюсь. Но хоть что-то вернем из его имущества.

Такой момент скоро настал. Арчил опять собрался в город. Мы сделали вид, что совершенно случайно нашли его зеркальце (за бочку завалилось почему-то), и Арчил внимательно осмотрел себя. Остался доволен.

– Красивый, да? – спросил он нас. – Тамара ахнет, да?

Она бы сильнее ахнула вчера, прочел я в шкодливом Алешкином взгляде.

Арчил оседлал свой мопед, как джигит вороного коня, и снова повторил свои наставления.

Мы изо всех сил покивали и пообещали весь день смирно сидеть дома.

– Я рисовать буду, – соврал Алешка.

– А я буду смотреть, как он рисует, – соврал я.

– И я буду смотреть, когда вернусь, – Арчил, один из нас троих, сказал правду.

Как только затих наверху шум и треск его железного коня, мы сбегали за сетью, аккуратно свернули ее и притащили в саклю.

– Где она лежала? – спросил я.

– Вон там, в углу, – Алешке уже было не до сетки, он уже примерялся к шашке на стене.

Я отодвинул немного в сторону бочки и уже готов был бухнуть в угол сеть, как что-то там привлекло мое внимание. В углу лежала аккуратно свернутая веревка, очень прочная – сразу видно. И в нее были ввязаны короткие толстые бруски.

– Леха, – позвал я. – Иди-ка посмотри.

– Щас, – Алешка все подпрыгивал на топчане, пытаясь достать шашку. – Ну, чего там?

Он подошел, разглядел веревку с палками и присвистнул:

– Не слабо, Дим! Это ж веревочная лестница!

Да, не слабо. И кто, интересно, по ней лазает? Арчил? И куда, скажите мне, пожалуйста? На крышу сакли? В монастырь? И тут Алешка разом ответил на мои немые вопросы.

– По ней, Дим, не вверх забираются, а вниз спускаются. – Он помолчал. – Ну а потом опять вверх лезут. Вот так фишка!

Мы переглянулись. И, как это у нас часто бывает, поняли друг друга без слов.

– Я – первый! – взвизгнул Алешка. – Младшим надо уступать! Скажешь – нет?

– Не тот случай, – возразил я.

– Тот, тот! – завопил Алешка и вцепился в лестницу. – Как на шаре летать, так ты первый! А как в колодец лезть, так я второй!

Я даже растерялся от такого его нахальства. Сам меня на тот шар посадил, можно сказать, и сам теперь упрекает. А я чуть в Турцию из-за него не улетел!

– Тогда никто не полезет! – твердо сказал я. – Я так решил – я старше.

– А я умней! – выпалил Алешка. Правда, тут же повинился: – Я пошутил, Дим. – И обрадовал: – Мы оба дураки.

– Почему это? – разом обиделся за нас обоих я.

– Мы вот спорим, а сами и не подумали – чья это лестница?

Ясно – чья. Арчилова.

Ага, тут и до меня стало доходить. Ведь он нам все время говорил, что очень хочет, но никак не может забраться в монастырь. Ну нет туда никакого пути. А сам, значит, лазает.

Все это я выпалил Алешке.

– А причем здесь монастырь? – невинно так удивился Алешка. – Он в колодец спускается.

– Зачем? За водичкой? Так она соленая. Проще в море набрать.

И тут нам стало ясно – там, в этом колодце кроется разгадка монастыря и его черных монахов.

– Ладно, – сказал Алешка. – Лезь первый. Так и быть. Ты старше, а я…

Он, наверное, хотел сказать, что не такой он дурак, чтобы первым лезть в таинственный колодец. А я, значит, такой…

Мы подхватили лестницу и помчались к колодцу. И вот теперь мне стало ясно, зачем в его края вделаны стальные скобы – как ручки у кастрюльки. Дело в том, что на одном конце лестницы был прикреплен мощный карабин. Мы его на одной скобе так и защелкнули. Лестница упала вниз и закачалась, повиснув во всю глубину.

Воды в колодце сейчас было мало. Если смотреть сверху – на метр, не больше от его дна, усеянного камушками.

– Ты камешки собери, – посоветовал Алешка. – Несколько штук, вдруг это золотые самородки. Или драгоценные камни. Мы тогда Арчилу сто банок чернил купим.

– Зачем ему столько? – я снял футболку и шорты, остался в плавках – а то вдруг сорвусь в воду, – и начал спускаться в колодец.

Сколько раз я видел в цирке и в кино, как легко и ловко артисты лазают по таким лестницам. У меня получалось совсем по-другому. Лестница шевелилась подо мной, как живая, деревянные ступеньки норовили вырваться из-под ног. Я все время стукался о стенки колодца то боком, то спиной, то коленками. А один раз даже лбом. Хорошо еще, что стенки колодца были совершенно гладкие, будто кто-то просверлил его в толще скалы громадным сверлом. Но, наверное, так отполировала его вода за многие сотни, а то и тысячи лет.

Иногда я задирал голову и видел над собой круглое светлое пятно, в котором торчала Алешкина голова. Он все время подавал мне советы:

– Осторожней, Дим. Не сорвись. А то как бахнешься! Ну что ты ползешь, как черепаха?

Где это он видел ползающих по веревочной лестнице черепах?

Но вот я почти у самого дна. До воды – полметра. И вот что странно. Я на самом дне колодца, а здесь светло. Ну, не так, конечно, как наверху, но все видно: воду, почему-то пузырьки воздуха в ней, камешки на дне…