Золотая паутина (др. изд.) - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 3

Город кончился, «Волга» нырнула под массивный бетонный путепровод, по которому шел как раз пассажирский поезд, грохот от него заглушил все другие звуки, даже мотора не было слышно. Потом асфальт потянулся на бугорок, замелькали березы вперемешку с соснами, мелькнула длинная очередь на бензозаправке, и вот он, поворот на кольцевую дорогу. Пропуская справа два тяжелогруженых МАЗа, Славик включил радио, поискал музыку, потом подумал и включил подфарники. Ехать он собирался быстро, и нужно, чтобы его машину видели издалека. Смеркалось, посыпался на ветровое стекло мелкий снежок, но крупинки его тут же сдуло, едва он тронул машину.

«Волга» несла их легко, радостно, словно соскучилась по широкой и свободной дороге. Безруких слушал бодрую музыку «Маяка», руки его свободно лежали на оплетке руля, шуршали по гладкому асфальту туго накачанные шины. Пассажиры на заднем сиденье о чем-то негромко заговорили, «тренер» обернулся к ним, включился в разговор, а Славик с любопытством прислушался. Но странное дело, он никак не мог понять сути разговора — о чем же они толкуют?! А пассажиры явно и не стремились к тому, чтобы их поняли, обменивались какими-то полуфразами, полунамеками.

— …этот рейс неудобный…

— …часа три, не меньше…

— Главное, парни, ворота…

— …шум ни к чему…

— Дураку ясно.

— …в воздухе проще будет…

— Беги, контрабас еще купи…

— Ха-ха-ха!

— Хватит. Решили — все.

Пассажиры снова умолкли.

Безруких сделал вид, что очень занят дорогой, стал тихонько ругать «дворники», плохо очищающие снег, включил вентилятор печки — в салоне от высокой скорости стало заметно холоднее — словом, занимался своими шоферскими делами, внешне не проявляя к пассажирам никакого интереса — все равно ничего не понимал в их странном разговоре. Но внутренняя его настороженность крепла, то, самое первое, ощущение неясной тревоги не покидало его, и в глубине души он все же пожалел, что погнался за деньгами, поехал.

Может, вернуться?…

Впрочем, скорость захватила Славика, он гнал за сто, шоссе здесь было сухим и надежным, не то что в городе, со специальным шероховатым покрытием, на таком не занесет, ехать можно спокойно.

— Хорошая тачка, — одобрил «тренер», — легко идет.

— Ага, — радостно согласился Славик. — Да она ж новая, сорок две тыщи всего прошла. Вон, на спидометре…

— Ну вот и о'кей! Значит, не подведет.

— Да что вы?! Машина — как часики. Я зажигание сам регулировал, карбюратор, — похвастался Безруких. — С пол-оборота заводится, в любое время года. Спецам там у нас, в таксопарке, не доверяю. Да и платить им надо.

— Платить в жизни за все приходится, — «тренер» вальяжно раскинулся на сиденье. — Закон — тайга. Жизнь — курятник: клюй ближнего, гадь на нижнего, а то пропадешь.

Амбал захохотал, захихикал и блондин.

«Урки какие-то, что ли? — Славик невольно поежился. — И дернул меня черт ехать на эту базу. Лучше б Люсе помог…»

С обеих сторон машины неслись сейчас, отскакивая назад, черные голые дубы, белели кое-где березки, вспыхивали белыми лучами. Пассажиры внимательно смотрели каждый в свое окно, словно бы никогда не видели скучного зимнего леса. Снега в этом году навалило много, лесу, наверное, было тепло, как и его обитателям, и влаги будет достаточно. У бати снегу на садовом участке по колено, он радуется ему, как дитя…

Встречных машин почти не было: проскочил КамАЗ с зачехленным, вихляющим из стороны в сторону прицепом, прошмыгнула пара неугомонных «Жигулей», а вслед за ними маленький синий «Запорожец», нещадно дымя, тащил у себя на горбу огромный, крепко увязанный тюк.

И снова пустынный асфальт, стены голого леса по сторонам, полоса фиолетового, иссеченного усилившимся снегом неба над головой, над одинокой их, салатного цвета «Волгой».

— Останови-ка! — полупопросил-полуприказал «тренер». — В туалет некогда было сходить, извини, парень. Хоть тут и осталось до базы чуть-чуть, а все равно…

Славик стал тормозить, прижимаясь к промерзшей обочине, остановился почти, и в ту же минуту на него обрушился сзади тяжелый и тупой удар…

Событиям этим предшествовали другие, и потому вернемся назад, в те дни, когда никто из участников этой истории не предполагал, какими драматическими они окажутся…

Глава вторая

После работы Валентина любила возвращаться домой пешком. Жила она, в общем-то, недалеко от завода, в принципе можно было и проехать эти две остановки на автобусе, но спешить ей после смены было незачем. Анатолий из воинской части возвращался не раньше семи, к его приходу она успевала приготовить ужин, кое-что и простирнуть по мелочи, пол там подмести, пыль протереть. Словом, времени у нее хватало, можно и пройтись. Тем более что сразу же за широкой магистральной улицей, какую она переходила по подземному переходу и на которой стоял их «Электрон», начинался частный сектор, тихие добротные городские дома за добротными же высокими заборами, с хорошими воротами и калитками, с узкими щелями почтовых ящиков, с асфальтированными двориками, маленькими садиками, теплицами, собачьими будками, гаражами, со скамейками у палисадников, с весело раскрашенными наличниками окон, оцинкованными или крашеными крышами. Уже через три-четыре минуты ходьбы город как бы забывался, шума магистральной улицы не было слышно, за заборами и калитками шла своя, почти деревенская жизнь: и куры кое-где кудахтали, а собачонка тявкала, и жгли на огородах пожухлую, сухую ботву, гремела в ведрах пересыпаемая картошка, тянуло вкусным дымком.

Валентина отдыхала, пока шла, слушала эти звуки, наслаждалась тишиной, думала. В последние годы огородик она свой забросила, ни к чему возиться с картошкой и огурцами, может купить сколько душе угодно. Не тянет к крестьянскому труду и Анатолия, он человек военный, одна техника в голове, машина «Жигули» да запчасти. Дом их зарос диким виноградом по самую крышу, но это Валентине нравилось: меньше заглядывать будут с улицы. Да и отец, когда еще был жив, говорил: вот достроимся, Валентина, беседки в саду сделаю, пусть виноград растет. Но отец, бывший военпред на их же «Электроне», не дожил, умер в одночасье семь лет назад, а мать увез в Москву подполковник, они вместе о отцом и работали. Нельзя сказать, что у них, у матери и нового ее мужа, была сильная любовь, но так получилось — оба овдовели к пятидесяти годам, дети выросли, а самим оставаться одиночками не хотелось.

Валентина иногда бывает у них в Москве. Мать говорит, что живет хорошо, квартира у них большая, у Киевского вокзала, есть где остановиться, погостить. С продуктами только плохо стало — очереди, очереди… и пустые прилавки. Народ раздраженный, недовольный, все подряд ругают перестройку.

Мать бывает в Придонске обычно в августе, к фруктам — здесь дешевле и выбор больше. Вместе с Валентиной они закручивают банки, варят, консервируют. Была мать и нынче, уехала месяц назад, повезла своему супругу соленья-варенья. Стыдила Валентину за то, что та запустила сад и огород, но в целом осталась довольна: жила ее дочь богато — и стенки во всех комнатах стояли, и синие «Жигули» на дожде не мокли, и хрусталь за стеклами шкафов посверкивал, и сама Валентина вся разодетая, дорогие камушки в ушах да на пальцах. Мать чисто по-женски стала выпытывать у Валентины: мол, откуда все это у тебя? Ты же простая, можно сказать, кладовщица, оклад небольшой, ну там премия… А в доме да на тебе — на многие тысячи. Валентина посмеивалась, говорила, что работать надо, мама, стараться деньги зарабатывать, это сейчас не возбраняется, наоборот, приветствуется. Это вы жили своими идеями, боролись за светлое будущее — вот оно и наступило, мы, ваши дети, в этом «будущем» живем. А еще муж у меня военный. У Анатолия оклад хороший, и хозяин он в доме, этого не отнять.

Ну, живите счастливо, живите, говорила мать. Деток рожайте, чего тянешь, Валентина?

Что ответишь на такие вопросы? Детей у нее теперь никогда не будет, не надо было, наверное, делать тот аборт от Эдьки, глядишь бы, родила. А сейчас уже поздно, никакое лечение не помогло, она и лечиться бросила. Проживем без детей. Вон, у Анатолия двое, а что, счастлив он? Знает она, что мучается, думает о них; поначалу, в первые месяцы их совместной жизни, тайком наведывался в старую свою семью, но она и раз и другой закатила Анатолию скандал, даже одежду его однажды за порог выбросила: или я или она — поставила ультиматум («она» — это бывшая жена, Танька). Мол, к ней ты ходишь, а не к дочкам, спишь с ней. Поговорили они в тот раз крепко, подрались даже. Но ходить «туда» Анатолий перестал. А мать… что мать! Зачем ей знать, на какие средства живет дочь. Она и не догадывается, что это, в доме, лишь часть того, что ее дочь, Валентина, имеет. А наткнулась бы случайно в чуланчике на потайные ящички… Но Валентина умеет прятать. Анатолий и тот всего не знает. Да и знать, наверно, не должен. Хозяйка в доме — женщина, тем более что Анатолий пришел к ней на все готовенькое, еще и машину получил, катайся, наслаждайся жизнью, что еще мужику надо?