Дети с улицы Бузотеров - Линдгрен Астрид - Страница 4

— Милый добрый Боженька, сделай так, чтоб я снова захотела есть. Но только не рыбные фрикадельки!

Нам с Юнасом и Лоттой дали по бутылке лимонада. Лотта взяла немножко песку внизу у берега и насыпала его в свой лимонад. А когда мы спросили ее, зачем она это сделала, она ответила, что только хочет попробовать, вкусно это или нет.

После еды папа растянулся на траве и сказал:

— Как чудесно на солнышке! Посплю-ка я немножко, а вы, дети, сами за собой присматривайте! Но, чур, на мостки не ходить, так и знайте!

Мы не пошли на мостки. Но чуть подальше у озера была высокая скала, и мы отправились туда. Юнас сказал, что покажет нам, как папа ныряет.

— Вот так! — сказал Юнас, подняв руки вверх и слегка подпрыгнув. И — подумать только! — он тут же рухнул в озеро, хотя вовсе туда не собирался. А вдобавок мама сказала, что купаться нам еще нельзя, потому что вода слишком холодна…

Юнас упал, а мы с Лоттой закричали так, словно нас резали.

Но я взяла ветку, лежавшую на камне, и когда Юнас снова поднялся на ноги, он ухватился за нее и держался изо всех сил, Лотта расхохоталась, а тут как раз прибежали папа с мамой и вытащили Юнаса из воды.

— Юнас, что это тебе вздумалось? — спросила мама, когда Юнас, совершенно мокрый, оказался на берегу.

— Он только хотел показать, как ныряет папа, — неудержимо смеясь над Юнасом, сказала Лотта. — Потому что у него такие смешные штаны, — добавила она.

Юнасу пришлось снять с себя всю одежду, и мама развесила ее сушиться на дереве. Но когда мы собирались домой, одежда еще не высохла, так что Юнаса пришлось завернуть в одеяло. И это вызвало смех Лотты. Но потом ей было уже не до смеха. Потому что, когда мы собрались ехать, исчез Бамсе. Его искали, искали повсюду, но найти не могли, и мама сказала, что придется ехать без Бамсе. Тут Лотта заорала еще громче, чем когда Юнас упал в озеро.

— Бамсе проведет прекрасную и спокойную ночь в лесу наедине с самим собой, — сказал папа. — А завтра утром я вернусь сюда и отыщу его.

Но Лотта кричала без умолку, а потом сказала:

— А если явится какой-нибудь старый тролль и испугает Бамсе?!

— Если Бамсе встретится с каким-нибудь старым троллем, то, очевидно, гораздо страшнее станет старому троллю, — сказал папа.

— А ты не помнишь, когда видела Бамсе в последний раз? — спросила мама.

Лотта немножко подумала.

— В двенадцать часов, — сказала она.

Хотя Лотта ни капельки не смыслит во времени и в часах, так что все это — одни враки. Папа говорит, что Лотта — отчаянная вруша, которая мелет все, что ей приходит в голову.

Но я вспомнила, что Лотта держала Бамсе, когда мы были возле птичьего гнезда. Все вместе мы пошли к дереву, на которое карабкались. Ведь мы с Юнасом знали, что птичье гнездо совсем рядом с ним.

И возле куста с птичьим гнездом в самом деле сидел Бамсе. Лотта взяла его, поцеловала в пятачок и сказала:

— Малыш Бамсе, ты все время смотрел здесь на эти миленькие-премиленькие яички!

Юнас сказал, что бедная мама-птичка, верно, так и не осмелилась вернуться сегодня к своему гнезду, потому что поросенко-медведи самые лучшие в мире пугала птиц.

Тут Лотта рассердилась и сказала:

— Бамсе никого не тронул. Он только смотрел на эти миленькие-премиленькие яички.

Потом мы поехали домой, и Юнас все время сидел закутанный в одеяло.

Мама и папа, как обычно, пришли вечером в детскую пожелать нам спокойной ночи. Папа встал возле кроватки Лотты, где она лежала рядом со своим замызганным Бамсе.

— Ну, Маленькая Гроза, — спросил папа, — что было веселее всего сегодня? Верно, когда мы нашли Бамсе?

— Не-а, веселее всего было, когда Юнас свалился в озеро, — сказала Лотта.

МЫ ЕДЕМ К БАБУШКЕ И ДЕДУШКЕ

Когда наступает лето, мы с мамой едем к бабушке и дедушке за город. Папа тоже приезжает туда, когда у него отпуск. К бабушке мы едем поездом, потому что мама не умеет водить машину.

— В поезде слушайтесь маму, чтобы ей не было с вами слишком трудно, — сказал папа на вокзале, когда мы нынешним летом ехали к бабушке и дедушке.

— Мы должны слушаться ее только в поезде? — спросил Юнас.

— Нет, всюду, — ответил папа.

— Ты сказал, что надо слушаться маму только в поезде, — настаивал Юнас.

Но тут как раз поезд тронулся, так что папа успел только помахать нам рукой, а мы тоже махали ему и кричали: «До свидания!»

Мы ехали почти что в отдельном маленьком купе. С нами ехал еще один старый дяденька — единственный, кто там еще поместился. Лотта взяла с собой Бамсе, а я — свою самую большую куклу, которую зовут Мауд Ивонн Марлен.

У этого дяденьки была на подбородке бородавка, и когда он вышел постоять немного у окна в коридоре, Лотта очень громко шепнула маме:

— У этого дяденьки бородавка на подбородке.

— Тихо, — шепнула в ответ мама, — он может услышать.

Тут Лотта очень удивилась и сказала:

— А разве он сам не знает, что у него на подбородке бородавка?

Потом пришел проводник и проверил билеты. Билеты были только у мамы и Юнаса, потому что мы с Лоттой ездим пока бесплатно.

— Сколько лет этой маленькой девочке? — спросил проводник, указывая на меня.

Я сказала, что мне скоро исполнится шесть лет. Он не спросил, сколько лет Лотте, ведь сразу видно: она слишком мала и ей никакой билет не нужен.

Но Лотта сказала:

— Мне четыре года, а маме тридцать два, а это — Бамсе.

Тут проводник засмеялся и сказал, что в этом поезде все мишки ездят бесплатно.

Мы только сперва сидели тихо и смотрели в окно, а потом нам это надоело. Мы с Юнасом пошли в коридор и зашли в чужое купе — поболтать с незнакомыми людьми. Но иногда мы возвращались к маме, чтобы она не беспокоилась. Мама без конца рассказывала сказки Лотте, чтобы она сидела смирно. Мама не позволяла Лотте выходить в коридор; ведь никогда не знаешь, что вздумается Лотте, говорит мама.

— Расскажи о козлах Брусе[1], а не то я выйду в коридор, — угрожала маме Лотта.

В поезде мы ели бутерброды и пили лимонад. Внезапно Лотта сняла ломтик колбасы со своего бутерброда и прилепила его к стеклу.

Мама страшно рассердилась на нее за это и сказала:

— Ты зачем пачкаешь окно колбасой?

— А потому что она приклеивается гораздо лучше, чем фрикадельки, — сказала Лотта.

Тут мама еще сильнее рассердилась на нее. И маме пришлось долго-предолго тереть бумажной салфеткой окно, прежде чем оно стало чистым после ломтика колбасы, который приклеила Лотта.

Один раз, когда поезд остановился на станции, Юнас придумал, что нам с ним надо выйти из вагона подышать свежим воздухом. Мы не могли открыть дверь, но одна тетенька нам помогла.

— Вам в самом деле надо выйти на этой станции? — спросила она.

— Да, — сказали мы.

Потому что нам в самом деле надо было выйти, но надо было и вернуться назад.

Сойдя с поезда, мы все же добрались до самого последнего вагона и как раз перед тем, как поезд тронулся, вскочили на подножку этого последнего вагона и прошли весь состав, прежде чем оказались возле нашего собственного купе. И увидели, как мама вместе с тетенькой, что помогла нам открыть дверь вагона, разговаривают с проводником. И мама вдруг закричала:

— Остановите поезд, мои дети слезли на станции…

Но мы уже были возле нашего купе, и Юнас сказал:

— Хотя мы и снова влезли в вагон.

Тут мама заплакала, а проводник и тетенька, что помогла нам открыть дверь, стали нас ругать. Хотя зачем тетеньке ругаться, если она сама помогла нам открыть дверь?

— Сейчас же идите в купе к Лотте и с места не двигайтесь! — сказала мама.

Но Лотты в купе не было. Она исчезла. Тут мама чуть снова не заплакала, и мы все вместе пошли искать Лотту. В конце концов мы нашли ее в купе очень далеко от нашего, где она выступала перед толпой людей. Мы слушали, как она рассказывала:

— А в нашем купе едет дяденька, у которого бородавка, но он сам об этом не знает…