Дети с улицы Бузотеров - Линдгрен Астрид - Страница 1

Астрид Линдгрен

Дети с улицы Бузотеров

Перевод Л. Брауде

Дети с улицы Бузотеров

ЛОТТА — ОНА ЕЩЕ ТАКОЙ РЕБЕНОК!

Мой брат — его зовут Юнасом, а я — меня зовут Марией, а нашу маленькую сестренку — Лоттой. Ей — Лотте — всего лишь чуточку больше трех лет. Папа говорит, что пока в доме не появились дети, было совершенно спокойно. А потом стало так шумно. Мой брат — он родился раньше меня. И папа говорит, что в доме стало грохотать почти сразу же, лишь только Юнас вырос так, что смог колотить погремушкой по краю кровати утром в воскресенье, когда папе хотелось спать. А потом Юнас гремел все сильнее и сильнее. И поэтому папа прозвал его Стур-Скрель, что значит Большой Гром. Мне он дал прозвище Лиль-Скрель — Малый Гром, хотя я, во всяком случае, грохочу не так часто, как Юнас. Иногда я долго-долго сижу совсем тихо. Потом в доме появилась еще одна девочка, и это была Лотта. Ее, не знаю почему, папа называет Лилла Скролан, что значит — Маленькая Гроза. Мама зовет нас: Юнас, Мария и Лотта — так, как нас зовут. Хотя она иногда так же, как Юнас и Лотта, называет меня Миа Марией. Мы живем в доме желтого цвета на маленькой улице, которая называется Крукмакаргатан — улица Горшечников.

— Может, в незапамятные времена тут и жили горшечники, но теперь тут живут одни бузотеры, — говорит папа, — давайте переименуем нашу улицу в Брокмакаргатан, то есть в улицу Бузотеров.

Лотта сердится, что она не такая большая, как Юнас и я. Юнасу и мне разрешают ходить совершенно одним даже до самого рынка, а Лотте не разрешают. Юнас и я ходим на рынок по субботам и покупаем карамельки у старушек-карамельщиц, которые там торгуют. Но мы приносим домой конфеты и Лотте, а как же иначе!

Один раз в субботу шел такой ужасный дождь, что мы почти не могли пойти на рынок. Но мы взяли папин большой зонтик и все равно пошли, и купили красных карамелек. Домой мы шли под зонтиком и ели карамельки, и нам было очень весело. Но Лотта даже ни разу не вышла во двор, потому что шел такой ужасный дождь.

— А зачем на свете дождь? — спросила Лотта.

— Чтобы росли рожь и картошка, чтобы у нас была какая-нибудь еда, — ответила мама.

— А зачем тогда на рынке идет дождь? — спросил Юнас. — Это чтобы росли карамельки?

Когда мы вечером ложились спать, Юнас сказал мне:

— Знаешь, Миа Мария, когда мы поедем к бабушке и дедушке, мы не станем сажать морковки в нашем огороде, а посадим карамельки — это гораздо лучше.

— Да, хотя морковки — это лучше для зубов, — сказала я. — Но мы можем поливать их из моей зеленой лейки, я говорю о карамельках.

Я так обрадовалась, когда вспомнила про мою маленькую зеленую лейку, которая была за городом, у дедушки и бабушки. Она осталась на полке у них в погребе.

Мы всегда живем у дедушки и бабушки, когда лето.

Отгадайте, что сделала однажды Лотта у дедушки и бабушки?

За скотным двором есть большая навозная куча, где дядя Юханссон берет навоз и разбрасывает его на поля, чтобы все хорошо росло.

— А зачем навоз? — спросила Лотта.

И тогда папа ответил, что все будет хорошо расти, если удобрять почву навозом.

— Но ведь нужен и дождь, — сказала Лотта, так как вспомнила, верно, что говорила мама, когда в ту субботу так долго шел дождь.

— Именно так, Маленькая Гроза, — согласился папа.

А после обеда пошел дождь.

— Видел кто-нибудь Маленькую Грозу? — спросил папа.

Но мы не видели Лотту уже давно и начали ее искать.

Сначала мы искали ее повсюду в доме, во всех шкафах, но Маленькой Грозы там не было. И папа забеспокоился, потому что обещал маме присмотреть за ней. Под конец все мы — Юнас, и папа, и я — вышли из дому и стали искать: и на скотном дворе, и на сеновале, и повсюду. А потом мы пошли на скотный двор, и — подумать только! — там, под проливным дождем, посреди навозной кучи, стояла Лотта, вымокшая до нитки.

— Но, дорогая Маленькая Гроза, зачем ты тут стоишь? — спросил папа.

Тут Лотта заплакала и сказала:

— Потому что я хочу вырасти и стать такой же большой, как Юнас и Миа Мария!

Ну, наша Лотта — она еще такой ребенок!

МЫ ЦЕЛЫМИ ДНЯМИ ИГРАЕМ

Мы с Юнасом играем и играем, мы целыми днями играем. Да, Лотте тоже разрешают остаться с нами, когда мы играем в такие игры, в которые с ней можно играть. Но иногда мы играем в морских разбойников, и тогда Лотта только мешает. Потому что она все время падает со стола, который мы превращаем в наш корабль. Но она кричит и все равно хочет быть с нами. На днях, когда мы играли в морских разбойников и нам от Лотты не было покоя, Юнас спросил:

— А ты, Лотта, знаешь, как играть в морских разбойников?

— Стоишь на столе и прыгаешь — вот тогда и будешь морским разбойником, — ответила Лотта.

— Да, но можно и по-другому, и это гораздо лучше, — сказал Юнас, — Лежишь на полу под кроватью совсем тихо…

— А зачем? — спросила Лотта.

— Ну… лежишь там и играешь в морскую разбойницу, и все время повторяешь: «Больше еды! Больше еды!» Так делают морские разбойники, — сказал Юнас.

В конце концов Лотта поверила, что так морские разбойники и делают; она залезла под свою кроватку, легла и стала повторять:

— Больше еды! Больше еды!

А мы с Юнасом влезли на стол в детской и поплыли по морю; да, само собой, мы-то играли по-настоящему!

Лотта же все время лежала под своей кроваткой и повторяла: «Больше еды, больше еды, больше еды!» И нам даже казалось, что смотреть на нее гораздо веселее, чем быть морскими разбойниками.

— А сколько времени лежат морские разбойники под кроватью и повторяют: «Больше еды, больше еды?» — спросила наконец Лотта.

— До самого сочельника, — ответил Юнас.

Тут Лотта выползла из-под кровати, поднялась с пола и сказала:

— Не хочу быть морской разбойницей, потому что они — глупые.

Но иногда с Лоттой играть хорошо. Иногда мы играем, будто мы с Юнасом — ангелы-хранители, и тогда нам надо кого-нибудь охранять, и мы охраняем Лотту. Ей велено лежать в кроватке, а мы стоим рядом и машем руками, и делаем вид, будто это крылья, которыми мы размахиваем, и мы летаем взад-вперед. Но Лотта вовсе не считает, что это веселая игра, потому что ей велено только лежать спокойно. И если подумать хорошенько, то для нее ведь это почти все равно, что играть в морскую разбойницу. Правда, тогда она лежит под кроваткой и повторяет: «Больше еды! Больше еды!» — но в остальном все то же самое.

Еще мы играем в больницу. Тогда Юнас — доктор, а я — медицинская сестра, а Лотта — больной ребенок, лежащий в своей кроватке.

— Не хочу лежать в кроватке, — сказала Лотта, когда мы в последний раз просили ее, чтоб она была больным ребенком. — Я хочу быть доктором и сунуть ложку в рот Миа Марии.

— Ты не можешь быть доктором, — сказал Юнас, — потому что не умеешь выписывать рецефт.

— Чего-чего я не умею выписывать? — спросила Лотта.

— Рецефт. Такой, какой выписывает доктор, когда надо лечить больного ребенка, — говорит Юнас.

Юнас умеет писать печатными буквами, хотя еще и не ходит в школу. И еще он умеет читать.

В конце концов мы заставляем Лотту лечь в кроватку и быть больным ребенком, хотя она этого и не хочет.

— Ну, как у нас дела? — спрашивает Юнас, точь-в-точь как дядя-доктор, который приходит к нам, когда мы больны и у нас корь.

— Больше еды, больше еды, больше еды, — повторяет Лотта. — Я все равно играю в морскую разбойницу, — говорит она.

— Ой, какая же ты дурочка! — кричит Юнас. — Перестань сейчас же, а не то мы с тобой не играем, раз ты такая дурочка!

И тогда Лотта согласилась стать больным ребенком, и мы поставили ей на руку компресс, а Юнас приложил ей к грудке большую катушку ниток и услышал через катушку, что у нее ужасно болит грудка. Он сунул ей в рот ложку и увидел, что и горлышко у нее тоже болит.