Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.) - Sabatini Rafael - Страница 10

Инфессура, повествуя об этом эпизоде, не скупится на иронию. Изложив — опираясь на городские сплетни — историю с печеньем, он заключает ее саркастическим резюме: «Папа сделал это, конечно, к вящей славе всемогущего Господа и Римской церкви».

Любопытно, что в версиях позднейших авторов появились новые пикантные подробности, связанные уже с недобросовестным переводом. Так, Ириарте перевел употребленное Инфессурой выражение «sinum» (подол) словом «corsage», и в результате возникла действительно умопомрачительная картина — несколько десятков дам, которым высыпают за корсаж по блюду печенья.

Инфессура добавляет, что «было там еще многое, о чем хотелось бы рассказать, но слухи эти столь невероятны, что я воздержусь от их передачи». Итак, историк опирался на слухи. А каковы были впечатления очевидца?

Перед нами письмо Джанандреа Боккаччо, посла, герцогу Феррарскому. Подробно описав церемонию венчания, подарки молодым, а также самых важных гостей светского и духовного звания, он заканчивает донесение следующими словами: «…затем дамы танцевали, а в перерыве между танцами была представлена комедия, сопровождаемая музыкой и пением. Присутствовали папа и все прочие. Что еще мне остается упомянуть? Вздумай я перечислять все виденное на празднике, письмо не имело бы конца, а потому лишь скажу, что так, веселясь и развлекаясь, мы провели ночь, хорошо же это или дурно — предоставляю судить Вашей Светлости». Заметим, что хотя Боккаччо, по-видимому, не одобряет легкомысленного времяпровождения Александра VI, он не видел ничего необычного или шокирующего в самом празднике. Это подтверждается определением «nа degna commedia» note 9 в его письме.

Никаких упоминаний о присутствии Чезаре на свадьбе сестры нет, и остается предположить, что в тот день его не было в городе. Однако в начале 1493 года сын Александра VI находился в Риме. В письме, которое мы цитировали, Боккаччо описывает одну из случайных встреч с ним.

«…Я встретился с Чезаре позавчера в доме в Трастевере. Он собирался отправиться на охоту, а потому был в мирской одежде и вооружен. Некоторое время мы ехали вместе, беседуя друг с другом доверительно и без всякой натянутости. Суждения показались мне разумными и взвешенными, а внешность и нрав — приятными. Манеры и поведение молодого архиепископа Валенсии изобличают в нем юношу княжеского рода, счастливо сочетаясь с дружелюбием и приветливостью. Он не выказывает особой склонности к духовным занятиям, но сан и место приносят ему более 16000 дукатов год. Скромность же, с которой он держится, производит особенно выгодное впечатление по сравнению с герцогом Гандийским, также не лишенным дарований».

Итак, новое поколение семейства Борджа стало выдвигаться на первый план политический жизни Италии. Здесь следует сделать небольшое отступление, касающееся положения внебрачных детей в те времена.

Как мы уже видели, ни Лукреция, ни ее братья не чувствовали себя ущемленными — ни в правовом, ни в нравственном отношении — из-за того, что были незаконнорожденными. А между тем их можно считать «вдвойне незаконными» — как детей невенчанных родителей, чей отец к тому же дал торжественный обет безбрачия и чистой жизни. Нам, воспитанным в иной правовой традиции, кажется противоестественной легкость, с которой они получали герцогские титулы или высшие духовные звания. Но это лишь показывает нашу неспособность взглянуть на дело глазами людей прошлого.

Кровь, текущая в жилах человека, имела тогда несравненно большее значение, чем любая запись на бумаге или пергаменте. В XV-XVI веках сын благородного отца, кем бы ни была его мать, имел право на родовой герб и не мог быть исключен из числа наследников даже в тех случаях, когда речь шла о троне. И если фактически бастарды пользовались несколько меньшим объемом прав, чем рожденные в браке, то это напоминало положение младших (независимо от возраста) братьев и сестер, но никак не изгоев. Так смотрели на них и родители, и окружающие. На страницах нашей повести мы уже не раз встречались с примерами подобного рода. Вспомним Франческетто Чибо, женатого на дочери гордого Лоренцо де Медичи; Джироламо Риарио и Катерину Сфорца — тот и другой были незаконнорожденными, что не помешало им получить верховную власть над Форли и Имолой; наконец, еще один незаконнорожденный отпрыск семейства Сфорца — Джованни, тиран Пезаро, стал мужем Лукреции.

Следует подчеркнуть, что Апеннинский полуостров не являлся в этом смысле каким-то исключением — во всей Западной Европе дело обстояло подобным образом. Признание прав единокровных «приблудков» очень расширяло состав знатных семей, позволяя их главам сплетать чрезвычайно обширную сеть династических браков, являвшихся одним из важнейших орудий в политическом арсенале средневековья и Возрождения. Но, с другой стороны, обилие бастардов вносило путаницу в вопрос престолонаследия, а это нередко приводило к войнам.

Замужество Лукреции укрепило связь Рима с Миланом, чего и хотел Александр VI. Но дальновидный Лодовико не считал, что настало время почивать на лаврах. Герцог не питал иллюзий насчет своих союзников, прекрасно сознавая своекорыстные мотивы их действий. И Ватикан, и Северная лига поддерживали Сфорца не ради личной дружбы, а по тактическим соображениям. Пока что расстановка сил складывалась явно в пользу герцога, но равновесие было неустойчивым. Только реальный разгром Неаполитанского королевства, сокрушительное военное — а не дипломатическое — поражение Ферранте могли избавить Лодовико Моро от постоянного страха потерять власть. И он приступил к осуществлению следующего этапа своих планов.

Италия уже не первый год притягивала взоры французского короля. Карл VIII, представитель Анжуйской династии, имел некоторые, хотя и довольно зыбкие, основания претендовать на неаполитанский трон. Изворотливый ум Лодовико Сфорца подсказал ему план: необходимо подтолкнуть французов к войне с Неаполем. Если герцогу удастся убедить Карла выступить с оружием в руках на защиту своих действительных или мнимых прав на юге Италии, то с господством Арагонского дома будет покончено, и на этот раз навсегда. Такой хитроумный план сделал бы честь любому политическому интригану, но Лодовико заглядывал еще дальше. Миланские владения отделены от Франции лишь легко преодолимой преградой древних Альп; Карл VIII честолюбив и отважен, а его армия — одна из лучших в Европе. Было бы крайне неразумно добиться низвержения Ферранте ценой роста французского могущества. И герцог задумал уничтожить сегодняшнего врага, обессилив при этом завтрашнего. Неаполю отводилась роль сыра в мышеловке. А когда победоносная, но измотанная и поредевшая в боях с неаполитанцами французская армия тронется в обратный путь, между нею и Альпами встанут войска Милана, и едва ли Карлу Анжуйскому доведется увидеть родину, не выполнив всех требований Сфорца.

При удачном осуществлении план сулил герцогу контроль над всей Италией, и он в строжайшей тайне отправил гонца в Париж.

Задача облегчалась характером того человека, которому отводилась главная роль. Карл VIII являл собой законченный тип короля-рыцаря — пылкого, смелого, но недальновидного. Воображение, рисовавшее ему подвиги и походы в духе Ричарда Львиное Сердце, постоянно толкало его на рискованные поступки, и миланцу, изощренному в лабиринтах итальянской политики, не составило большого труда увлечь короля очередной авантюрой.

Итак, герцог послал Карлу письмо. Выразив поддержку законным и справедливым притязаниям Анжуйской династии на неаполитанский престол, он обещал французам свободный проход через миланские земли. Борьба с Ферранте, вне всякого сомнения, превратится в триумфальное шествие Карла. Исход войны предрешен, и смешно думать, будто старый деспот сумеет оказать серьезное сопротивление непобедимым войскам французского короля. А утвердившись в Сицилии, можно будет начать широкомасштабные боевые действия против Османской империи, отобрать у турок Иерусалим, наконец возвратить гроб Господень христианскому миру и тем стяжать себе славу второго Карла Великого. Нечего и говорить, какой восторг вызвали эти фантастические перспективы в романтической душе французского короля. Он начал, не мешкая, готовиться к итальянской кампании.