Перо ковыля - Семаго Леонид Леонидович - Страница 9

Причина «измены» месту проста. Две-три сотни птиц, чтобы выкормить столько же или даже больше птенцов и прокормиться самим, опустошают окрестности колонии, вылавливая чуть ли не всех пригодных в пищу насекомых: комаров, жуков, бабочек, стрекоз. И если не дать год-два «отдохнуть» тому месту, с которого уже собран хороший «урожай», значит — голодать самим и не выкормить новое поколение.

В жаркий летний полдень кто только ни слетается в поисках воды на болотце: в одиночку, семьями с молодняком, стаями прилетают сюда скворцы, трясогузки, овсянки, горлицы, вяхири... Нет воды, и только зыбкое марево дрожит над жесткой, до срока пожухшей осокой, пропадает свежесть зелени, и, едва раскрывшись, поникают темно-розовые соцветия плакун-травы.

Удод

Исстари в поймах и на песчаных левобережьях степных рек Черноземья процветает огородничество: вода близко, земля легкая. Хорошо тут вызревают помидоры, картошка вкусная, удаются лук, морковь, капуста, другие овощи. Но в этих же местах живет неистребимый враг огородов — медведка. Грызет она корни растений, объедает клубни картофеля, вгрызается в огурцы, обходя стороной только хрен. В засуху, когда даже при хорошем поливе чахнут колючие плети тыквы, медведка злодействует с двойным усердием, утоляя сочным кормом и голод и жажду. И не страшны этому насекомому ни высокое половодье, ни глубокая пахота. Но в постоянной борьбе с подземным вредителем у огородника есть давний и неизменный помощник — длинноклювый и пестрокрылый красавец-удод.

В Черноземье прилет удода совпадает с пиком половодья, которое выживает медведок из их подземных убежищ. Но удод ловит медведок не только весной: с прилета до отлета предпочитает он их всему другому и достигает в своей охоте предела совершенства. Это охотник-ходок: ходит легко и живо, бегает редко. Его добыча — под землей и на земле: дождевые черви, жуки и личинки жуков, гусеницы, пауки. К медведке же страсть особая и особый дар на глаз отыскивать ее в земле. Тонким клювом, как пинцетом, вытаскивает удод на поверхность сильное и хорошо вооруженное, похожее на маленького зверька насекомое, обламывает ему зазубренные лапы-лопаты и несет самке, птенцам или сам проглатывает. В полезащитных полосах удод, насколько может, избавляет корни тополей от личинок большой стеклянницы — бича степного лесоразведения.

Удод — птица необщительная. Никто никогда не видел удодов стаями. В конце лета может встретиться с десяток птиц — вся семья целиком, весной — пара.

Там, где поселяется удод, его невозможно не заметить. Не только потому, что пестр, красив и не похож ни на кого, но и потому, что прилетает рано, когда птиц еще мало, а прилетев, объявляет о своем возвращении весенней «песней», которая слышна на большом расстоянии так же отчетливо, как и вблизи. Картинно красуясь на столбе, вершине дерева или камне, удод глуховато бубнит свое однообразное «у-дудуд» или «уп-уп-уп» (кому как кажется), кланяясь при каждом повторе. Встревоженная птица шипит, птенцов из дупла выманивает негромким кряканьем. Других звуков и сигналов у нее нет.

Главное в наряде удода — великолепный, с черными кончиками, хохол. Он то сложен, словно зачесан назад, и его линия продолжает линию чуть загнутого клюва, то развернут наподобие боевого индейского убора. Положение перьев хохла отражает какие-то нюансы в настроении птицы, и она может разворачивать и складывать это украшение до полусотни раз кряду. У маленьких удодов хохол растет одновременно с полетными перьями.

Пока дома весь выводок, родителям, как ни трудно, кормить его проще. И ритм кормления таков, что птенцы голодны только утром. Но как только из гнезда вылетят один-два первых, привычный дневной режим нарушается. Этих первых надо сразу учить приемам родовой охоты и еще кормить несколько дней, чтобы окрепли быстрее. Вылетит третий — и ему особое внимание. А те, что еще не могут покинуть жилье, есть хотят все сильнее, потому что достается им теперь и реже, и меньше. Получив гусеницу, червя или медведку, птенец не спешит спрятаться, а продолжает закрывать своим телом вход в дупло, норовя получить и следующую порцию. Тогда остальные голодные братья, ухватив его клювами за хохол, тянут вниз, назад, да так, что он пищит во всю мочь. Занявшие его место через несколько минут сами подвергаются такой же трепке. А поскольку вылет всего выводка растягивается почти на неделю, ссоры и потасовки в дупле или норе становятся постоянными, и оттуда до вечерней зари слышен раздраженный писк.

Смел и бесстрашен удод против сильной и злой медведки, но беззащитен и робок даже перед воробьями. Он мирно уживается в соседстве с любыми птицами. В тысячной колонии розовых скворцов, черных стрижей и каменных воробьев на побережье Арала непременным поселенцем бывает и удод, потому что трещин и щелей в стене обрыва хватает всем с избытком. Лишь иногда с прилета два соперника попетушатся друг перед другом и этим пустяковым турниром улаживают свои территориально-семейные отношения.

Но если семье обыкновенных скворцов приглянется обжитое удодами дупло, пересмешники выгоняют из него хозяев и выбрасывают уже снесенные яйца. (Самке скворца этот захват удается в одиночку). А обездоленные удоды (с такими-то клювами!) и не пытаются возвратить отнятое жилье. Хорошо, что этим невзыскательным птицам для гнезда годится любое пустое место с крышей над головой: куча строительного мусора на свалке, норка в обрыве, колода с выгнившей сердцевиной в дровяном штабеле, дыра в кирпичной кладке стены, щель под крышей саманной мазанки, кусок трубы, присыпанный землей — лишь бы яйца, которых бывает до двенадцати, не раскатывались из-под наседки. Эти красавцы не строители и никакого дополнительного комфорта ни для себя, ни для птенцов не создают: яйца лежат на какой-нибудь трухе, золе в завалившейся старой печке, просто на земле, на голом дне бывшего дупла дятла.

Если легко обидеть пару взрослых удодов, то птенцов, когда они находятся в гнезде, — не так просто (родители не защищают детей и с ними не ночуют). У них есть один из самых надежных в мире животных способов самозащиты — способ системы «скунс». Для горностая, хорька и, наверное, даже для неразборчивого к вкусу добычи ежа внезапный залп одуряющей вони страшнее прочих угроз. Ласка, например, не смогла преодолеть явного отвращения к удодовому смраду и даже не заглянула в дупло, где сидели семеро еще как следует не оперившихся птенцов. В полете же такая защита против крылатого врага неприменима, и удод, покинувший дом, лишается ее;

Полет удода маневрен и легок. За кормом летает далеко и никогда не ищет его около гнезда. В полете силуэт птицы словно разрезан белыми полосами на крыльях и хвосте. На верхнем Дону удод выводит птенцов раз в лето, на нижнем — дважды. Из года в год возвращается в одно и то же место, но для гнезда каждый раз ищет новое убежище, если даже старое не занято никем. Прилетев, непременно забубнит свое «худо тут», в конце лета исчезает молча.

Слепой землекоп

Представьте себе то прекрасное время, начало весны, которое наступает после хорошей, многоснежной зимы. Чистые поля ровной озими быстро теряют зимнюю желтизну, и такие ковры стелются вдоль просохших дорог, что не только оставить на них след колеи, но даже наступить сапогом — кощунство. Лишь жаворонкам за их песни можно разрешить опускаться на такие поля. И вдруг — целая вереница невысоких, одинаково ровных земляных кучек, привлекающих внимание свежей чернотой. Откуда они? Кто насыпал их на едва ожившую пшеницу? Ни нор около них, ни следов.

В этом очерке я хочу рассказать об одном удивительном звере, коренном степняке — слепыше, или слепце. Это житель подземелья, и только стихийное бедствие может заставить его выйти на поверхность.