Битва королей. Огонь эльфов - Хеннен Бернхард - Страница 35

«Это как раз слишком вежливо, чтобы быть правдой», — подумала Ганда и улыбнулась. Он эльф, а она лутинка. Не бывало между их народами такой сердечности. Сколь убедительным бы он ни казался, это не могло быть его искреннее мнение! Он чего-то хотел от нее, хоть пока она и не могла понять, чего именно.

Галавайн поднялся.

— Думаю, я воспользуюсь твоим советом и попытаюсь поскорее закончить игру. — Улыбка исчезла с его лица. — Как Олловейн сделал меня небоеспособным одним ударом, так и я буду целить в его самое слабое место.

— Что ты имеешь в виду? — Что-то в словах хранителя обеспокоило лутинку. Неужели он действительно ищет мести? Может быть, он хочет, чтобы королевский мастер меча поплатился за то, что Эмерелль изгнала его народ?

Эльф не ответил. Он отодвинул тонкий газовый полог и направился к игровому столу. Коротко обсудил с Олловейном пару вопросов по правилам, а затем они оба заняли места у стола.

Ганда некоторое время наблюдала за ними. Мастер меча снова казался напряженным до предела. И было совершенно очевидно, что у Галавайна были совершенно иные представления о быстром окончании игры, чем у нее. Лутинка со вздохом вернулась к свиткам.

Следующий текст, который стала изучать кобольдесса, разочаровал. Анонимный автор скрывал свое неведение за высокопарными и пустыми фразами. В одном абзаце он обнаруживал даже поэтическое вдохновение и писал о ключе искреннего сердца, который способен открыть тайное знание. Последнее должно беречь, дабы не попало оно в дурные руки. И так далее. Затем следовало зашифрованное послание. Без всякого смысла!

Лутинка нетерпеливо отодвинула свиток в сторону. Она смотрела на кожаный футляр, из которого вынула текст, но на полоске бумаги, прикрепленной к замку, не был указан создатель. А Ганда хотела в будущем воздержаться от чтения текстов этого автора. Что ж, если имя не удалось найти, его выдадут неровный почерк и корявый стиль. Рыжая кобольдесса убрала свиток в кожаный футляр и огляделась в поисках урны, в которой была закопана эта чушь. Но лисьехвостая не сумела отыскать никакой посудины, кроме сосуда с ужасной змеей. Урна с текстами, которой Ганда занималась вчера, исчезла. Вероятно, снова засыпана песками пустыни.

Взгляд лутинки остановился на низкой подставке для свитков из черного дерева. И она была пуста. Сколько папирусов лежало там, когда она позавчера впервые вошла в палатку? Восемь? Ганда уже не помнила. Перед ней на столе было семь свитков. Может быть, это те самые тексты, которые Галавайн хранил в палатке? Вероятно, поэтому и нет урны? А это должно означать, что он тоже интересуется ингиз! Какое странное совпадение.

Лутинка недовольно поглядела на фальшивое небо. Если бы она не знала о магическом мираже, ей никогда бы не пришло в голову, что за этой безграничной синью скрывается каменный свод. Галавайн должен быть поистине могущественным, если плетет такие заклинания. Да и то, что он сделал с песком, тоже было необычно. Вчера Ганда заметила, что ее следы на песке медленно исчезали, хотя не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Галавайн объяснил, что верхние слои песка медленно движутся, поэтому следы, оставляемые на песке, вскоре стираются. Он утверждал, что придумал это заклинание, потому что ему мешала путаница следов на песке. Он ненормальный, этот эльф. Совершенно ненормальный! Наверное, именно таким и становится существо, проводящее столетия наедине с книгами.

Интересно, он был искренен, когда говорил комплимент? Ганда поглядела на эльфов, молча размышлявших над столом для игры в фальрах. Только изредка стук игральных костей нарушал напряженную тишину. Дуэль продолжалась, несмотря на то что мечи покоились в ножнах.

Галавайн был красивым мужчиной. Конечно, слишком высоким. Но красивым… Он выделялся даже среди эльфов, у которых никогда не рождалось уродливых детей. И в то же время он казался неприступным. На миг лутинка позволила себе погрузиться в романтические мысли, но тут же призвала себя к порядку. Рад, что ты здесь, со мной. Это были просто легкомысленно оброненные слова! Они ничего не значат!

Ганда открыла следующий футляр. На полоске папируса, прикрепленной к крышке, было написано: РАНЕНЫЕ ДУШИ, ВЫДЕРЖКИ ИЗ ГЛАВЫ VII ТРУДА «ПУТИ АЛЬВОВ», НАПИСАНО МЕЛИАНДЕРОМ, КНЯЗЕМ АРКАДИИ.

Текст был столь же мрачен, как и название. Мелиандер утверждал, что души альвов были так изранены в сражениях с ингиз и девантарами, что те были вынуждены оставить созданный ими мир своим детям, чтобы навеки удалиться в место, где ничто не напоминало им о мраке, который они хоть и изгнали, но не смогли подчинить.

Опять эти напыщенные формулировки! Что Мелиандер подразумевал под мраком? Состояние душ альвов или все же ингиз? Лутинка второй раз пробежала глазами текст. Может быть, она что-то пропустила? Неужели альвы, победив, в то же время оказались проигравшими? И потеряли то, за что велись сражения?

Ганда облизала мордочку. Нет, такого не было. Это ее толкование. Из текста не следовало, что альвы и ингиз сражались за Альвенмарк. И если даже альвы не могли изгнать ингиз, то как Эмерелль осмеливалась надеяться, что ей это удастся?

Перед отъездом лисьехвостая посоветовала цветочным феям покинуть Сердце Страны. Оставалось надеяться, что они послушались. Им нравилось быть рядом с королевой. Лутинку удивило, что Эмерелль знала о смерти Лунного Цветка. Ганда готова была поклясться, что могущественная правительница Альвенмарка плевать хотела на такие якобы мелочи. Но если Эмерелль знала, что произошло, то почему ничего не предприняла, чтобы спасти ребенка Лунного Цветка? Ведь при ее волшебной силе это было бы легче легкого! По крайней мере королева могла бы отвлечь фею от мыслей от самоубийстве. Даже если бы просто погрузила малышку в сон при помощи заклинания… Но Эмерелль сидела в своем замке и таращилась в проклятую серебряную чашу. Все это эльфийское отродье оставалось для Ганды загадкой. Вот они строят замок, подобного которому не найти, и даже имени не сумели для него придумать. Безумие. Это столь же безумно, как и то, что два упрямца торчат за столом и еще раз вызывают в памяти ужасы сражения, исход которого давно предрешен. Кому от этого какая польза?

Лутинка потянулась. Довольно неудобно сидеть на подушке в позе портного. Спина онемела, ноги затекли. Лисьехвостая осторожно вытянула ноги, по которым тут же потекла колючая боль. Левая нога наткнулась на что-то под низеньким столиком.

Ганда с любопытством наклонилась. Это была та самая книга с бронзовыми ободами, которая бросилась ей в глаза раньше. Перчатки тоже были здесь. Они, скомканные, валялись на полу. А иголка с ниткой исчезли. Интересно, как Галавайн открывает книгу? На металлических обручах не было застежек, не было шарниров. Они лежали на книге словно оковы. Интересно, зачем эльфу перчатки? За минувшие дни он не надел их ни разу. По крайней мере пока рядом были они с Олловейном.

Лисьеухая надела одну из перчаток. Она показалась Ганде неприятной. Теплой, как будто ее только что кто-то снял. Но этого не могло быть. Как этот кто-то мог забраться под стол незамеченным? Перчатка должна лежать здесь, по крайней мере, столько времени, сколько лутинка размышляет над свитками.

Ганда разгладила скомканную кожу. Зачем нужны перчатки при чтении книги? Да еще такие, на которые наложено заклинание? Что кроется внутри? Может быть, нельзя прикасаться к пергаментным страницам? Однажды ей довелось услышать историю о маленькой книжице, в которой были записаны чувственные сказки — истории, возбуждавшие каждого, кто их читал. И дело было не только в текстах. Страницы книги были пропитаны афродизиаком, волшебной микстурой, пробуждавшей телесное желание. Этот любовный яд попадал в тело через обнаженную кожу. Чем чаще прикасались руки к страницам, к примеру когда кто-то водил пальцем по строкам — или даже просто переворачивал страницы, — тем больше яда попадало в организм, пока существо наконец не падало в обморок от страсти. Лутинка целый месяц пыталась раздобыть эту книгу. Вероятно, она была всего лишь выдумкой сказителей. Может, спросить о ней мастера Генгалоса? Если в библиотеке действительно находились все тексты, которые когда-либо были написаны, то должна была отыскаться и эта книжица. Хотя Ганда не знала ее названия, найти столь примечательное произведение не могло быть слишком трудно. Это было бы приятным разнообразием после мрачных и запутанных текстов о Ничто и ингиз.