В дебрях Атласа (др. изд.) - Сальгари Эмилио - Страница 11

– Хасси аль-Биака? Час тому назад. Рано встают арабы в дуаре и правильно делают: кофе у них великолепный.

– А Афзу, хотите вы спросить? Нет, ее я не мог видеть.

– Почему? – нетерпеливо спросил мадьяр.

Рибо улыбнулся несколько саркастически.

– Меня удивляет, что вы спрашиваете, граф… Ведь вы несколько лет жили в Алжире и должны бы знать обычаи арабов Нижнего Алжира.

– Ты, стало быть, наконец понял?

– Что Звезда Атласа теперь графиня Сава?.. – заметил Рибо.

– Бесполезно отрицать это, – сказал мадьяр. – Я женился на ней по магометанскому обряду два месяца тому назад.

– Вы не думали, что есть другой человек, сильно любящий ее?

– Вахмистр, не так ли?

– И именно благодаря этому он довел вас до той маленькой глупости, которая стоила бы вам жизни, если б не было на свете Рибо да Хасси аль-Биака.

– Сто тысяч жареных скатов и целый хвост дьявола! – воскликнул тосканец, слушавший этот разговор, все более и более раскрывая глаза. – Да это глава из романа, который можно бы назвать «Драма в Алжире»! Жаль, Дюма не здесь.

– Ты сказал, Хасси аль-Биак? – спросил граф, взглянув на Рибо.

– Пусть он не впутывает себя в это дело: я этого не хочу. Я сам себе добуду свободу.

– Надеюсь все-таки, граф, что вы не откажетесь от завтрака, который он просил меня предложить вам.

– Должно быть, пара куропаток? – спросил тосканец, у которого слюнки потекли.

– К несчастью, куропатка-то плоховата, – ответил Рибо с комическим оттенком, вынимая из ягдташа хлеб, переданный ему мавром.

– Может быть, впрочем, он с начинкой, – добавил он.

– Дайте сюда, Рибо, – сказал мадьяр.

Сержант собирался исполнить требование, когда услыхал в коридоре голос вахмистра.

– Клянусь телом дохлого кита! – кричал он. – Куда запропастился этот скотина Рибо? Все они исчезают сегодня утром! Рибо! Рибо!

Сержант бросил на нары хлеб и выбежал из карцера, захлопнув дверь, а ключ опустив в ягдташ.

– Ну, расходился любитель тухлых китов! – заметил тосканец. – Сегодня переберет всех – и китов, и тюленей, и медведей, и львов.

– Тише, – сказал граф. – Послушаем.

Но до них донесся только поток ругательств; затем в коридоре воцарилась тишина, будто разыгравшаяся ярость вахмистра вдруг улеглась.

– Я ужасно боялся, как бы этот скотина вахмистр не вздумал пожаловать к нам, – сказал тосканец. – Произошла бы катастрофа: от его взгляда не укрылась бы выломанная решетка.

– Пошли он к нам какого-нибудь другого надзирателя вместо этого славного Рибо, он, наверное, зашел бы посмотреть, закованы ли мы, как дикие звери, – заметил мадьяр. – К счастью, он доверяет Рибо, принимая его за нашего мучителя, между тем как Рибо втихомолку мирволит всем арестованным и, когда только возможно, дает им возможность бежать.

– Да, Рибо порядочный человек.

– Он провансальский дворянин, также потерпевший крушение в жизни. Из него никогда не выйдет палач.

– А хлеб Афзы?

– Совсем забыл о нем, – сказал граф.

– Зачем она послала его тебе? Вероятно, бедняжка думала, что мы голодаем.

– Называй ее графиней Сава, – сказал мадьяр с грустной улыбкой и глубоким вздохом.

– Я всегда помню, что она твоя жена, – ответил тосканец. – Право, к лучшему, что я проглотил бриг отца, потому что иначе сделался бы адвокатом и самым натуральным ослом из всех, какие пасутся на земном шаре…

Несмотря на всю серьезность положения, граф не мог сдержать улыбки.

Он устроился поудобнее и взял хлеб. Ему, как и Рибо, сразу бросились в глаза две дырочки, заклеенные какой-то темной массой вроде воска.

– В хлеб что-то спрятано, – сказал он.

– Должно быть, ножик? – сказал тосканец, с напряженным вниманием следивший за всеми движениями графа.

– На что он нам?

– Правда, ножом не разрежешь наши кандалы.

Граф сжал хлеб и разломил его на дне половины. Хлеб был далеко не свежий: арабы имеют обыкновение печь свой ячменный хлеб раз в месяц, а иногда даже раз в два месяца.

На стол что-то упало с глухим шумом.

– Я так и знал, – проговорил граф. – Это дороже всякого кинжала или пистолета.

В хлебе, присланном Хасси аль-Биаком, были спрятаны две маленькие кремневые пилки с чрезвычайно тонкой отделкой, которыми можно было распилить кандалы не хуже, чем стальными, и притом не производя ни малейшего шума.

– Чудная у тебя жена, милый граф, – сказал тосканец. – Не напрасно ее прозвали Звездой Атласа. А тесть и того лучше: вот он посылает тебе свободу в черством хлебе. Впрочем, мы и в него запустим зубы.

– Чем скорее он исчезнет, тем лучше. Вахмистру может прийти в голову нанести нам неожиданный визит.

– Хлебец порядочной величины, но все равно: обещаю похоронить его в своем тощем теле меньше чем за десять минут. А ты хочешь?

– Съем немного: ведь его, вероятно, пекла Афза.

– Стало быть, нас накормит Звезда Атласа.

Тосканец взял половину и начал уплетать ее, как человек, не евший двое суток. Хлеб оказался твердым, но зубы у молодого человека были акульи, и через несколько минут от хлеба не осталось и следа.

– Кажется, никогда еще не ел с таким аппетитом, – сказал тосканец, пережевывая последний кусок. – Должно быть, оттого, что хлеб сохранил аромат пальчиков Звезды Атласа.

– Когда же наступит конец твоей вечной веселости? – спросил граф.

– Вероятно, когда буду стоять перед взводом солдат и офицер скомандует: «Пли!»

– В тебя?

– Конечно. Если моя тощая особа попадется в когти военного трибунала…

– Не попадется, Энрике. Сегодня вечером дадим тягу…

– Если нас не пристрелят часовые.

– Ночь будет темная и, кажется, бурная. Нервы дают мне знать, что сегодня надо ждать грозы. Ты знаешь, каковы грозы в этом жарком климате.

– Да, они не часты, но ужасны. Только в прошедшем месяце семь дисциплинарных убило молнией в четвертом шатре.

– Да, знаю, – ответил мадьяр.

Тосканец несколько минут сидел молча, перевертывая цепь, которой был прикован к нарам, и наконец сказал:

– Граф, ты мне никогда не рассказывал, каким образом познакомился со Звездой Атласа. Я, правда, слышал что-то о льве, которого ты убил, но больше ничего. Теперь, когда нас уже не заставят бегать как заключенных, расскажи мне что-нибудь интересное. Я, например, никак не могу понять, каким образом ты, христианин, мог полюбить и заставить полюбить себя мавританку.

– Это длинная история, Энрике.

– Тысяча жареных селедок! До вечера еще успеешь рассказать мне не только одну главу твоего романа, но и весь его целиком. Не забавляться же нам своими цепями и не дремать весь день, как крокодилы на солнце. Есть и пить дадут не раньше полудня, а до тех пор успеешь рассказать. Ты знаешь, как я люблю интересные рассказы! Адвокат-неудачник все равно что плохой солдат, даже без надежд получить хотя бы капральские нашивки. Я думаю, выбравшись из этой проклятой Африки – Черного материка, выражаясь высоким словом, – попытать счастья в литературе.

– И для этого собираешь материал? – добавил граф.

– Да, чтоб пополнить свой балласт материалом, плохим или хорошим – все равно. Расскажи, магнат. Эту историю со львом интересно послушать. Как ты отбил у него Звезду Атласа?

– Заурядное приключение, – ответил граф.

– Предоставь судить мне, будущему писателю, – ответил тосканец с комической серьезностью.

– Если уж непременно хочешь, я расскажу тебе, как познакомился с Афзой и ее отцом. Ты помнишь, как три месяца тому назад капитан бледа обещал отпустить на охоту всякого, кто за все время не нарушит дисциплины?

– Да, правда, только мне не случилось попасть в число этих счастливцев. У меня украли башмак; я протестовал, кричал на надзирателей, и вместо свободы меня неделю продержали на хлебе и воде. Ну, продолжай, граф. Обещаю, что, унеси у меня теперь хоть оба, я уже не стану протестовать и попаду на охоту, хотя бы босиком.

– Если станешь болтать…

– История не продвинется… Ты прав, товарищ, и мне в таком случае не написать твоего романа, Звезда Атласа!