Белларион (др. изд.) - Sabatini Rafael - Страница 60

Глава IV. ГРАФ ПАВИИ

Черные силуэты обнаженных деревьев рельефно выделялись на фоне заснеженной и скованной морозом земли в обширном парке Павии, темно-бурые воды реки Тичино пенились и бурлили возле ста гранитных опор огромного крытого моста длиной в пятьсот футов, соединявшего ее берега, и покрытые инеем стены этого города богословов и ученых угрюмо вздымались к серому декабрьскому небу. А вне его стен, изолированный со всех сторон глубоким и широким рвом, находился массивный квадратный замок, розовый, как коралл, неприступная крепость note 104 и одновременно непревзойденный по красоте дворец, один из замечательных памятников славы и мощи рода Висконти, воспетый великим Петраркой note 105 как самое величественное сооружение Италии.

Гордостью дворца была просторная библиотека, устроенная в одной из четырех угловых башен. Ее пол был выстлан цветной мозаикой с изображениями птиц и зверей, темно-синий потолок был испещрен многочисленными звездами, а на устроенных вдоль стен стеллажах хранились завернутые в бархат, камку note 106, серебряную и золотую парчу девятьсот ценнейших манускриптов, в которых содержались все знания, накопленные к тому времени теологией, астрологией, медициной, музыкой, геометрией, риторикой и другими науками.

Библиотека являлась любимым местом времяпрепровождения сына великого Джангалеаццо Филиппе Марии Висконти, графа Павии. В тот вечер он сидел там за шахматной доской возле пылающего камина, где шипели и трещали в огне огромные сосновые поленья, наполнявшие комнату ароматом смолы; его партнером был синьор Белларион Кане, граф Гави, один из его немногих новых друзей, с которыми коротал время этот диковатый и угрюмый отшельник.

Кроме Беллариона, компанию ему составляли графиня Бьяндратская, позевывавшая над прекрасно иллюстрированным экземпляром «Триумфа Любви» Петрарки note 107, белокурая принцесса Монферратская, склонившаяся над пяльцами и вышивавшая золотом и серебром алтарный покров для церкви Сан-Пьетро в Чьель-д'Оро, и ее скучающий брат, от нечего делать наблюдавший за работой проворных пальцев своей сестры.

Наконец это занятие наскучило ему; он встал и, подойдя к игрокам, уселся на стул поблизости от них так, что мог видеть игру.

Костыль, лежавший рядом с Белларионом, и его правая нога, неподвижная и вытянутая неестественно прямо, убедительно объясняли, почему он позволял себе играть в шахматы в этот декабрьский день, когда на холмах Бергамо кипела война против Малатесты. Беллариона постигла участь, которая часто выпадает новаторам и первопроходцам. Продемонстрировав своим соотечественникам, что должным образом организованная и управляемая пехота способна с успехом противостоять на поле битвы атакующей кавалерии, он переключил свое внимание на артиллерию. Два месяца назад он собрал под стенами Бергамо целый артиллерийский парк, намереваясь разрушить городские укрепления, но, увы, первая же бомбарда, из которой попытались выстрелить, сама взорвалась, убив двоих бомбардиров; Белларион тоже пострадал — у него было сломано бедро, и Фачино получил еще одно подтверждение весьма распространенного в те времена мнения, что артиллерия опасна лишь для тех, кто сам ее использует.

Врач Момбелли, теперь постоянно находившийся в свите Фачино, вправил кость, затем Беллариона усадили в запряженную мулами повозку и по раскисшим от осенних дождей дорогам отправили на излечение в Павию. Его отъезд из армии был с сожалением воспринят всеми, кроме Карманьолы, втайне обрадовавшегося удалению капитана, чьи методы ведения войны всегда заслуживали у товарищей по оружию большего уважения, чем его собственные, и Филиппе Марии, обнаружившего в Белларионе превосходного шахматиста и глубокого эрудита, сумевшего своей ученостью и душевными качествами завоевать доверие и дружбу этого одинокого юноши. Принцесса Валерия пришла в ужас, узнав, что человек, которого она из необоримого предубеждения продолжала подозревать и презирать, будет составлять ей компанию почти всю зиму. Тщетно Джанджакомо, успевший начать уважать Беллариона, пытался разубедить ее. Когда он начинал настаивать, что своим удалением из-под опеки дяди обязан исключительно Беллариону, его слова всегда встречались недоверчивой усмешкой.

— Этот ловкач хочет, чтобы мы именно так думали о нем. Он всего лишь исполняет приказы графа Бьяндратского.

— Нет, Валерия, нет! Ты же не станешь отрицать его военных успехов, которые сейчас признаны всей Италией.

— Но как он добился этого признания? Разве своей рыцарской доблестью и солдатской храбростью? Всем известно, что он полагается исключительно на хитрость и удачу.

— Ты прислушиваешься к тому, что говорит Карманьола, — заметил ее брат. — Но он смертельно завидует Беллариону и отдаст свою правую руку за ничтожную долю его талантов.

— Ты еще мальчик и многого не понимаешь, — с оттенком суровости произнесла она.

— А Карманьола, разумеется, недурен собой, — не удержался он от того, чтобы поддеть сестру.

Щеки принцессы зарделись. Во время своих случайных визитов в Павию Карманьола был весьма внимателен к принцессе и старался как можно чаще видеться с ней, что не ускользнуло от внимания юноши.

— Он честный и открытый синьор, — горячо возразила она. — Лучше быть прямолинейным солдатом, чем хитрым интриганом, как Белларион. Я почти не сомневаюсь, что он ведет с нами двойную игру.

— Ну, если Белларион интригует в пользу нашего дяди, то он делает это весьма странным образом.

Она с жалостью взглянула на него.

— Никогда не скажешь, что у Беллариона на уме. Все говорят так — не только я.

— И как ты думаешь, чего же он хочет?

Ее взгляд стал задумчивым.

— Что, если он помогает нашему дяде уничтожить нас, чтобы затем уничтожить самого дядю? Что, если он метит на монферратский трон?

Джанджакомо удивленно рассмеялся.

— Если бы ты лучше знала его, — сказал Джанджакомо, — ты не говорила бы так. Смотри, как он возвысился за эти четыре года. Из безымянного найденыша он стал рыцарем Белларионом, затем синьором Белларионом, возглавившим отряд Белой Собаки, и вот теперь он граф Гави, владелец богатого лена.

Не только Джанджакомо, но и графиня Беатриче тоже могла бы, если бы захотела, помочь принцессе сформировать более правильное мнение о Белларионе, тем более что ей были известны причины, по которым Валерия была не расположена к нему.

— Вы люто ненавидите его, — заметила однажды в разговоре с ней графиня, когда речь зашла о Белларионе.

— На моем месте вы испытывали бы к нему те же чувства.

Графиня пристально взглянула на нее, и на ее ярко-красных губах появилась непроницаемая улыбка.

— Это было бы возможно только на вашем месте, — лениво растягивая слова, проговорила она.

Ее тон и ее улыбка на много дней заинтриговали принцессу. Но то ли гордость, то ли боязнь помешали ей спросить графиню, что же она имела в виду.

Когда Белларион наконец смог передвигаться вприпрыжку по замку, она стала избегать встреч с ним наедине, а в присутствии других людей всегда обращалась к нему с ледяной вежливостью.

Если Беллариона и ранило ее неприязненное отношение к нему, то он и виду не показывал. Будучи по натуре очень терпеливым человеком, он мог подождать до тех пор, пока маркизу Теодоро придется заплатить по счетам и ей наконец-то станет ясно, чьим же слугой он на самом деле являлся. Поэтому он решил вести себя с ней точно так же, как и она вела себя с ним, и отнюдь не стремился оказаться в ее обществе, как, впрочем, и ни в чьем другом, кроме Филиппе Марии, с которым он проводил долгие часы за шахматами или за изучением бесценных сокровищ его библиотеки.

До появления Беллариона граф Павии считал себя сильным шахматистом. Но Белларион продемонстрировал ему, что его знакомство с этой игрой было весьма поверхностным. Если раньше Филиппе Мария с легкостью добивался побед над своими противниками, то теперь он пыхтел и потел над доской, пытаясь всего лишь уменьшить масштабы неизбежного разгрома.