Жандармский дворик - Ананиева Нонна - Страница 8

– Самое главное, – добавил Рару к Икариным воспоминаниям, – что в центре храма находился многометровый Золотой диск, символ Бога Солнца Инти. Этот диск и все рисунки и знаки, которые там были изображены, сделали не инки – они были даны людям из космоса. Там была написана история Земли так, как её запланировали космическим разумом, или Главным и Вечным Творцом. Мы знаем, что до Большого Перехода Земле остался один век, всего каких-то сто земных лет – а это очень мало.

– Подожди, ты откуда считаешь про эти сто лет? С какого места? – спросил Генрих.

– С того, откуда я вас взял с Земли на корабль.

– Значит, Переход должен состояться в тридцатые годы двадцать первого века? Но мы же не доживём!

– Ты опять за старое, – поправил его Лёша.

– Действительно, – поддакнула Икара. – Ты же к этому времени уже сможешь сто раз перевоплотиться, а память в глубине головы останется.

Генрих посмотрел на сестру самым своим противным взглядом. Он так смотрел, когда ему не нравилось, как Икара себя ведёт. Но папы с мамой тут не было, так что жаловаться было некому, и Икара немного осмелела. Тем более что сейчас она была настоящим архитектором, да ещё и знаменитым. Ей тут же вспомнились здания, которые она спроектировала. Александр Иванович фон Гоген построил в Санкт-Петербурге церковь, мечеть, больше десятка роскошных особняков и доходных домов, музей Суворова, здание Академии Генштаба, усадьбы и, конечно, памятник русскому миноносцу «Стерегущий». Над памятником он работал вместе с Костей, точнее, со знаменитым скульптором Константином Васильевичем Изенбергом. Идея была его.

– На рассвете 10 марта 1904 года эскадренные миноносцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались в Порт-Артур после ночной разведки, – Икара решила рассказать про «Стерегущего». – Но неожиданно они наткнулись на четыре вражеских японских миноносца. Наши командиры приняли решение избежать сражения, так как силы были неравными. Но прорыв к Порт-Артуру удался только «Решительному», а «Стерегущий» вынужден был принять бой. Русские моряки бились до последнего. Вся палуба миноносца покрылась убитыми и тяжелоранеными, которые при качке беспомощно скатывались за борт. Экипажу удалось нанести значительные повреждения четырём японским миноносцам. Японцы решили взять разрушенный, потерявший ход русский корабль на буксир, но в живых ещё оставалось два человека. Слова командира судна, лейтенанта Сергеева, глубоко врезались в их сердца. Умирая, он напомнил оставшимся матросам, какая великая слава будет для них, если они погибнут, но не позволят неприятелю овладеть миноносцем. Увидев приближение врагов, эти два матроса спустились вниз и, задраив за собой проходы, открыли люки, чтобы затопить миноносец. «Стерегущий», взятый уже на буксир японцами, начал тонуть и вскоре погрузился на дно моря вместе с двумя героями. Монумент запечатлел трагический момент гибели матросов внутри корабля.

Мужество экипажа настолько потрясло противника, что в Японии его команде тоже был воздвигнут памятник – стела из чёрного гранита, на которой выведены слова: «Тем, кто больше жизни чтил Родину».

Стало тихо и торжественно.

– Любовь – это главное, что есть у человека, – тихо сказал Рару. – У нас почти не осталось даже эмоций. Если бы вы знали, что это за жизнь, когда тебе не с кем праздновать свой момент рождения, когда тебе всё равно, болит ли у собаки лапа или нет, когда кому-то плохо, а ты делаешь вид, что не замечаешь.

– Ой, значит, у вас не день рождения, а всего лишь момент? – спросила не перестающая удивляться Икара.

– Да, момент. Мы определяем его по звёздам. Но мне сложно объяснить, как. Вы ещё не всё поймёте. Но ведь это не важно, да? – неуверенно произнёс Рару.

– Конечно! – поддержал его Лёша. – Нам всё равно, сколько тебе лет или там, моментов. У нас ведь всё равно всё не так. Главное, как мы относимся друг к другу.

– Ой! А какие у вас красивые цветы, правда! – воскликнула Икара. Она видела, как Рару волновался, и ей захотелось его подбодрить. – Хотя кому же они тогда цветут? – она захлопала глазами. Ей стало жалко и цветы, и журчащую речку, и даже розовое небо.

– Я был с отцом в Александровском парке на открытии памятника, – перебил её Лёша. – Нас сопровождала вся свита, адмирал Григорович, со мной пришли сёстры Ольга и Татьяна, а на Неве стояли корабли и производили салют. Памятник всем понравился. Особенно льющаяся через открытый иллюминатор вода, которая вот-вот должна стать причиной гибели «Стерегущего».

Икара и Генрих переглянулись.

– Лёша, что, был царевичем? – застыл вопрос в их глазах.

Рару кивнул.

– С Лёшей, конечно, случай необычный, – он явно хотел сказать что-то важное, – царей и королей история знает всё-таки не так много, и они вели особую жизнь. У многих среди них была возможность прикоснуться к древним знаниям, которые тщательно скрывали от народа, – он сделал паузу, – а самое главное – у них была власть от рождения, а власть – это сильнейшее желание, и не только… человеческое. Ну ладно, полетели дальше, – вздохнул Рару.

Кирди облетела со всех сторон особняк балерины Кшесинской и остановилась у дома попроще на другом конце улицы.

– А жуки знают, что мы тоже тут? – спросил Генрих. Само собой, все как-то согласились их так называть.

– Надеюсь, нет, – тихо ответил Рару. – они не должны этого знать. Но что-то мне подсказывает, что они здесь неспроста.

– А чего они хотят? – спросил Лёша.

– Вождь фиолетовых хочет уничтожить зелёных, убить моего отца, а потом идти завоёвывать Землю. Жизнь на Земле – это космический эксперимент. Жизнь на Земле – это самый трудный экзамен для души. Постигнув земные законы, поняв смысл и цену добра, выдержав земное испытание, никакое зло во Вселенной душе уже не страшно. Её уже невозможно будет затянуть в чёрную пучину ненависти, убийств, подлости, обмана, предательств, лени. Туда, откуда пришёл их вождь.

– А зачем жукам нужен Золотой диск? – Лёша начал что-то медленно понимать.

Неожиданно ребята очутились в большой комнате, точнее, в кабинете. Кабинет был просторным, с высокими потолками, так что кирди уместилась там без проблем. Покидать их надёжное убежище Рару ещё не разрешал. Это могло понадобиться только в крайней ситуации – когда надо будет осуществить контакт, а пока все только внимательно следили за происходящим изнутри. Вдоль стен стояли набитые до отказа книжные шкафы, везде лежали рулоны бумаги, стояла чертёжная доска, большой письменный стол красного дерева, кожаные кресла. В креслах сидели два человека и оживлённо разговаривали. Один из них был Дангауэр, а второй фон Гоген, потому что Икара сразу показала на него глазами и сказала, кто он такой.

– Понимаешь, Александр Иванович, это не просто личная просьба. Кшесинская вхожа в царский круг, она может передать его величеству это лично, – говорил Дангауэр.

– Но я же должен буду ей всё объяснить, сделать так, чтобы она прониклась, поверила. Она же не будет беспокоить царя по всяким пустякам. Что там такое в этом свёртке, ты хоть, мил человек, объяснил бы. Маша! – крикнул Александр Иванович и одновременно зазвонил в маленький колокольчик.

Вошла Маша, из прислуги, девушка лет двадцати в тёмно-синем платье простого покроя и в белом переднике.

– Чаю и чего-нибудь проглотить нашему гостю на скорую руку, – обратился он к Маше. – А в ресторан мы с тобой как-нибудь в другой раз – очень много работы, никак не могу на этих днях.

– Там спасение, Саша! – взволнованно начал Дангауэр. – Может быть, удастся спасти царевича!

– Это вряд ли, сразу тебе говорю. С Распутиным никакие твои древности не сравнятся. Он сейчас главный целитель, и царица никогда с ним не расстанется. Заходи лучше с другой стороны, не с царевича.

– В этом каменном футляре, Саша, находится очень древний Золотой диск. На нём есть знаки, которые я не могу понять и прочитать, я могу только пересказать, что они значат. О них мне рассказал один пожилой немец, которого уже нет в живых. Последними, кто владел этим диском, были инки, они ещё что-то понимали в этих знаках. Но храм, в котором он находился, был разграблен испанцами, после чего он попал в Европу. Древнее сокровище продали как кусок золота в обычной скупке, но кто-то его приберёг, и каким-то таинственным образом он попал в Российскую империю, – было видно, как Генрих волновался.