Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович - Страница 14

— Поджигайте! — тревожно крикнул Сергеев.

Коля и Никита из последних сил сдерживали толпу. Вася опустился на колени и чиркал спичками. Они ломались одна за другой. Вася в отчаянии оглянулся. И тогда Сергеев бросился вперед, выхватил у Васи коробок и с первого раза, словно у собственной плиты на кухне, зажег спичку.

— Бегите, ребята, — негромко сказал он.

Он подождал, пока мимо проскочили Никита и Коля, и бросил спичку на мост. С ревом взвилось пламя. Давя друг друга, погромщики побежали с горящего моста, начали прыгать в воду. Одежда на Сергееве загорелась. Его повалили, стараясь сбить пламя. Наконец, это удалось, и Сергеев поднялся — грязный, закопченный, с обожженным лицом.

— Вроде пронесло, — с сомнением сказал Бушмакин.

— Не думаю, — Сергеев вытащил платок и начал вытирать лицо. Застонал, удивленно посмотрел на Бушмакина:

— Надо же… Не уберегся…

Подскочила Маруська, выдернула из сумки пакет с марлей, протянула Сергееву:

— Промокайте, только не нажимайте.

— Слезет кожа…

— Женщины облезлых еще крепче любят, — заявила Маруська.

— Кто про что, а вшивый про баню, тьфу! — рассердился Бушмакин. — Нашла время.

— Скучный вы человек, — вздохнула Маруська. — По-вашему, у любви дни и часы, что ли? Сегодня можно, а завтра — перерыв? Нешто любовь — это присутственное место?

— Да будет тебе, — отвернулся Бушмакин. — Дырка у меня в голове от твоей любви.

Сеня что-то орал на другом берегу.

— Пристрелить его к черту! — в сердцах сказал Бушмакин. — У тебя есть наган, чего ждешь?

— Я не призовой стрелок, — сказал Сергеев. — Могу попасть в другого человека.

— А этот все равно бандит! Туда ему и дорога!

— Я тебе так скажу, — Сергеев тяжело посмотрел на Бушмакина: — Ты в раж не входи и рассудка не теряй. Другой есть другой, понял? А стрелять мы имеем право только в тех, кто этого на самом деле заслуживает. А кто думает, что лес рубят — щепки летят, — тот последний контрик и враг всему нашему делу!

— Там запасу на всю жизнь! — орал Сеня. — Все наше. Только не дрейфь! Вперед, соколики-алкоголики!

Толпа приблизилась к воде. Осторожно, словно купальщики несколько человек попробовали ледяную воду — кто рукой, кто ногой и вдруг все разом, словно по неслышной команде, ринулись в воду. Затрещал молодой ледок…

— Это конец, — спокойно сказал Сергеев. — Все… Выстраивайтесь в цепь по всему берегу! — закричал он рабочим. — Держаться до последнего. Они нас все равно не пощадят!

— Пощады не давать! — словно в ответ крикнул Сеня. — Бей всех, потом разберемся!

Вода почернела от плывущих людей. Молча смотрели на них защитники острова. Рухнул, подняв тучу искр, сгоревший мост.

— Может, выкатить бочки, выбить днища — пусть спирт льется в воду, — вдруг сказал Коля. — И зажжем. Пусть горят, пьянь проклятая.

— Это мысль, — кивнул Сергеев. — Если вылить спирт вдоль всего берега — стена огня может их остановить!

И снова с ревом взвилось пламя — сплошная ослепительно-белая стена. Она скрыла нападавших, а когда последние сиреневые языки опали и лениво расползлись по воде, Коля увидел, что противоположный берег пуст.

— Варит у тебя тут, — Сергеев шутливо дотронулся до Колиной головы. — Не теряешься. Это, брат, первое дело в нашей профессии…

— В какой еще профессии? — ревниво вступил Бушмакин. — Одна у него теперь профессия — быть рабочим человеком.

— Хорошая профессия, — улыбнулся Сергеев. — Однако, товарищ Бушмакин, напомню вам, что мы с вами — партийцы. Стало быть, делаем не то, что нравится, а то, что партии нужно, согласны?

— Да ведь Коля пока беспартийный, — возразил Бушмакин.

— Пока, — подчеркнуто сказал Сергеев. — Ладно, разговор преждевременный.

— Что-то вы там задумали, — подозрительно прищурился Бушмакин. — В толк не возьму, что?

— Узнаете, — пообещал Сергеев.

Раненых в сопровождении Маруськи, Васи и Никиты отправили в Мариинку. У складов оставили вооруженную охрану во главе с Бушмакиным. Коля распрощался с Сергеевым и пошел домой — вечером ему предстояло сменить Бушмакина.

Вернулась из больницы Маруська. Разожгла на кухне примус и постучалась к Коле.

— Трое умерли, — сообщила она, усаживаясь на табурет. — Остальные через день будут дома. А знаешь, Коля, этот Никита очень хороший человек.

— Чем же это? — осведомился Коля.

— А тем, что грамотен, умен и с девушками умеет обращаться, не то что некоторые, — с вызовом сказала Маруська.

— И как это он обращается? — продолжал выспрашивать Коля.

— А так… — она покраснела. — Не твое дело!

— А тогда зачем рассказываешь? — удивился Коля. — И вообще, вали отседова, мне к Бушмакину пора.

— Коля, — сказала Маруська. — Давайте будем товарищами. Ты, я и Никита. Давай, а?

— А Василий — не в счет?

— Язвительный он больно… И на цыгана похож. А у нас цыгане лошадь однажды украли. Я их боюсь.

— Ну и дура, — заметил Коля. — Не кто цыган — тот вор, а кто вор, тот, понимаешь… — Коля запутался и зло закончил: — Отстань ты от меня за ради бога, банный лист!

— Коля, — продолжала Маруська. — Никита — это, конечно, охо-хо, но и ты тоже ничего. Я тебя провожу, а?

— Ну, проводи… — буркнул Коля.

…Они вышли к Фонтанке. Среди голых деревьев Летнего сада светлым пятном выделялся домик Петра. Плавно изгибался Прачечный мост, а чуть левее начиналась садовая решетка. Ритмично чередовались колонны серого камня и черные звенья ограды. Коля остановился, до глубины души растроганный и потрясенный этой удивительной, проникающей в самое сердце красотой. Отныне он будет приходить на это место: иногда — несколько раз в год, иногда — раз в несколько лет. Будет останавливаться и думать о прошлом, и о том самом первом мгновении, когда вдруг открылись ему Летний сад, Фонтанка и Нева… Только уже не будет рядом бесхитростной Маруськи и многих других — самых близких и самых настоящих своих друзей недосчитается в те минуты Коля Кондратьев…

В городе свирепствовали банды уголовников. Они делали свое черное дело, не считаясь с распоряжениями Военно-революционного комитета, несмотря на все старания немногочисленных еще сотрудников Комитета революционной охраны. Нужно было принимать решительные меры. Сергеева вызвали в Смольный…