Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич - Страница 30

— Вот вы, парни, всегда так! — прерывисто сказала Таня. — Все думаете, что девчата лишь о танцульках мечтают, точно мы не люди. Я, поди, знаю, кому давать. У Катьки Соборской отец в тюрьме, Леночка Иевлева — круглая сирота, приёмыш, у неё родители в Ивановке погибли от японцев, Машенька — Цебрикова дочка — сама работает. Соня Лескова за брата мстит! А вы…

— Вот ты с этого и начала бы! — Бонивур улыбнулся. — Ну, чисто Алёшка — все выпалит, а потом думать начнёт!.. Уговорились, Таня. Ты будь начальником над своей командой. Но пока, кроме тебя, они не должны знать никого. Понятно? Вступайте в комсомол, а тогда уже настоящими бойцами будете. Идёт?

— Ещё как идёт! — обрадованно отозвалась Таня. — Господи, какой вы хороший! Не то что Алёшка, он ничего не понимает.

Виталий усмехнулся:

— Все Алёшку коришь, Таньча, а если он в беду попадёт, свою голову сложишь, а выручишь… Так?

Таня озадаченно посмотрела на Виталия.

— Да боже ты мой, а как же иначе, коли друг за друга не держаться! Алёшка-то, вы знаете, Виталя, какой парень… Даже на Первой Речке поискать. А у нас парни что надо — и в огонь и в воду за революцию готовы!.. Только вы ему не говорите, Виталя, а то он нос задерёт, знаю я его…

— Рабочая косточка, — сказал Виталий, — за своих, как ты говоришь, в огонь и в воду, а с врагами драться до последнего вздоха.

Помолчав, он добавил:

— С девчатами твоими надо поговорить. Устрой с ними встречу, побеседуем…

Таня с волнением готовилась к встрече. С той минуты, когда Виталий сказал, что она отвечает за своих девчат, что они уже становятся настоящими бойцами революции, распространяя листовки стачечного комитета, она вдруг почувствовала свою ответственность за тех, кто вместе с ней становится в ряды этой армии, и поняла, что до сих пор она смотрела на «своих девчат» только как на подруг детства.

Она знала их до сих пор как сверстниц, с которыми вместе лазили по фортам, ездили на Коврижку, стояли в очередях, иной раз, в отсутствие братьев, гоняли по крышам голубей, а то запускали раскрашенных змеев в небесную синь, задрав кверху голову, не глядя под ноги и попадая в ямы и лужи.

Она знала своих подруг главным образом по совместным играм… Ещё и ещё раз перебирала она в памяти все, что могла вспомнить о своих подругах, и не могла ничего плохого о них сказать. Правда, Катюшка Соборская любит иногда приврать, не оттого, что кого-нибудь хочет обмануть, а искренне веря в то, что приходит ей на ум. Немного угрюма Иевлева… А так девчата как девчата. «Рабочая косточка!» — повторила Таня выражение Виталия, не заметив, что повторила.

Не раз Таня говорила с каждой из своих подруг, выспрашивая о самом тайном, пока Леночка Иевлева не сказала как-то:

— Таньча, чего ты все к нам присматриваешься да выпытываешь? Верить, что ли, перестала? Все мы друг у друга на виду, право, и хотела бы скрыть что-нибудь, да разве утаишь… С чистой душой, Таньча, живём.

Таня смутилась. Хотела объяснить своё поведение, но Катюша Соборская сказала:

— Все за нас боишься, Танютка? Не бойся.

Машенька Цебрикова рассудительно ответила Кате за Таню:

— Я думаю так: идти надо, чтобы на душе было светло, чисто, как после причастия, после исповеди.

Девчата расхохотались.

— Ну, Машенька, заговорилась… Это тебе не в монастырь идти!

Машенька покраснела, однако выдержала паузу и, когда подруги смолкли, сказала решительно:

— Не в том дело. Я говорю, что такое дело, на какое мы хотим идти, надо делать с чистым сердцем А что до исповеди, то у меня бабка была такая благочестивая, такая благочестивая… Я маленькая была — верила во все. Это позже, как посмотрела у подружки на Океанской, как попы пьянствуют да ведут себя… У архиерея мальчишки сливы потаскали, как он их ругал ой-ой-ой! Веры в попов да в боженьку у меня нету, а слова про них остались. Нету других-то слов! Не научилась ещё другими словами говорить, а охота.

— Ой, девочки! — вздохнула Катюша, полузакрыв свои чёрные, как маслины, глаза. — Даже боязно.

— Боязно, так отстань, пока не поздно! — сказала Леночка, хмурясь.

— Вот что, девчата! — сказала Таня. — Будет у нас беседа с одним человеком. Как его фамилия, я вам говорить не буду. Вы его сами увидите. Только заранее уговор: если где-нибудь его встретите, не подскакивать, не здороваться, глаза не пялить, как Машка пялит на парней, виду не подавать, что вы его знаете, что с ним говорили…

— Ой, как интересно! — всплеснула Машенька руками.

Таня с укором поглядела на неё, та сразу замолкла.

— А как в комсомоле-то, что делать, как держаться? — спросила Катя.

— Я сама ещё не знаю, девочки, — простодушно сказала Таня, — будут нами руководить — и скажут и покажут. А потом мы уже начали работу-то, листовки распространяли. Это тоже важное дело. Похвалили нас!

Тут Таня замялась, вспомнив свой разговор по этому поводу с Виталием, вспомнив, как он отчитывал её.

— Вот это да! — сказала Машенька.

В этот момент она забыла о том, что отец все-таки дал ей подзатыльник, вернувшись домой, после, того, как обнаружил в узелке с едой, принесённом дочкой, листовку: «Да что вас, девки, мёдом, что ли, кормят большевики-то, что вы все в политику ударились?.. Башка, что ли, тебе надоела? А то, смотри, укоротят!» Он, правда, не сказал больше ничего, но Машеньку очень тяготило то, что за листовку ей досталось так же, как доставалось прежде за всякие пустяки. И это в глазах Машеньки как-то невольно умалило её радость, которую испытывала она, когда получила листовки для распространения. Она не сказала об этом никому из подруг, но чувство обиды держалось в ней все эти дни. И вот теперь осталась только радость от сознания, что она, Машенька, делает важное дело!

Точно сговорившись, девушки пришли в условленное место, принарядившись, надев на себя все лучшее, что у них было.

Приходили они разными дорогами, как учила их Таня.

Место было открытое. Галечная коса выходила далеко в залив — никто не мог подойти неожиданно и незаметно с этой стороны; сзади чуть не на версту тянулась постепенно возвышающаяся отмель, которая в глубине переходила в железнодорожное полотно; справа и слева был берег, усеянный чёрным от мазуты и копоти ракушечником. Вся местность хорошо просматривалась, и потому издалека видно было подходивших девчат — в цветастых полушалках, в кофточках, сиреневых, розовых, голубых, в юбках со сборками.

— Вырядились, как на праздник! — сказала Таня сама себе, но, однако, прикусила язык, вспомнив, что и сама к этому случаю из небогатого своего гардероба выбрала праздничное платье в красный горошек, ненадёванное ещё…

«А разве не праздник?» — спросила она себя, и опять то же удивительное чувство, какое всплывало в ней все эти дни, овладело ею с необыкновенной силой. «Как хорошо все это!» — подумала она.

Бонивур спустился с железнодорожной насыпи и пошёл к собравшимся девушкам. Быстро миновав расстояние, отделявшее насыпь от косы, мимолётным, но острым взглядом окинул всю их группу и каждую из пятёрки. «Пронзительный!» — подумала Катя, сдержав вздох, теснивший её грудь.

Поздоровавшись, Виталий сел прямо на землю.

И девчата вслед за ним умостились возле…

Кто знает, кого и что ожидали они увидеть! Выглядел Виталий обыкновенным рабочим пареньком, и не было в нем ничего таинственного и необыкновенного. И все оказалось лучше и проще, чем можно было себе представить. Молод — значит, молодость не препятствие к тому, чтобы делать большое дело. Свой — значит, тем ближе к сердцу будет. Крепок и смышлён, здоров и уверен в себе — значит, не боится ничего, и нам надо быть такими же. Нет в нем ничего необыкновенного — значит, великое дело делают простые люди, как и все мы. И значит, подполье где-то рядом, близко, оно везде и всюду, где есть смелые люди, не боящиеся встреч с врагами в любой момент. Исчезла неловкость и стеснительность девушек, когда оказался перед ними свой, простой парень.