Ваш покорный слуга кот - Нацумэ Сосэки - Страница 59

Мне надо еще немного отдохнуть. Я не могу болтать без передышки. Я быстро погрузился в сон, а когда открыл глаза, на безоблачном мартовском небе ярко сияло солнце, а хозяин и хозяйка стояли у черного хода и разговаривали с полицейским.

— Итак, он вошел в дом отсюда и направился в спальню. Вы спали и ничего не заметили.

— Да, — ответил хозяин; кажется, он был сильно взволнован.

— Во сколько же часов произошла кража? — продолжал полицейский задавать нелепые вопросы. Если бы они знали, когда произошла кража, то, очевидно, не допустили бы этого. Но хозяевам было не до логики,

— Во сколько же это было?…

— Да, во сколько, — размышляла хозяйка. Видимо, она полагала, что достаточно подумать, чтобы все стало ясно.

— Вы вчера во сколько легли спать? — спросила она мужа.

— Я лег позже тебя.

— Да, а я раньше вас.

— А проснулась во сколько?

— Кажется, в половине восьмого.

— А во сколько же тогда забрался вор?

— Во всяком случае, ночью, наверное.

— Ясно, что ночью, но я спрашиваю, во сколько часов.

— Чтобы точно сказать, надо хорошенько подумать, — продолжала твердить хозяйка.

Полицейский задавал вопросы исключительно ради формальности, его совершенно не интересовало, когда вор забрался в дом. «Говорите все, что придет вам в голову», — думал он, но хозяева продолжали свой бесполезный диалог, и он, вконец раздосадованный, сказал:

— Значит, время кражи неизвестно.

— Да, конечно, — как всегда, неопределенно ответил хозяин.

Полицейский даже не улыбнулся.

— Тогда подайте жалобу: «Такого-то дня, такого-то месяца тридцать восьмого года Мэйдзи [97] вор там-то и там-то открыл ставни, пробрался туда-то и туда-то и похитил из вещей то-то и то-то, о чем и подаю настоящую жалобу». Не заявление, а жалобу. Адрес можно не указывать.

— Вещи описывать подробно?

— Да. Например: кимоно столько-то, цена — такая-то… Нет, нет, заходить в дом не буду. После кражи мне там нечего делать, — заявил полицейский тоном, не терпящим возражений, и удалился.

Хозяин поставил посреди гостиной письменный прибор, подозвал жену и объявил ей:

— Сейчас я буду писать жалобу об ограблении, перечисляй по порядку украденные вещи. Ну, давай.

— Фу, как нехорошо. Что значит «давай»? Будете так командовать, вам никто ничего не скажет, — проворчала хозяйка, тяжело опускаясь на циновку. Она была одета в кимоно, подвязанное узким пояском.

— Что у тебя за вид? Ты выглядишь, как самая последняя проститутка с постоялого двора. Почему не надела оби? [98]

— Если не нравится, купите новый. Называйте меня как угодно, но я не виновата в том, что у меня украли оби.

— Даже оби украл?! Вот прохвост. Тогда начнем прямо с оби. Который?

— Который? Вы говорите так, словно у меня их несколько. Двойной оби, с одной стороны атласный, с другой крепдешиновый.

— Так… «Двойной оби, с одной стороны атласный, с другой крепдешиновый, один»… Сколько он примерно стоит?

— Иен шесть.

— И ты имеешь нахальство носить такие дорогие оби? Теперь будешь покупать по полторы иены, не дороже.

— Попробуйте найдите за такую цену. Вы просто бесчеловечны. Лишь бы вам было хорошо, а жена пусть ходит как самое последнее чучело.

— Ну, ладно, ладно. Что там дальше?

— Шелковое хаори. Я его получила в память о своей покойной тетушке Коно. Шелковое-то оно шелковое, но только этот шелк не такой, как сейчас.

— Обойдусь и без твоих разъяснений. Цена какая?

— Пятнадцать иен.

— Хаори по пятнадцать иен нам не по карману.

— А вам-то не все ли равно, ведь не вы же покупали.

— Что еще?

— Черные носки, одна пара.

— Твои?

— Ваши. Двадцать семь сэн.

— Дальше.

— Ящик дикого батата.

— Даже батат унес? Что он с ним будет делать, сварит или приготовит суп?

— Не знаю, что будет делать. Сходите к вору и спросите его.

— Сколько он стоит?

— Цены на дикий батат я не знаю.

— Тогда напишем двенадцать с половиной иен.

— Вы с ума сошли. Дикий батат, пусть он даже привезен из Карацу, не может стоить двенадцать с половиной иен.

— Но ты же сама сказала, что не знаешь.

— Не знаю. Правильно, не знаю, но двенадцать иен пятьдесят сан не может быть.

— Вот и пойми: «Не знаю, но двенадцать иен пятьдесят сэн — не может быть». Никакой логики. Ты самый настоящий Константин Палеолог [99] .

— Что, что?

— Константин Палеолог.

— А что это такое — Константин Палеолог?

— Не важно. Что там у нас дальше… Ты еще из моих вещей ничего не назвала.

— Не важно, что дальше. Скажите-ка лучше, что значит Константин Палеолог.

— Ничего не значит.

— Как будто уж нельзя объяснить. Зачем вы морочите мне голову? Знаете ведь, что человек не понимает по-английски, и говорите всякие нехорошие слова.

— Не болтай глупостей. Скорее говори, что дальше. Надо побыстрее написать жалобу, а то не найдут наших вещей.

— Теперь уже все равно не успеем. Лучше объясните, что такое Константин Палеолог.

— Ох и надоедливая ты! Я же сказал, что ничего это не значит.

— Ах так! Ну, тогда и я ничего не скажу вам.

— Дура упрямая! Делай как знаешь. Жалобу об ограблении я тебе писать не буду.

— А я вам не скажу, какие вещи украли. Вы сами взялись составлять жалобу, я вас не заставляла, можете и не писать, не заплачу.

— Ну и не буду. — И, вспылив, хозяин, по обыкновению, закрылся в кабинете. Хозяйка перешла в столовую и села перед шкатулкой с рукоделием. Оба в течение десяти минут сидели молча и метали злобные взгляды на разделявшие их сёдзи.

Вдруг дверь широко распахнулась, и в комнату бодрым шагом вошел Татара Сампэй-кун, подаривший дикий батат. Татара Сампэй-кун когда-то был в этом доме сёсэем, но несколько лет назад окончил юридический факультет и теперь служит в управлении рудниками при какой-то компании. Он тоже был по натуре дельцом, последователем Судзуки Тодзюро-куна. В память о прежних временах он время от времени навещал жалкую лачугу, где когда-то был сёсэем, и проводил здесь воскресные дни; в этой семье он чувствовал себя легко и свободно.

— Хороша сегодня погодка, хозяюшка, — произнес он с акцентом, не то карацуским, не то еще с каким-то и уселся перед хозяйкой.