Александр Великий - Догерти Пол - Страница 7

«Как смогу я, – возмущался Александр в письме, отправленном бывшему учителю, – превзойти других людей, если доктрины, которые изучал я, станут доступны всем?»

К двадцати годам эгоцентризм Александра, сосредоточение всех его помыслов на удовлетворении собственных амбиций сделали его человеком, игнорирующим удовольствия. Даже его мать Олимпиаду обеспокоило отсутствие у возлюбленного чада интереса к противоположному полу. Она наняла фессалийскую куртизанку Калликсению и попросила сына вступить с ней в связь. Александр решительно отказался. Однажды он сказал, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы.

Такое самоотречение ни в коем случае не следует распространять на интерес к македонскому царскому двору с его дикой политикой. У Александра хватало чутья, чтобы понять: наследование трона вряд ли пройдет мирно. Если он вообще уцелеет, то станет солдатом, воином, полководцем и докажет великим военачальникам Македонии, что он не только не уступает своему отцу, но и превосходит его. Он использовал любую возможность добиться этого. Во время первой своей кампании (340–339 гг. до н. э.) против медов – фракийского племени – Александр не только разбил захватчиков, но и основал город и назвал его по примеру отца собственным именем. Документы свидетельствуют, что в тот же период Александр пришел на помощь Филиппу в войне с другими племенами. Более важно, что в лесных боях, где засада была обычным явлением, Александр спас жизнь отцу, хотя нельзя с уверенностью сказать, был ли тот эпизод искренним поступком или являлся – если выражаться современным языком – «пиаром» Александра.

Появление Александра на политической военной сцене счастливо совпало с заметным изменением баланса сил в материковой Греции. Чувствуя себя дома более уверенно, Филипп поглядывал на юг, желая распространить свое влияние на Афины и Фивы. Демосфен, как обычно, определил суть проблемы. Наблюдая за военным строительством Филиппа, за усилением мощной милитаристской машины, он прокомментировал это так: «Афины с Филиппом не воюют, это Филипп воюет с Афинами». Постепенно расширение власти Филиппа на юг, захват городов, контроль за важными торговыми путями стали очевидны для всех. В августе 338 года македонская фаланга Филиппа привела объединенные силы Фив и Афин в Херонею, в Беотию, где и состоялось сражение. Филипп на правом фланге командовал пехотой македонцев, Александр на левом фланге вел вперед конницу. Филипп действовал с обычным своим хитрым умением: он разрушил вражеские ряды, устроив ложное отступление, в результате чего «священный отряд» фиванских войск остался неприкрытым. Это была классическая македонская тактика: разбить линию противника и выпустить конницу на разрозненные вражеские силы. Согласно отчетам об этом сражении, Александр, словно ударом молота, разбил «священный отряд», блестяще завершив стратегический замысел отца. Если верить документам, Александр первым ворвался в стан врага и после яростной схватки «священный отряд» прекратил свое существование.

Херонея стала поворотным пунктом в греческой истории и судьбе Македонии. Филипп, став отныне правителем Греции, выказал милосердие побежденным и даже посылал Александра в Афины с предложением выгодных условий. Филипп не хотел завоевывать Грецию, он хотел в ней доминировать. Взор его уже обратился на Восток. Он сформировал Коринфский союз[14] и пытался с помощью этой организации вести пропаганду против персов. Переход греков через Геллеспонт снова стал возможен и желателен, особенно после того, как убили Артаксеркса III Оха и в стране начался хаос. Чем не момент для наступления?

В жизни Александра Херонею также можно назвать поворотным пунктом. Он придавал этому сражению эпохальное значение. Александр сыграл в нем главную роль, однако Филипп воспользовался плодами победы единолично. Александр позже так и сказал: «Знаменитая победа в Херонее была моей заслугой, а зависть отца обратила ее в ничто». Такие разговоры, без сомнения, поддержанные Олимпиадой, начались сразу же после сражения. Утверждалось даже, что македонцы смотрят теперь на Филиппа «как на командующего, а на Александра – как на царя». Филипп заявил, что он в восторге от таких разговоров, на самом деле ничего подобного он не испытывал. Александр был уже взрослым воином, проверенным в бою командиром. Да, он был сыном Филиппа, но стал уже и соперником, день ото дня все более опасным. История Македонии ясно доказала, что кровь и родство значили мало в яростных династических битвах этого царства. Сводные братья Филиппа стали ему соперниками, поэтому он их и убил. Если бы угроза со стороны сына стала слишком большой, Филипп, без сомнения, поступил бы с ним так же. Старый царь, должно быть, пожалел о том, что предложил подростку бороться за права наследования. После Херонеи сын того и гляди последует данному совету. У царя и царевича были собственные партии. За свитой Александра неусыпно следили. Возможно, Филипп внедрил в нее своих шпионов.

В это время первенство было за Филиппом: у него были совет и люди, на которых он опирался. Царю они напоминали, что Олимпиада не македонка и сын ее Александр наполовину молоссец. Для ксенофобски настроенных македонских командиров этот факт имел немаловажное значение. Они относились недружелюбно к Олимпиаде и ее надменному сыну. Амбиции этих двоих и уверенность в предначертанной им божественной миссии командиры толковали как претензию на верховенство, где другим места уже не было. Олимпиада намекала на божественное зачатие Александра, Александр верил в то, что он превосходит Филиппа, и надо признать, размышляли командиры, что для обоих этих утверждений имелись серьезные основания, а потому они поспешили пустить слух, что Олимпиада – неверная жена, а Александр – кукушонок, подброшенный в царское гнездо, для того чтобы завладеть всем тем, что завоевал Филипп. В династической борьбе в Македонии часто использовали обвинение в незаконном рождении. В 337 году случилось еще кое-что, послужившее той искрой, которая раздула костер ненависти, злобы и горечи в царском дворе Пеллы. Филипп влюбился. После Херонеи Филипп поверил в себя. Он сделался гегемоном Греции, а Персия становилась все слабее и уязвимее. Филипп демонстрировал чувство собственного превосходства разными способами. Он приказал построить в Олимпии толос – круглое храмовое здание. Для прославления достижений Филиппа с помощью этого великолепного здания наняли архитектора Леохара. В храме должны были стоять статуи членов семьи Филиппа, выполненные из золота и слоновой кости. В то же время Филипп начал делиться властью и с другими группами людей. Особенно поддерживал он интересы двух самых влиятельных македонских военачальников – Пармениона и Аттала. Эти два ветерана были связаны родством через женитьбу: Аттал был зятем Пармениона. Филипп усилил союз с ними, женившись на племяннице Аттала Клеопатре (Арриан в своих исторических документах называет ее Евридикой). Браки Филиппа всегда были источником насмешек его современников, однако в этот раз вышло по-другому. Филипп не просто породнился со знатным и богатым македонским домом, в Клеопатру он влюбился по-настоящему. Что было еще важнее, такой альянс, в глазах всех наблюдателей, означал решительное удаление Филиппа от жены и амбициозного сына, чересчур вмешивающихся в его дела. Биограф Сатир, цитируемый Афинеем, точно обрисовал ситуацию: «Филипп женился на Клеопатре по любви. Он привел ее домой, чтобы заменить ею Олимпиаду, и с этого момента вся его жизнь погрузилась в хаос». Олимпиада смотрела на Клеопатру как на соперницу. Новая жена Филиппа была по меньшей мере на двадцать лет моложе супруга. Здоровая македонка способна была родить второго наследника. Описание сложившейся ситуации, данное Аррианом, – пример его типичной сдержанности. «После того как Филипп женился на Евридике [Клеопатре] и тем самым унизил Олимпиаду, у них с Александром наметился недостаток взаимного доверия». И Сатир, и Арриан говорят об очередном браке и об отстранении Олимпиады, они указывают, что любовный роман с Клеопатрой происходил одновременно с разводом, а это – неприкрытая атака на статус царицы, а следовательно, и на Александра. Короче, Филипп более не доверял Олимпиаде и ее сыну и рассматривал их как угрозу для себя.