Роб Рой (др. изд.) - Скотт Вальтер - Страница 106

– Ceade millia diaoul! Сто тысяч чертей! – вскричал Роб и, поднявшись, зашагал по комнате. – Мои сыновья – ткачами! Millia molligheart! note 95Да я скорей увижу, как последний ткацкий станок в Глазго, последний навой, челнок, уток сгорят в адском огне!

Бэйли приготовился возразить, и я лишь с трудом внушил ему, что опасно и неуместно докучать хозяину таким разговором, а через минуту к Мак-Грегору вернулось – или он сделал вид, что вернулось, – прежнее благодушие.

– Вы это предложили от чистого сердца, да, от чистого сердца, – сказал он. – Дайте же мне пожать вам руку, Никол; и если мне когда-нибудь вздумается отдать сыновей в учение, я обращусь только к вам. Кстати, вы мне напомнили: нам с вами нужно еще рассчитаться. Эй, Эхин Мак-Аналейстер, принеси мой кошель!

Высокий, крепкий горец, к которому он обратился, очевидно его адъютант, принес из какого-то потайного места большую кожаную сумку, какую знатные особы в Горной Стране носят у пояса, когда выходят в полном снаряжении, – мешок из шкурки морской выдры с богатой серебряной отделкой.

– Никому не советую открывать этот кошель, не разузнав сперва моего секрета, – сказал Роб Рой.

Затем он повернул одну пуговку в одном направлении, другую – в другом, выдернул одну кнопку, нажал другую – и горловина кошеля, прикрытая толстой серебряной пластинкой, открылась так, что можно было просунуть руку. Как бы окончательно снимая с обсуждения предмет, о котором говорил мистер Джарви, Робин стал объяснять мне, что в сумке спрятан маленький пистолет и его курок соединен с задвижками в один общий механизм, так что если кто-нибудь попробует, не зная секрета, открыть замок, пистолет непременно выстрелит, и заряд, по всей вероятности, угодит в посягнувшего на чужое сокровище вора.

– Вот кто, – сказал хозяин, погладив пистолет, – вот кто верный мой казначей.

Наивное это изобретение в применении к меховой сумке, которую можно было распороть, не прикасаясь к пружине, привело мне на память те строки из «Одиссеи», где рассказывается, как некогда Улисс для сохранности своих сокровищ довольствовался затейливой и запутанной веревочной сеткой, накинутой на морскую раковину, куда он их складывал.

Бэйли надел очки, чтоб разглядеть механизм, и, кончив осмотр, с улыбкой и со вздохом вернул сумку хозяину.

– Ах, Роб! – сказал он. – Если бы у каждого так хорошо охранялась его мошна, вряд ли, я думаю, ваша кошелка была бы так полна и увесиста.

– Есть о чем говорить, кузен! – сказал со смехом Роб. – Она всегда открыта, когда надо помочь другу в нужде или уплатить долг хорошему человеку. Вот, – добавил он, вытаскивая сверток золотых, – вот ваши десять сотен мерков. Сочтите, плачу сполна.

Мистер Джарви молча взял деньги, взвесил их на руке и, положив на стол, сказал:

– Роб, я не могу их взять, не хочу к ним прикасаться: они не принесут мне добра. Я очень хорошо понял сегодня, через какие ворота течет к вам золото, – что худо нажито, то впрок не пойдет. Скажу откровенно, не хочется путаться в это дело… На вашем золоте мне мерещится кровь.

– Напрасно! – сказал разбойник с наигранным безразличием, хотя, быть может, чувства его были глубоко задеты. – Это доброе французское золото, и оно не лежало ни в одном шотландском кармане перед тем, как попало в мой. Смотрите – всё луидоры, один к одному, светлые и чистые, какими их выпустили с монетного двора.

– Тем хуже, тем хуже – в десять раз хуже, – ответил бэйли и отвел глаза от луидоров, хотя его пальцы, казалось, тянулись к ним, как пальцы Цезаря к короне на празднике луперкалий. – Мятеж хуже колдовства и хуже разбоя; и Священное писание учит нас воздерживаться от него.

– Есть о чем тревожиться, родственник! – сказал разбойник. – К вам деньги поступают честным путем, в уплату долга. Они взяты у одного короля – можете, если хотите, передать их другому; это только послужит к ослаблению врага – и как раз по той статье, по которой бедный король Иаков особенно слаб, – потому что, видит Бог, рук и сердец у него довольно, но в деньгах он, кажется, стеснен.

– Если так, Робин, не много навербует он сторонников в Верхней Шотландии, – сказал мистер Джарви и, снова надев на нос очки, развернул сверток и начал пересчитывать его содержимое.

– В Нижней не больше, – сказал Мак-Грегор, высоко подняв брови и переводя взгляд с меня на мистера Джарви, который, все еще не подозревая, как это нелепо, взвешивал на руке каждую монету с обычной своей недоверчивостью; сосчитав и пересчитав всю сумму – капитал и проценты, – он возвратил из нее три монеты «кузине на платье», как он выразился, и два луидора «мальчишкам», добавив, однако, что они могут купить на эти деньги что захотят, за исключением пороха. Горец удивился неожиданной щедрости родственника, но учтиво принял его подарок и опустил монеты в свой надежный кошель.

Бэйли между тем извлек доподлинный вексель, на обороте которого была заранее написана его рукой формальная расписка о погашении долга. Скрепив ее теперь своею подписью, он попросил и меня приложить руку в качестве свидетеля. Я расписался, и мистер Джарви стал беспокойно искать глазами второго свидетеля, так как по шотландскому закону и вексель и расписка в погашении не имеют силы, если не подписаны двумя свидетелями.

– Кроме нас с вами, вы здесь на три мили вокруг едва ли сыщете грамотного человека, – сказал Роб, – но я улажу дело проще.

И, взяв лежавшую перед моим спутником бумагу, он швырнул ее в огонь. Пришла очередь удивиться мистеру Джарви; но Роб продолжал:

– Так подводят счеты в Горной Стране. Могут настать такие времена, кузен, что если я буду сохранять всякие записки и расписки, то моих друзей потянут к ответу за деловые сношения со мною.

Бэйли не стал спорить против такого довода, да и на столе перед нами появился ужин, обильный и даже изысканный, что по здешним местам следовало признать необычайным явлением. Блюда по большей части подавались холодными, так как, очевидно, их приготовили не здесь; и было несколько бутылок отменного французского вина – запивать паштеты из всевозможной дичи и другие закуски. И мне особенно запомнилось: потчуя нас с радушием и усердием, Мак-Грегор просил извинить его за то, что некоторые закуски и паштеты предлагаются нам уже початыми.

– Надо вам знать, – сказал он мистеру Джарви, но не глядя в мою сторону, – нынче ночью вы не единственные гости на земле Мак-Грегоров, как вы, конечно, сообразили и сами, так как иначе моя жена и дети непременно прислуживали бы вам за столом, как это им подобает.

Лицо мистера Джарви явно выразило, что он рад любому обстоятельству, помешавшему им присутствовать при нашем пиршестве, и я порадовался бы вместе с ним, если бы слова Мак-Грегора не наводили на догадку, что его домочадцы прислуживают сейчас Диане и ее спутнику, которого я даже в мыслях своих не хотел назвать ее мужем.

В то время как грустные думы, вызванные этой догадкой, боролись с добрым расположением духа после вкусного ужина, радушного приема и веселой застольной беседы, – я заметил, что Роб Рой как внимательный хозяин уже позаботился о наших постелях, чтобы мы могли выспаться получше, чем накануне. Две койки из тех, что стояли по стенам хижины, наименее шаткие, были доверху наполнены вереском, цветшим в ту пору, причем он был уложен так искусно, что цветы оказались сверху, образуя упругую и вместе с тем душистую подстилку. Плащи и постельные принадлежности, какие удалось раздобыть, делали это ложе из живых цветов мягким и теплым. Бэйли, казалось, изнемогал от усталости. Я решил отложить беседу с ним до утра и предоставил ему лечь спать сразу же после обильного ужина. Но сам я, утомленный и встревоженный, не был расположен ко сну; мной владело какое-то неуемное, лихорадочное беспокойство, которое и привело к продолжению разговора между мной и Мак-Грегором.

ГЛАВА XXXV