К 'последнему' морю (др. изд.) - Ян Василий Григорьевич - Страница 18

Бату-хан милостиво указал Олексичу на лежащую у его ног ковровую подушку, приглашая сесть.

В это время конюхи Бату-хана провели взад и вперед диковинного шведского коня и поставили его перед троном. Слуга подал на золотом подносе несколько лепешек, которыми Бату-хан сам кормил коня, гладил и трепал его по крутой шее.

- Как вам нравится этот красавец? - обратился Бату-хан к своим женам, глядевшим с верхней площадки.

- Это конь из сказки, изумительный и невиданный! воскликнули женщины. - Но мы хотим, чтобы новгородский гость показал нам также своих ученых медведей.

Толмач перевел просьбу женщин. Олексич встал.

- Передай царевнам, что сейчас я покажу им моих питомцев.

Женщины радостно зашумели. Гаврила Олексич взглянул вверх.

Рядом с любимой женой Бату-хана, Юлдуз-Хатун, он увидел девушку, в которой все было необычайно: продолговатые черные сверкающие глаза казались драгоценными камнями. Над ними крыльями бабочки трепетали длинные ресницы. Подрисованные темные брови изогнутой линией тянулись от уха до уха. Маленький алый рот загадочно улыбался. Заметив пристальный взгляд Олексича, она протянула гибкую руку с ярко накрашенными ногтями к серебряной вазе, выдернула оттуда розу на длинном стебле и бросила ее со смехом молодому русскому послу.

Схватив на лету розу, Олексич прошептал, нагибаясь к толмачу:

- Что это еще за чаровница?

- Это одна из любимых танцовщиц повелителя Зербиэт-ханум. Она не только танцовщица, но и соловей. Если джихангир отдаст ее тебе, не вздумай отказываться, - голову потеряешь!

- Вот еще беда нежданная! - прошептал Олексич. Он приказал своим дружинникам привести медведей и их расшевелить.

- А это не опасно? - спросил Бату-хан.

- В жизни многое опасно, - ответил Гаврила Олексич. - Но если бояться опасности, то и победы не будет, да и жить не стоит!

- Хорошо сказал!

Старый одноглазый Субудай недовольно замотал головой и крикнул:

- Прислать сюда десять наших пехлеванов,* пусть наготове!

Два русских дружинника расшевелили медведя, лежавшего на подводе. Он сполз на землю, подхватил небольшое бревно и, держа его на плече, подошел на задних лапах к тому месту, где находился Бату-хан. Он осторожно опустил бревно на землю, затем сел, размахивая передней лапой, как бы прося подачки.

Бату-хан через нукера передал медведю лепешку. Олексич сказал:

- Сейчас, великий хан, этот медведь будет бороться с твоими воинами. Прикажи, чтобы несколько твоих лучших силачей попробовали свалить его на землю.

Гаврила Олексич сделал знак одному из своих дружинников. Тот подошел.

- Кирша, постой около Мишки и проследи, чтобы он вел себя пристойно.

По приказанию Субудая подошли к медведю три коренастых монгольских нукера. Рядом стоял настороже дружинник Кирша и держал в руке конец цепи, прикрепленный к ошейнику медведя. Он добродушно сказал медведю:

- А ну-ка, Мишенька, покажи, как у нас в Новгороде козлы бодаются.

Медведь вскочил и с такой неожиданной стремительностью бросился к монголам, что они со всех ног пустились бежать по двору, а зверь погнался за ними, звеня вырванной цепью, под улюлюканье и хохот зрителей.

- Эй, Мишка! - закричал ратник. - Постой! Ступай ко мне! Покажи теперь, как ты любишь свою хозяйку!

Медведь остановился, повернулся и вперевалку подошел к Кирше. Став на задние лапы, он передние положил ему на плечи и розовым языком облизал лицо.

Толмач громко переводил слова дружинника. Монголы приседали от восторга, кричали "кху, кху!", а женщины на площадке хлопали в ладоши, заливаясь звонким смехом.

Олексич сделал знак дружинникам, и они увели медведя обратно к телеге. Жены Бату-хана сверху закричали: "Могут ли русские багатуры бороться с привязанным к столбу большим медведем?"

- Отчего не попробовать! А что получится - увидим! - сказал Олексич. - Эй, дружинники, отвяжите-ка Лешего и приведите сюда.

Вскоре огромный медведь неохотно приблизился к трону Батухана. Он был на двух цепях: одна прикована к ошейнику, другая - к широкому кожаному поясу. Шесть дружинников держали натянутые цепи, чтобы медведь не подошел к татарскому владыке слишком близко.

Леший сел, мотая головой и сильно сопя, вдыхая незнакомые запахи, и недоверчиво поглядывал на толпу маленькими злыми глазками.

Кирша подошел к медведю, ударил его по плечу и отступил на шаг.

- Эй, Леший! - сказал, ударяя медведя еще раз. - Зачем ты вчера моего барана задрал? Давай обратно!

Зверь недовольно зарычал.

- Ты зачем прошлый год обидел мою бабку? Зачем задрал ее петуха?

Медведь еще сильнее стал мотать головой, как бы отрицая возводимую на него вину.

- Ты что головой мотаешь, ровно отнекиваешься? - шутливо дразнил его Кирша. - Разве я не дело говорю? Давай бороться: кто победит - тот и прав. Покажи свою силушку, ведь ты нынче к новому хозяину переходишь. А ну-ка, вставай! - И ратник ткнул медведя концом сапога.

Медведь обхватил лапами ногу Кирши; тот схватил его за уши, и зверь оставил ногу. Он ловко поднялся на задние лапы и пошел, покачиваясь, на отступавшего ратника.

Вдруг он стремительно бросился на медведя и обхватил ремень на поясе. Страшным напряжением Кирша приподнял медведя и, поддев плечом, сбросил на землю.

Медведь проворно вскочил и с диким ревом снова кинулся на Киршу. Толпа замерла.

- Еще хочешь бороться? - сказал Кирша. - Ну, будем в обнимку.

Человек и медведь схватились крест-накрест и стали, раскачиваясь, топтаться на месте. Ратник наступал на медведя и вдруг быстрым неожиданным движением, сделав "подножку", опрокинул его на землю.

По толпе пронесся крик ликования. Вытирая катившийся пот, ратник спокойно отошел в сторону. Олексич тихо сказал дружинникам, державшим концы цепей:

- Теперь привязывайте его к столбу, а то он и впрямь задерет Киршу. Чую: серчать начал!

Дружинники оттянули цепи и намотали их вокруг столба. Медведь, упираясь и задрав морду кверху, недовольно ворчал. Оказавшись возле столба, он стал его царапать и трясти.

Бату-хан подозвал переводчика и что-то тихо спросил у него.

Толмач наклонился к уху Гаврилы Олексича:

- Наш великий джихангир очень доволен и хочет оказать, милость тебе и твоим нукерам. Он спрашивает, чего жаждет твое сердце. - И еще тише добавил: - Проси прекраснейшую розу его сада, и он тебе ее отдаст.

Гаврила Олексич ему не ответил. Он быстро встал и, обратившись к Бату-хану, горячо заговорил:

- Великий хан! Я видел твою столицу, которая начинает расти и расцветать, как сказочный цветок. Здесь люди богатеют, а отъезжающие гости разносят по свету рассказы о величии и славе твоего имени. Но здесь же я увидел моих несчастных русских братьев. Они высохли от голода и непосильных трудов: Многие из них доживают последние дни. Ты можешь всех их сделать счастливыми, и они будут до конца дней молиться о твоем благополучии.

- Какие твои братья? О ком ты говоришь? - спросил Бату-хан, и брови его сдвинулись.

- Это наши русские пленные, которых твои храбрые войска пригнали из наших разоренных городов и селений. Отпусти их на родину!

Бату-хан молчал. Вдруг нежный голос прошептал:

- Исполни просьбу гостя, Саин-хан. Это принесет счастье.

Гаврила Олексич поднял глаза. Возле Бату-хана садилась на широкий трон, расправляя пестрое шелковое платье, маленькая жена Юлдуз-Хатун, а за нею стояла красавица половчанка с цветком в зубах. Она теперь не смотрела на Олексича, а, опустив длинные ресницы, только слегка улыбалась.

- Хорошо! - сказал Бату-хан. - Разрешаю тебе собрать часть русских пленных. Ты сам же позаботишься, чтобы они спокойно добрались до своей родины.

- Великий джихангир! - прервал его одноглазый Субудай. Вспоминаю твои слова: не ты ли хотел сделать особый полк из пленных?

- Я не забыл об этом, - ответил Бату-хан. - Но ты, храбрый батыр, обещай мне опрашивать каждого пленного: не хочет ли он вступить в особый тумен, который пойдет вместе с моими войсками на завоевание "вечерних стран". Каждый воин получит от меня и оружие, и одежду, и коня, а в битвах разделит славу и добычу наравне с моими батырами.