Корабль мертвых - Травен Бруно - Страница 22

– Мистер Дилс, – теперь капитан смотрел очень серьезно. Он даже наморщил каштановые бровки. – У меня нет времени на все эти мелочи. Я не касаюсь набора рабочих, это относится к вашим обязанностям. Если кому-то придется отвечать, то это будете вы. Постарайтесь найти компромисс.

– Я что и говорю! – обрадовался второй инженер, он был похож сейчас на избежавшего наказание конокрада. – Разве я тебе не говорить – чумазая банда?

– Но вы не сказали…

– Нет, я сказать, – настойчиво заявил второй инженер. – Разве не входят подносчики угля в чумазую банду?

– Ну да, входят. Но я…

– Тогда все прекрасно, – подтвердил капитан правоту своего конокрада. – Если вы посчитали, что вас приглашают в кочегары, вам нужно было добиться полной ясности. Мистер Дилс сказал бы вам, если бы нуждался в кочегаре. Значит, все в порядке. Вы подносчик угля. Так вас и запишем в судовую роль.

Он вынул нужные бумаги и спросил мое имя. С моим добрым именем идти на корабль мертвых? Никогда!

Вписав свое имя в судовую роль «Йорики», я рисковал никогда больше не попасть на борт приличного корабля. Лучше справка об освобождении из тюрьмы, чем свидетельство службы на корабле мертвых.

– Место и время рождения?

Имя я уже потерял, но родина…

– Э-э-э…

– Не можете вспомнить?

– Александрия!

– В Соединенных штатах?

– Нет, в Египте.

Так исчезла и родина.

– Американец?

– Без национальности.

Быть зарегистрированным по всем правилам на корабле мертвых? Ну уж нет! Добрый американец, выросший на Евангелии зубной щетки и на привычке каждый день мыть ноги, будет плавать на какой-то «Йорике» под своим именем! Да никогда! Меня оттолкнула не родина, а оттолкнули некоторые ее нечистоплотные представители. Я не мог предать землю, чей воздух окружал меня с первого вздоха.

О корабельной книжке или о паспорте меня не спрашивали. Прекрасно знали, что люди, которые приходят на «Йорику», не имеют ничего такого. Спросишь о документах, а тебе ответят: «Нет документов». Что тогда? Не принимать на работу? Но тогда «Йорика» останется без экипажа.

– Оплата угольщика семьдесят пезет, – мимоходом заметил шкипер, заканчивая заполнение судовой роли.

– Что? Всего семьдесят пезет?!

– Разве вы об этом не знали? – удивился шкипер.

– Конечно, не знал. Мне говорили об английской оплате!

– Мистер Дилс, – строго спросил шкипер. – О чем это он говорит, мистер Дилс?

– Я не знать, что он говорит. Я ничего такого не обещать.

Мне захотелось съездить второму инженеру по физиономии, но я вовремя вспомнил про каморку ужасов. Я не хотел, чтобы меня заживо жрали крысы. Где угодно, только не на «Йорике».

– Вы обещали платить английскими фунтами, – пытался защитить я свои исчезающие преимущества, последнее, что я еще мог защитить. Работа угольщика придумана самим сатаной, потому и оплачивается так жалко. Фунты, которые можно получить от шкипера – просто жалкое вознаграждение, но если у тебя ничего нет, то и это – прекрасное вознаграждение. – Да, вы обещали платить английскими фунтами!

– Не кричите так, – приказал шкипер и поднял глаза на второго инженера. В водянистой их голубизне плавала усмешка, как рыбка, из тех, что никогда не дается в руки рыбаку. – Что это такое, мистер Дилс? Мне это надоело. Когда у вас все будет по закону? Если вы нанимаете людей, у них не должно быть к нам претензий.

Шкипер играл свою роль превосходно. «Йорика» могла им гордиться.

– Об английской оплате речь не идти, – стоял на своем конокрад.

– Я могу хоть сейчас присягнуть на Библии!

– Присягнуть! – ужаснулся конокрад. – Вы готовы совершить клятвопреступление? Неужели я не помнить, что сам говорить? Есть куча свидетелей, они подтвердить. Когда вслух произносят «английские фунты» это еще не значит, что вам будут платить фунтами. Вот сейчас я произношу «английские фунты», но это же не значит, что я обещаю вам именно фунты.

Он был прав. Все, кто нас слышал, подтвердили бы, что конкретно о зарплате речь не шла. Да, произносились слова, разные слова. Упоминались и английские фунты, но конокрад прав – это нельзя считать обещанием.

– Ну раз так, – спокойно подвел итог шкипер, – на этом и закончим. Раз вы этого хотите, мы пересчитаем пезеты в фунты и шиллинги. За сверхурочные часы будете получать по пять пенсов. Где вы хотите уволиться?

– В первой же гавани, – отрезал я.

– Это невозможно, – усмехнулся он. – Только в Ливерпуле.

– Как это невозможно? И почему только в Ливерпуле?

– Потому что мы идем в Ливерпуль, и никаких заходов в другие порты не предполагается. К тому же вы нанимались к нам именно до Ливерпуля, разве не так?

– Конечно, не так. Мне говорили, что я могу сойти…

– Ну да, в любом пункте, – кивнул шкипер. – В документах у нас декларирована Греция, вы могли бы там сойти, но я изменил курс и теперь мы идем в Северную Африку.

Ах вот оно что, наконец дошло до меня. Вот во что я влип! Марокко и Сирия хорошо платят за контрабанду…

– Вы говорите Ливерпуль, но ведь в Ливерпуле я никак не смогу уволиться, – попытался я еще раз надавить на них. – К тому же, вы говорили, что везете так себе, всякую мелочишку.

– А разве не так? – удивился второй инженер. – У нас всякий мелкий сборный товар. Мы возить мелкий товар. Рано или поздно мы придти в Ливерпуль, там вы может уволиться.

– Ну вот, видите, все в порядке, – обнадеживающе улыбнулся капитан. – Мы везем классные сардины для Ливерпуля. Срок доставки – восемнадцать месяцев. Если мы сразу пойдем в Ливерпуль ради этих классных сардин, мы не окупим расходы. Такой коносамент нам ничего не даст. А вот если мы возьмем другой товар, то вполне оправдаем рейс.

– Почему мне сразу не сказали об этом?

– А вы не спрашивать, – ухмыльнулся конокрад.

И опять он был прав. Я попал в хорошее общество. Контрабанда, фальшивые декларации, ложный курс, корабль мертвых… По сравнению с нами любой пират выглядит благородной личностью… Да и плавать с пиратами не позор, пираты они и есть пираты, с ними можно не менять ни имени, ни национальности…

– Распишитесь вот здесь, – шкипер подал мне ручку.

– Никогда!

– Как хотите, – пожал плечами капитан. – Тогда распишитесь за него вы, мистер Дилс.

Этот конокрад, грабитель, лжец всерьез собрался расписаться за меня! Я вырвал у него перо. «Гельмонт Рикбей, Александрия (Египет)», – вот что я увидел в документе. Черным по белому. Пора, «Йорика», пора! Ты давно не заходила в Египет. Не все ли равно нам, куда плыть. Мы вычеркнуты из списка живых. Никакого следа в мире мы не оставляем. Остынь, девчонка, не рыдай, на мертвом корабле я, знай. Прощай, чудесный Новый Орлеан, Солнечная Луизиана.Холла-хей! Morituri te salutant!Новые гладиаторы приветствуют тебя, мистер Капитализм! О, времена! Когда-то гладиаторы выходили на арену с мечами и с трезубцами в руках. Красивые женщины бросали им расшитые золотом платочки, звучали фанфары, ты умирал под пленительные звуки музыки и счастливый стон зрителей. А мы, нынешние гладиаторы… Мы тонем в грязи. Мы голодаем, потому что компания экономит на нашей еде. Мы умирает в раскаленных котельных. Мы видим, как вода врывается сквозь пробоины, но не можем выбраться из затопленных трюмов. Можно надеяться лишь на взрыв котла, это нас мгновенно прикончит. И это лучше, чем умирать под горой раскаленного, дымящего, выброшенного из топок шлака. Да, мы умираем без фанфар, не под аплодисменты. Мы умираем в безвестности, не имея ни родины, ни национальности. Мы – ничто. Зато государству не придется тратиться на наши пенсии. Аве, Цезарь! Обреченные на смерть приветствуют тебя!

27

В пять тридцать негр принес ужин. Две грязные жирные чашки. Жидкий гороховый суп, картошка и горячая мутная вода в побитом эмалированном кувшине.

– А где мясо?

– Мяса нет, – ответил негр.

Теперь, правда, я увидел, что это белый человек. Угольщик с другой вахты.