Корабль мертвых - Травен Бруно - Страница 10

Французскую тюрьму забыть трудно.

Первый день.Баня, обыск, выдача белья, помещение в камеру.

Второй день.Явка к кассиру для получения квитанции за отобранные у меня мелкие деньги. Повторное установление личности и занесение его в толстую почетную книгу. После обеда визит тюремного священника. Он хорошо говорил по-английски. Так он сам утверждал. Но на таком английском говорили, может, во времена Вильгельма Завоевателя, не знаю. Но я, конечно, виду не подал, что ничего не понимаю. Мы здорово с ним поболтали. Он все время употреблял слово Goat. Я был совершенно уверен, что он проклинает какого-то козла, но, оказывается, он так обращался к Богу.

Третий день.Перед обедом меня спросили, пришивал ли я когда-нибудь тесемки к рабочим фартукам. Я ответил, что никогда не занимался этим. Тогда меня определили в фартучное отделение.

Четвертый день.Перед обедом мне выдали ножницы, грубые нитки, иглу, наперсток. Правда, наперсток оказался слишком мал. Но других не было, и я не стал скандалить. После обеда специальный человек показал, как я должен всем этим пользоваться, и как потом должен положить все на табуретку, а табуретку выставить на середину рабочей камеры, перед тем, как ее покину. Кстати, на дверях висела табличка «Разрешено пользоваться: ножницами, иглой, наперстком».

Пятый день.Воскресенье.

Шестой день.Перед обедом меня отвели в фартучное отделение. После обеда показали мое рабочее место.

Седьмой день.Перед обедом меня представили узнику, опытному наставнику в деле пришивания тесемок к фартукам. После обеда я сумел понять его и научился вдевать нитку в ушко иглы.

Восьмой день.Наставник показал мне, как именно следует пришивать тесемки к рабочим фартукам. После обеда баня и взвешивание.

Девятый день.Перед обедом меня повели к начальнику тюрьмы. Он спросил, нет ли у меня жалоб. Я сказал, что нет. Тогда он напомнил, что завтра истекает срок моего заключения. Поскольку я иностранец, мое имя было вписано еще в одну толстую почетную книгу. После обеда наставник поделился со мной еще некоторыми секретами пришивания тесемок.

Десятый день.До обеда я пришил только одну тесемку к фартуку. Это было увлекательным и нелегким делом, но придирчивый наставник сразу указал на то, что тесемка пришита неправильно. Пришлось ее отпороть. После обеда я попытался пришить ее еще раз, но не успел. Меня вызвали к начальнику тюрьмы. Опять меня обыскали, вернули штатскую одежду и разрешили выйти во двор.

На другое утро меня спросили, хочу ли я еще раз воспользоваться тюремным завтраком. Я отказался. Тогда меня повели к кассиру, который потребовал с меня расписку. После получения пятнадцати сантимов за трудовые достижения, меня наконец освободили. Не так уж много получила от меня Франция. Если железнодорожные чиновники полагают, что возместили все свои убытки, то это ошибка. Впрочем, меня строго предупредили, что у меня в запасе всего пятнадцать дней. Если я не уберусь за это время из Франции, ко мне будут приняты законные меры. Я не вполне понял угрозу. Меня повесят? Или сожгут на костре? Разве во времена демократии существуют еретики, заслуживающие такого строгого наказания? Неужели отсутствие корабельной книжки или паспорта…

– Остановитесь, – раздраженно сказал офицер. – У человека непременно должны быть какие-нибудь документы.

– Тогда я обращусь к моему консулу.

– К ва-а-а-шему консулу?

Знакомая интонация. О моих отношениях с консулом знает весь мир.

– Чего вы хотите попросить у консула? Что он может для вас сделать? Ведь у вас нет никаких бумаг. Мы, конечно, можем дать вам справку о том, что вы отсидели десять суток во французской тюрьме. Но вряд ли это обрадует ва-а-ашего консула. Ему лучше не показывать такую справку. А выдать справку о том, что вы американец я могу только с указанием: с его слов.То есть с ваших слов. А такая бумага вообще ничего не стоит. Она подтверждает только ваши собственные слова, ничего больше. Может, они правдивы, но это следует доказать. – И он опять пошел по порочному кругу: корабельная книжка, паспорт, удостоверение личности. – Лучше всего вам покинуть Францию. Вы тут уже отметились, почему бы не проследовать дальше? Скажем, в Германию.

Они все почему-то хотели отправить меня в Германию.

10

Несколько дней я провел в Париже, надеясь на случай. Случай иногда полностью меняет планы. Я неторопливо бродил по Парижу. Ведь мой обман французских железнодорожников был полностью компенсирован тюремными работами. Я ничего не был должен Франции. Когда нечего делать, приходит много ненужных мыслей. В один прекрасный день такая мысль действительно привела меня к консулу. Конечно, я знал, что это ничего не изменит в моей жизни, но почему бы не набраться опыта у умных людей? Консулы – те же чиновники. Как чиновники они умеют быть серьезными, исполненными достоинства, властными, раболепными, грубыми, добродушными, безразличными, удрученными, заинтересованными и глубоко опечаленными при одних обстоятельствах, и веселыми, приветливыми, радостными, болтливыми при других. Не имеет значения, служат они американским, французским, английским или аргентинским властям. Они точно знают, когда именно следует проявлять то или иное чувство. Правда, и у них случаются проколы, тогда их сущность как бы выворачивается. На секунду в них можно различить что-то человечное. Они, правда, тут же спохватываются, но стоит, стоит увидеть их в такой момент! Ради этого я и направился к консулу. Существовала, конечно, опасность, что он передаст меня французской полиции, но я и так находился под присмотром фараонов.

Очередь была немалая. Я прождал до обеда. А после обеда очередь до меня так и не дошла. В этом не было ничего странного, ведь у таких, как я, много времени. Тот, кто имеет деньги, расплачивается деньгами, а тот, у кого их нет, – временем. Если вдруг ты начнешь чего-то требовать, чиновник найдет возможность отобрать у тебя времени еще больше. Как я заметил, очередь в консульстве состояла в основном из неимущих бедолаг. Некоторые просиживали здесь сутками, другие на время исчезали, но опять появлялись с какой-нибудь недостающей справкой. Было забавно увидеть, как в консульство торопливо вошла невероятно жирная дама. Непомерно жирная, я даже не знал, что такие бывают. В помещении, где люди напоминали хорошо высушенную рыбу, торчащую на фоне звездного знамени Соединенных Штатов, где сидели тихие и безропотные люди, такие тихие и безропотные, будто за многочисленными дверями их ждала только гибель, появление такой непомерно жирной дамы выглядело просто оскорбительным. У нее были черные жирные волосы, кривой жирный нос, кривые жирные ноги. Карие глаза казались выпученными от усилий, какими давался ей каждый шаг. Она пыхтела и обливалась потом под тяжестью бриллиантовых брошек, золотых висюлек, бисерных ожерелий. Если бы не многочисленные золотые и платиновые кольца, ее пальцы, наверное, полопались бы от жира. «Я потеряла паспорт! – закричала она с порога. – Ох, Господи, где консул? Я потеряла паспорт».

Наконец-то я убедился, что и другие люди теряют паспорта.

Подумать только! Не простые моряки, а вот такие жирные крикливые дамы тоже попадают в неприятное положение. Да, Фанни, думал я, глядя на даму. Тебе не повезло. Консул тебя отчитает. Ишь чего захотела, сразу получить новый паспорт! А как насчет тюремных завтраков? А как насчет того, чтобы пришить несколько тесемок к рабочим фартукам? На секунду я даже испытал к ней симпатию, как к товарищу по несчастью. Но секретарь тут же вскочил: «О, пожалуйста, подождите! Только один момент. Успокойтесь, пожалуйста. Да, да, присядьте!» И с поклоном подал жирной даме стул. А потом принес три анкеты и, тихонько говоря что-то даме, сам начал их заполнять. Высушенным фигурам приходилось заполнять такие анкеты самим, иногда по много раз, поскольку они не знают, как надо правильно ответить на тот или иной вопрос. Но, может, жирная дама просто не умела писать, поэтому секретарь взял на себя этот скромный труд. А когда анкеты были заполнены, он вскочил и исчез за ближайшими дверями, так резво, будто жирную даму, как всех, не ждала там гибель. И вернулся еще более учтивый. «Мистер Гргргргр желает вас видеть, мадам. Есть ли у вас при себе три фотографии?»