Око за око - Санин Евгений Георгиевич - Страница 3

– Я воин! – багровея, уставился на него тяжелым взглядом Пропорций. – Что приказали, то и сделал. Приказал консул[12] Сципион Эмилиан сравнять с землей Карфаген – сравнял. Повелел сенат разрушить Коринф и продать его жителей в рабство – разрушил и продал. Ну а ценности храмов… подумаешь ценности! Консул Муммий, отправляя наш корабль с ними в Италию, прямо приказал: «Если с этими картинами, статуями и расписными вазами что-нибудь случится, если они разобьются или утонут, то вы должны будете изготовить новые, причем точно такие же!» И если бы так случилось, если б Нептун послал бурю или Марс – вражеские корабли, то изготовили бы! Приказ консула – высший приказ для римского воина!

– Квинт, ты говоришь, сам не зная что! – воскликнул ошеломленный Эвбулид. – Разве можно изготовить вторую Афродиту Праксителя или «Медею» Тимомаха?![13] И потом, выходит, если тебе прикажут идти на Афины…

– Я воин! – вместо ответа повторил Квинт. – И если сенат решит взять Афины и продать в рабство твоих Просителей и Тимомахов – возьму и продам. Или прикажет консул убить тебя, и… – Он красноречиво провел ребром ладони по горлу и вдруг расхохотался: – Ну ладно, ишь, как побледнел! К тебе это не относится. Ведь ты однажды спас мне жизнь! А я умею платить добром за добро. Твое счастье, что ты встретил меня! Видел сегодня около меня грека? Это мой должник. Я через суд отобрал у него мельницу. С этой минуты она – твоя!

– Квинт!.. – весь неприятный разговор мигом вылетел из головы Эвбулида. Он обхватил римлянина за плечи, заглянул ему в лицо: – Это правда? Ты… не шутишь?!

– Разве я похож на человека, который любит шутить?

– Но тот несчастный… – замялся Эвбулид. – Что теперь будет с ним?

– А это уже его дело! – нахмурился Квинт. – И вообще – он или ты спас мне жизнь под Карфагеном? Почему я должен заботиться о нем? Ты говоришь, что тебе никто не хочет дать в долг? Я дам!

Квинт небрежно бросил на стол тяжелый кошель. Развязал его, пересчитал монеты:

– Здесь сто драхм, ровно одна мина. Завтра мой раб принесет тебе еще десять, даже – одиннадцать мин!

– Квинт, так много…

– Ровно столько, сколько нужно для начала выгодного дела. Суди сам: чтобы вертеть каменные жернова на мельнице, тебе понадобятся ослы или мулы. Но у вас, в Афинах, они дорого стоят. И потом, как сообщил мне брат, Луций, этой весной ожидаются высокие цены на корма. Поэтому купишь на эти деньги пару подходящих рабов. Это обойдется дешевле. Ну и приведешь себя в порядок!

– Квинт, ты спасаешь меня! – вскричал Эвбулид.

– Тогда мы квиты, и совесть моя отныне спокойна! – кивнул Пропорций и деловым тоном посоветовал: – Дело веди, как следует, чтобы не получилось как с этим греком. Не хватало еще мне судиться со своим боевым товарищем! А какими будут проценты с мельницы и двенадцати мин, я подумаю…

– Конечно, дружище! – кивал ошалевший от счастья Эвбулид. – В первый же нумений[14] я куплю рабов и тем же вечером с нетерпением буду ждать тебя на ужин!..

3. Римский триумф

И вот этот нумений пришел…

– …сто восемьдесят один, сто восемьдесят два, – возобновил счет Эвбулид, стараясь отогнать навязчивую мысль, что он мог не встретиться с Квинтом. Мало ли: суд назначил бы его тяжбу с должником на другой час, или он начал бы свой день с посещения гимнасия или цирюльни, а не здания суда…

– Да… – зябко поежился Эвбулид. – Если бы я не увидел Квинта…

– Не слишком ли ты доверяешься этому римлянину? – осторожно спросила Гедита. – Эти римляне так жестоки, словно у них нет сердца! Причем, я слышала, все до единого! Почему они такие, а, Эвбулид? – с болью в глазах посмотрела она на мужа.

– Не знаю, – подумав, пожал плечами тот и быстро добавил: – Но Квинт не такой!

– Может быть. Но соседи говорят, что его мельница готова вот-вот развалиться.

– Молчи, женщина! – скорее по древней традиции, чем со зла, одернул жену Эвбулид. – Ты еще будешь вспоминать его имя в своих молитвах и обетах!

– Да я хоть сейчас дам обет молчать целый месяц, лишь бы этот Квинт сегодня покинул Афины и забрал у нас все, что дал! Ведь на этой мельнице всего один раб… И к тому же совсем слепой!

– Да, он слеп, – согласился Эвбулид. – Но дело свое знает лучше всех зрячих мельников Афин, вместе взятых!

Он вспомнил свое первое посещение мельницы, тягостное чувство при виде ее покосившихся стен и уверенные слова Квинта: «При хорошем старании на этом месте через пять лет можно выстроить целый дворец из мрамора!»

Эвбулид привлек к себе Гедиту, успокаивающе сказал:

– Поверь, этому старому мельнику нужно двух, самое большое – трех хороших рабов в подмогу. И тогда мельница будет приносить огромный доход! Нам хватит денег, для того чтобы расплатиться с Квинтом, и самим жить в достатке!

– А как это – в достатке, отец? – воскликнул Диокл.

Эвбулид мечтательно прищурился:

– А чтобы не ворочаться по ночам от мысли, что твоей матери придется наниматься на рабскую работу или идти в кормилицы, как это сделала жена нашего соседа Демофонта. Что тебе надо становиться позолотчиком шлемов или резчиком гемм, потому что в доме кончились деньги и неоткуда их взять. Нет, сын! Уж лучше самому носить позолоченный шлем и видеть такую гемму готовой – в перстне у себя на пальце! Словом, жить надо для того – чтобы жить! И жить – достойно!

– Можно подумать, ты только что вернулся с философского спора у Пестрой стои!.. – проворчала Гедита.

– Нет, так я думал всегда! Этот главный вопрос, касающийся смысла жизни, мною решен раз и навсегда. И никто, ничто на свете не заставит меня изменить этого мнения! А теперь – и подавно! Верно, Диокл?

– А… как же совесть? – покосившись на Гедиту, уточнил тот.

– Что? – не понял Эвбулид.

– Совесть! – обвел руками неопределенный круг Диокл и пояснил: – Мама говорит, что самое главное в жизни – жить по совести!

– Это само собой разумеется! – важно кивнул Эвбулид и нравоучительно поднял указательный палец. – Добродетель торжествует и на земле, и даже после жизни. Все злодеи обречены на вечные мучения в мрачном царстве Аида!

– А все добрые будут там жить в достатке и счастье?

– Н-нет… – слегка запнулся Эвбулид. – Они тоже обречены на вечные страдания, но… не так как злодеи! – тут же добавил он.

– У-у! Разве это справедливо?

– Ничего не поделаешь, так определили для нас, смертных, сами боги!

– Ну, нет! Тогда я уж лучше хорошо поживу в этой жизни! Я сам буду носить позолоченный шлем и золотой перстень с самой красивой геммой! – закричал Диокл, не сводя с серебра загоревшихся глаз.

– И это будет справедливо, ведь ты – свободнорожденный! – торопливо кивнул Эвбулид, обрадованный сменой темы, неразрешимой даже для лучших умов Эллады. Иное дело – разговор о том, как следует жить. Он с детства привык, как и все афиняне, с презрением смотреть на любой труд. И, проводя все дни в развлечениях и степенных беседах, был уверен, что труд – это удел рабов, а его долг – развивать свой ум и поддерживать в бодрости тело, чтобы быть достойным гражданином Афин…

– Двести пятьдесят тетрадрахм или десять мин! – наконец провозгласил он, бережно похлопал кошель по вздувшемуся боку и высыпал оставшиеся в ларце монеты прямо на стол: – А эти полторы мины нам на безбедную жизнь и на то, чтобы достойно угостить сегодня ужином Квинта Пропорция, да хранит его Геркулес!

– Геракл! – укоризненно поправила мужа Гедита. – С тех пор, как в Афинах появился этот Пропорций, ты даже наших богов стал называть по-римски, и они отняли у меня покой. Эвбулид, прошу тебя, одумайся! Открой глаза! Мельница, целая гора драхм – чем мы станем расплачиваться с ним? Говорят, он берет очень высокие проценты!

– Все теперь берут высокие проценты!

– Но не все грозят своим должникам подать в суд и продать за долги их мастерские, а самих их – в рабство!