Зачарованный мир - Мзареулов Константин - Страница 77

– Что за тварь?

– Иштари, – прошептал Абуфалос. – Полумужчина-полуженщина. Страшный всесильный демон, главный джадугяр в свите Тангри-Хана.

– Оно вызывало вас к себе или прибыло куда-то в Древлеборск? – заинтересовался Шамши.

Подтверждая прежнюю догадку Сумукдиара, пленник ответил, что встреча проходила нынешней весной в Будинии, в тереме Чорносвита на окраине Тигрополя. Подумав немного, гирканский волшебник осведомился:

– Ты можешь сказать, насколько силен… то есть сильно это Иштари?

Ответ оказался слишком сложным для хилого умишка самозваного пророка. Гирканцу пришлось долго и нудно повторять наводящие вопросы, буквально по каплям выдавливая нужные сведения. В конце концов Сумук без особой уверенности сделал вывод, что Иштари по магическим способностям превосходит Тангри-Хана, хотя и уступает Хызру. Впрочем, лишившись волшебного жезла, Хызр сделался слабее, чем Иштари, тогда как Тангри-Хан, овладевши ваджрой, стал заметно сильнее.

Информация не много прибавляла к прежним знаниям. Так или иначе, всех троих придется убивать, причем убивать их придется не кому-нибудь, а именно агабеку Хашбази Ганлы.

Сумукдиар тяжело вздохнул и велел увести преступника.

– Когда казнь? – деловито поинтересовался Шамши и громко зевнул, прикрывшись ладонью.

– Горуглу собирался собственноручно, – безразлично буркнул джадугяр. – Пусть побалуется, мне разве жалко…

– Тяжелая была ночь. – Сарханг потянулся. – Клянусь, я устал.

– Не клянись, я и так, да, верю. – Сумук усмехнулся. – С такими разговаривать – надо сначала барана скушать.

– О! – Шамшиадад восторженно закатил глаза. – Баранина – это райское блаженство. И еще – бочонок хорошего вина. А потом отоспаться.

– Счастливый человек… О хороших вещах мечтать можешь.

– Да, паша, тебе не позавидуешь. – Сочувственно поцокав языком, Шамши встал. – Пойду, дорогой, не буду тебе мешать.

К сожалению, он был прав. Неумолимо приближался миг, который Сумукдиар всеми силами пытался оттянуть, однако даже самые могущественные джадугяры не способны остановить поступь времени. Можно было задержаться еще на часок-другой под предлогом допроса или других неотложных дел, можно было объявить всенародный той – праздник с угощением, но еще до вечера или даже раньше его заставят принять участие в главном событии. Слишком много влиятельных персон приложили руку к сегодняшней победе, и все они намеревались безотлагательно начать дележ власти.

Настойчивый стук в дверь камеры пыток возвестил, что времени для отсрочки больше не остается. Плечистый седобородый ветеран-гирканец, носивший на обветренном лице множество ужасных шрамов, почтительно пригласил султана Сумукдиара на пиршество, которое начинается на главной площади. Это было хитро придумано: теперь он не мог бы отговориться – мол, ему нужно отдохнуть или перекусить. Главный вопрос будет решен, как это принято на Востоке, – за праздничным столом.

«В конце концов, оно и к лучшему, – подумал джадугяр, стремительно шагая по булыжной мостовой от Самшитового замка к Нефритовому, – незачем больше тянуть время. Если решение неизбежно – стало быть, нужно решать, не откладывая».

С другой стороны, он понимал, что становиться во главе страны сегодня ему было совершенно ни к чему. История учила, что всевозможные бунты, революции, перевороты и мятежи обязательно возносили на гребне волны народных волнений какую-нибудь фигуру – чаще всего случайную. Однако эти первые вожди редко оставались у власти надолго и почти всегда сменялись новыми – более сильными и мудрыми, но менее фанатичными личностями. Сумукдиар слишком хорошо представлял степень собственной популярности (вернее, непопулярности) в народе и обществе, а потому не сомневался, что харизматическим правителем стать не сможет. Народ, возможно, будет бояться его, но уж никак не любить, и каждый промах, любая неудача султана из рода Хашбази-Ганлы породит подспудное недовольство, которое запросто перерастет в возмущение и мятежи, которые придется жестоко подавлять, еще сильнее уничтожая собственную популярность.

Да, он не имел ореола, позволявшего стать единоличным вождем не шибко ладивших между собой племен, не стоял за ним и многочисленный семейный клан. Это означало, что султану Сумукдиару Первому придется виртуозно балансировать между аппетитами могущественных сил, которые окажут ему поддержку: армия, мухабарат, гирканцы, акабцы, купечество. И все станут выпрашивать или даже требовать новые клочки земли, привилегии, крепостных, теплые жирные должности, а крестьяне опять-таки взбунтуются от непосильных оброков, и снова придется посылать карательные отряды…

Самым разумным в такой ситуации было бы оставаться в стороне от престола, занимая посильный пост вроде военного назира или Верховного Джадугяра. Кстати, о Верховном Джадугяре…

Он обнаружил, что стоит около дома Салгонадада. Бронзовые воины ограды застыли в странных позах с занесенными для удара мечами, топорами и копьями. Магическая стража особняка могла бы бесконечно долго отражать атаки плохо обученных солдат Черного Храма, однако в разгар событий, если верить Абуфалосу, в Акабу прибыл Хызр, который наложил чары, парализовавшие металлических бойцов, и с Салгонададом было покончено.

Сумукдиар яростно сожалел, что проклятый демон успел бежать из города за мгновение до того, как драконьи стаи блокировали столицу. Абуфалос показал на допросе, что Хызр был перепуган, узнав о наступлении гирканской армии, – демону ужасно не хотелось сражаться с Кровавым Пашой. Еще Абуфалос рассказал, что хварно Хызра светилось совсем слабо – похоже, лишившись магического жезла, престарелый демон утратил и большую часть своего говве-а-джаду.

Впрочем, судьба приучила Сумука не слишком горевать о несбывшемся: если не удалось убить Хызра вчера, значит, надо будет избавить Средний Мир от этой подлой твари чуть позже – всего-навсего. Важно было другое: должность Верховного Джадугяра остается свободной, и занять ее мог лишь один волшебник, а все прочие не имели никаких шансов.

Сопровождаемый Ликтором, Рымом и свитой молодых гирканских дворян, он вышел к площади, на которой уже были расставлены и даже накрыты столы примерно на три тысячи гостей – знатных и простонародья. Появление агабека (или кто-нибудь все-таки считает его монархом?) вызвало восторженный шумок. С полсотни знакомых – в основном маги и молодые офицеры – поспешили навстречу Сумукдиару, приветствуя его, почтительно скрестив руки на груди. Загремели барабаны и боевые трубы, шеренги парадного караула салютовали сверкающими клинками.

Сумука провели на почетное место к укрытому атласным навесом столу, за которым сидели Бахрам, Фаранах, Максуд Абдулла, Табардан, Горуглу, Пушок, Динамия, Удака, Шамшиадад, Ахундбала, Нимдад и несколько особо отличившихся военачальников. Сумукдиар простер руки, посылая приветствие собравшимся, затем махнул рукавом, приглашая начинать торжество.

На свободной от столов части площади сменялись музыканты, певцы, танцовщики, поэты и факиры. Несколько десятков крепостных красоток Максуда Абдуллы суетились вокруг гостей, подавая изысканные блюда и напитки. Сумукдиар неожиданно ощутил зверский голод и, начисто забыв на время о политике, набросился на еду. В отличие от северных застолий, на Востоке не признавали холодных закусок и солений. Первым делом повара выставили левенги – запеченную рыбу и дичь, фаршированную тертыми орешками, сушеными фруктами и ягодами. Затем появились блюда с огромными кусками жареной оленины и баранины. Все это запивалось охлажденным легким вином и ледяным шербетом. Наконец наступил апофеоз пиршества – в исполинских котлах, днища которых были выложены изнутри кружочками картофеля, дозрел плов. Тут уж повара показали все, на что способны, – к плову подали десятки разных подлив: мясных, рыбных, овощных, кислых, соленых, острых. Не прошло и часа, как перед насытившимися победителями остались только роскошные позолоченные вазы с фруктами, бурдюки и кувшины с вином, айраном, шербетом.