История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 2

8. ВОЛОШИН

9. БЛОК

10. АНДРЕЙ БЕЛЫЙ

11. МАЛЫЕ СИМВОЛИСТЫ

12. «СТИЛИЗАТОРЫ»: КУЗМИН

13. ХОДАСЕВИЧ

Промежуточная глава II

Вторая революция

Глава VI

1. ГУМИЛЕВ И ЦЕХ ПОЭТОВ

2. АННА АХМАТОВА

3. МАНДЕЛЬШТАМ

4. ВУЛЬГАРИЗАТОРЫ: СЕВЕРЯНИН

5. МАРИНА ЦВЕТАЕВА

6. «КРЕСТЬЯНСКИЕ ПОЭТЫ» И ИМАЖИНИСТЫ: ЕСЕНИН

7. НАЧАЛО ФУТУРИЗМА

8. МАЯКОВСКИЙ

9. ДРУГИЕ ПОЭТЫ ЛЕФА

10. ПАСТЕРНАК

11. ПРОЛЕТАРСКИЕ ПОЭТЫ

12. МЛАДШИЕ ПОЭТЫ ПЕТЕРБУРГА И МОСКВЫ

Глава VII

1. РЕМИЗОВ

2. А. Н. ТОЛСТОЙ

3. ПРИШВИН

4. ЗАМЯТИН

5. МЕМУАРЫ И ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ

6. ШКЛОВСКИЙ И ЭРЕНБУРГ

7. ВОЗРОЖДЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ ПОСЛЕ 1921 Г.

Paralipomena

1. ДРАМА

2. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА

Указатель имен и названий

Геннадий Прашкевич. ЕЩЕ РАЗ ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ

Александр Бирюков

КНЯЗЬ И ПРОЛЕТАРСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

(ЧТО ВЛЕКЛО ГОРЬКОГО

К СВЯТОПОЛК-МИРСКОМУ?)

Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890–1939) – князь (по

легенде – из Рюриковичей), сын министра внутренних дел царской России

(это на его отца – без достаточных на то оснований – возложили в свое время

ответственность за расстрел мирной демонстрации 9 января 1905 года),

писатель, филолог, выпускник Санкт-Петербургского университета (1911),

офицер в годы первой мировой войны (штабс-капитан), а затем и в годы

гражданской. В 1920 г. уехал из Советской России, жил в Польше, в Греции, в

Англии. Там он прославился не потерявшими и по сей день своей ценности

книгами по истории русской литературы, а также вступлением в компартию

Великобритании и своей апологетической брошюрой «Ленин» (1931).

В 1932 году Святополк-Мирский вернулся в Россию.

«Заново родился! В новую страну! „ Ну-ка, воротися На спину коню

Сбросившему…“», – писала мудрая Марина Цветаева, которой благоволил,

хотя и не безгранично, Д. П. Святополк-Мирский. Теперь он активно

участвовал в литературной жизни Советской России, сотрудничал с

M. Горьким в его самых поли-тизированных мероприятиях (в том числе и как

один из главных авторов книги «Канал имени Сталина»). Был арестован в

Москве в июне 1937 года и осужден постановлением Особого совещания

НКВД СССР по «литерной» статье ПШ ( потенциальный шпионаж или

покушение на шпионаж – аббревиатура имеет два толкования) на восемь лет

заключения в исправтрудлагерь. Осенью того же года оказался на Колыме:

уатовский (от УАТ – Управление автомобильного транспорта Дальстроя)

лагерь на Атке (около 200 км от Магадана по основной трассе), несколько

месяцев на лесоповале, затем перевод на легкий труд – сторож на автобазе в

той же Атке, наконец «активирован» с группой других «доходяг» в феврале

1939 года. Сегодня указать место его могилы можно только приблизительно –

каждый свободный участок земли жители поселка Снежный уже многие

десятилетия используют для выращивания картофеля.

ЛЮБОВЬ К «БЕЛЫМ ВОРОНАМ»

По установившемуся мнению (в том числе и нескольких бывших

колымских заключенных), в Советскую Россию Дмитрия Петровича

пригласил или даже зазвал Горький. Если и так, искать подтверждений в

материалах архивно-следственного дела Святополк-Мирского не стоит – в

1937 году чекисты не стали бы «засвечивать» это обстоятельство. А в

«Справке по личному делу на Мирского (Святополк-Мирского Дмитрия

Петровича)», составленной в 1962 году и хранящейся в том же архивно-

следственном деле, указано: « Рекомендации о принятии в советское

гражданство были даны Кушнир – заведующим бюро печати Лондонского

торгпредства, и Нейман – заведующим бюро печати полпредства в

Лондоне». Здесь горьковский след еще не обнаруживается.

Знакомство писателя с Горьким состоялось в начале 1928 года. Вот как

об этом вспоминал П. П. Сувчинский, музыкальный критик и издатель,

активныйобщественный деятель, принадлежавший, как и С. Мирский

(принятое в 20-е годы на Западе обозначение его фамилии), к левому крылу

евразийского движения: « Я часто встречал Горького в России, а потом в

Сорренто. Мирский однажды попросил меня поехать с ним, и мы провели

Рождество у Горького». Об этой встрече месяц спустя и сам Мирский писал

из Лондона: «Дорогой Алексей Максимович, я с отъездом все собираюсь

написать Вам и все не могу найти подходящих слов, чтобы сказать, каким

огромным благодеянием была для меня встреча с Вами. Так, вероятно, и не

найду, но у меня чувство, как будто бы я был не в Сорренто, а в России, и

эта побывка в России меня страшно выпрямила. И нет, наверное, другого

такого человека, который бы так носил в себе Россию, так, как Вы, и не

только Россию, но и то, без чего Россия быть не может, – человечество.

Мне даже стыдно, что мы такими упырями сидели на Вас и пили Вашу

русскую и человеческую кровь, и только уверенность, что ее в Вас хватит и

на нас, позволяет не слишком каяться. Уходя от Вас, Сувчинский сказал мне:

„ А вот Толстого мы никогда не видели“. Только о Толстом мы и могли

вспомнить. Но Вы больше русский, больше „ представляете собой“ Россию,

чем Толстой. Главное же, я понял то чувство любви, которое так неизменно

сохраняют видевшие Вас (по крайней мере, кого я встречал). Простите, что

пишу с чрезмерной сентиментальностью. Но я не умею выразить то

чувство любви и благодарностей, которыми Вы меня наполнили».

Сувчинский вспоминал, что « …Горький уговаривал нас ехать в Россию:

„ Я вас устрою“, и он убедил Мирского и меня».

Отметим все-таки, что инициатива встречи принадлежала Святополк-

Мирскому. Спустя почти три года, когда приобретение советского

гражданства стало для него делом уже неотложным, он снова обратился к

Горькому (письмо датировано 30 декабря 1930 года): «Глубокоуважаемый и

дорогой Алексей Максимович, я обращаюсь к Вам за советом и, может

быть, за помощью. Когда три года тому назад я был у вас, я был в самом

начале той дороги, которая привела меня к полному и безоговорочному

принятию коммунизма. Теперь – и уже не со вчерашнего дня – мое

единственное желание – какие у меня есть силы отдать делу Ленина и

советских республик. Психологические и бытовые трудности до сих пор

мешали мне открыто сделать это. Я ждал выхода в свет моей книги

(английской) о Ленине, которая позволила бы мне явиться не с совсем

пустыми руками. Но выход этот задерживается по крайней мере до марта

месяца, а время идет такое, что ждать нельзя.

Процесс Промпартии и гнусный лай, поднятый вокруг Ваших статей

буржуазной прессой, заставили меня с особой силой понять, что больше не

может быть нейтралитета и половинчатости и что кто не с рабочим

классом – против рабочего класса.

Я пишу Вам прежде всего потому, что это самый естественный путь

для интеллигента, даже если бы он и не был с Вами лично знаком,

окончательно решившего стать на сторону коммунизма. Но также и

потому, что более нормальный путь обращения в Советское консульство не

кажется мне вполне удовлетворительным, т.к., во-первых, меня двигает не

советский патриотизм, а ненависть к буржуазии и вера в социальную

революцию всеобщую, и, во-вторых, что я не хочу быть советским