Последний коршун - Полетаев Самуил Ефимович - Страница 14

— Э, братец, да тебе лапку сломали!

Истратов присел на скамеечку возле могильной ограды, извлёк очки из кармана, надел их и стал рассматривать сломанную лапку.

— Неужто колечко?

Истратов попытался прочесть буковки, но было уже темно — не разобрать. Тогда он встал и пошёл с кладбища, держа перед собой находку, словно в пригоршне воду.

На следующий день, придя в школу, Петька столкнулся у входа с дружком своим Васькой.

— Ничего не слыхал? — спросил Васька, — К нам из Австралии скворец прилетел. С колечком!

— Врёшь!

Петька прижал Ваську к стене.

— Сам видел?

Васька набрал воздуху в грудь — очень хотелось похвастать, что видел своими глазами, но не решился.

— Отпусти сперва.

Петька отпустил.

— Ефим Савельич Маргарите Ивановне сказал — я за дверью слышал. Интересный, говорит, случай: из Австралии прилетел скворец.

— А почём он знает, что из Австралии?

— Кольцо у него на лапке, там всё написано…

— Трепло ты! — Петька с презрением отвернулся от приятеля.

Он отошёл было, но снова приблизился к Ваське.

— Ты вот что, помалкивай лучше. Раззвонишь — смеху не оберёшься.

Васька растерянно хлопал глазами.

— Чего помалкивать-то?

Глаза у Петьки недобро сощурились. Васька замолк — Петька был скор на расправу и драться горазд.

После уроков Петька домой не пошёл. Классы давно опустели. Он стоял перед стенгазетой, делая вид, что читает, а потом раз-другой прошёлся мимо учительской, где ещё сидели учителя и Ефим Савельевич Истратов — директор школы, преподававший физику и математику. Когда Истратов стал прощаться, Петька юркнул в класс, потом выскочил вслед и долго шёл сзади, не решаясь подойти. И пока шёл, всё думал: видел учитель или нет, как он выгонял скворца из дуплянки? И сам себя на всякий случай оправдывал: он бы не трогал скворца, если бы тот не стал нападать, норовя попасть острым клювом в глаза. Хотел яичко взять, всего-то яичко, а пришлось невзначай слегка и помять. Петька шёл вслед за учителем и боялся: а вдруг тот обернётся и спросит: «Чего плетёшься за мной? Загубил скворца, а сейчас чего надо?» У всех были свои увлечения — хобби, и у него тоже своё — собирать яички, выдувать из них жидкость и хранить их в ящике на чердаке. Ни у кого такого богатства не было, а сам никогда не задумывался: зачем оно ему, собственно? А вдруг учитель спросит: «Да, зачем оно тебе?» Что сказать? Может, сбрехать: для науки, дескать? «А почему тогда прячешься, как вор?»

Ефим Савельич вошёл в дом. Петька потоптался возле крыльца и стал бродить вокруг, заглядывая в окна. Учитель возился с Настенькой, племянницей своей, скакал на четвереньках, и девочка, усевшись верхом, вцепившись в седоватые его волосы на затылке, шипела и гукала, воображая себя машинистом паровоза. Потом Ефим Савельич кормил её, держа на коленях, сам ел и ещё успевал читать газету. Прочёл газету, снял Настеньку с колен и снова сел за стол, разложив на нём тетради. Петька смотрел на склонённую фигуру Ефима Савельича и жалел его: учитель жил у сестры вроде приживалки — присматривал за девчонкой, с хозяйством возился, даже иногда корову доил — совсем не мужское дело, а ведь учёнее его в деревне не было никого, знал обо всём на свете и рассказывал так, словно по книжке читал. Стоял Петька, вздыхал и сам не понимал, отчего и не может уйти.

Вдруг Ефим Савельич повернулся и странно посмотрел в окно. Петька присел на корточки и хотел было улизнуть, но подумал и решил пересидеть, чтобы не поднимать шума. И тут услышал над собою шаги. Не над собою, конечно, а так ему показалось. Петька пригнулся ещё ниже, но над ним уже распахнулось окно и послышался голос:

— Это кто же здесь? Ты, Зарубин?

Непонятно было, как он увидел его. Может, давно уже приметил и только виду не подавал? Петька поднялся и уставился в сторону, избегая смотреть на учителя.

— Ты чего здесь?

— Да я так…

— Ну заходи, раз так.

Петька вошёл в дом. Настенька подскочила к нему и вцепилась в ранец, требуя, чтобы он поиграл с ней.

— Связала меня по рукам и ногам! — кивнул Истратов на девочку. — Есть не хочешь? А учебники с собой? Ну вот что, садись-ка, голубчик, сюда, делай уроки и за Настенькой присмотри. Если вдруг задержусь, посмотришь с ней «Спокойной ночи, малыши!» и спать уложи. Да я, глядишь, через часок и вернусь. Есть захочешь, не стесняйся — вон хлеб, молоко, а что в буфете найдёшь — всё твоё…

И ушёл, захватив с собой разбухший, в трещинах, дерматиновый портфель. Уф ты! Петька легко вздохнул, бросил ранец в угол, сразу же отпил полбанки молока, успокоил жажду и стал обшаривать дом: не здесь ли где-то скворец? Настенька путалась под ногами, полезла было за ним на чердак, но он шуганул её. Ничего не найдя, он успокоился и стал носиться с ней по избе, шипел, трещал и гудел, изображая ракету, а она летала за ним, брякалась о пол, поднималась и снова летала, визжа и заливаясь от смеха.

Наигравшись, ребята поели и сели вместе делать уроки: Настенька на полу с книжкой, а Петька за столом. Настенька побормочет-побормочет и перевернёт страницу. Вскоре всю книжку «прочла». Петька сунул ей «Природоведение», она «прочла». И «Математику» также. И «Рассказы по истории СССР». Потом Петька читал стихи, которые задали наизусть. Так вот вместе и делали уроки, пока вдруг Настенька не заснула, не дождавшись детской программы. Легла на пол, свернулась калачиком и заснула. Петька отнёс её на кровать, прикрыл одеялом, постоял-постоял и, решив, что теперь она не проснётся до утра, пошёл домой.

На следующий день Петька повстречал Ефима Савельича по дороге в школу. Он зашагал с ним в ногу, чуточку забегая вперёд и заглядывая учителю в глаза.

— Уроки сделать успел? Настенька не мешала? А я, голубчик, замотался, инспектор приезжал, в сельсовет с ним ходили, потом в лесничество ездил насчёт лесу для ремонта… Уж извини, что так получилось. От мамаши нагоняя не было?

Поговорили о всяком, а о скворце — ни полслова, словно и не было той истории на кладбище и разговора в учительской, который подслушал Васька.

Задержав как-то своего дружка, Петька оттащил его в сторону и взял за отворот рубахи.

— Брехня всё это насчёт кольца. Это Ефим Савельич для смеху, а ты и уши развесил. Лопух ты, вот кто!

И совсем успокоился. Беззаботно стало Петьке на душе. Так легко и весело, что на переменках стал швырять малышню на пол, дёргал девочек за косы, на уроках поднимал с соседями возню. А однажды на уроке Ефима Савельича затеял даже трещотку — стал катать ступнёй гранёный карандаш по полу. Треск получился отменный, а кто трещит — поди догадайся. Тем более трещал осторожно: потрещит, потрещит, а как только Ефим Савельич оглянется, тут же перестанет. Весь класс развеселил.

Удивительный всё же человек Истратов — даже на спор рассердить его было невозможно. Он и сейчас не рассердился, а только сконфуженно почесал за ухом и попросил:

— Может, наигрались уже, и хватит?

Но Петька не мог угомониться — только учитель отвернулся, как он снова прокатился ступнёй по карандашу. Ефим Савельич покачал головой и усмехнулся.

— Ну что ж, тогда попрошу всех встать из-за парт — и в стороночку…

Все вышли в проход, Петька замешкался, пытаясь закатить карандаш под планку, и этого было достаточно. Ефим Савельич взял у него карандаш, осмотрел его и сунул к себе в боковой карман.

— На вот тебе мой — бесшумный. Можешь катать сколько хочешь…

И под смех всего класса дал ему круглый карандаш и продолжал объяснение как ни в чём не бывало.

После уроков ребята остались на пионерский сбор. Пришёл и Ефим Савельич. Сперва обсудили успеваемость и утвердили план работы, а потом попросил слова Ефим Савельич. Он вышел к доске, достал из кармана конверт и нацепил на нос очки.

Тут, ребята, в область переслали письмо из Сиднея. Я переписал его. Где находится Сидней, кто знает?

— В Швеции!