Властелин мира - Мютцельбург Адольф - Страница 8

— А тебя самого, Эдмон, охватило волнение, когда ты убедился, что нашел чистое золото?

— Да, я и сейчас еще взволнован!

Он взял Гайде за руку и заглянул ей в глаза. Лицо его стало серьезным, почти торжественным. Гайде смотрела на него вопросительно. Она, дочь Али-паши из Янины, которую Эдмон когда-то спас, изящная, гибкая, в белом одеянии, с цветами в темных волосах, с античными чертами лица, выдававшими греческое происхождение, — чертами, которые придавали ее лицу выражение кротости, — и он, бледный, сосредоточенный, с высоким лбом, с лицом, в котором отчетливо проглядывал сильный, решительный характер, — оба они олицетворяли замечательный союз мужчины и женщины, являя собой символ самого прекрасного и святого в жизни: он — воплощение силы, энергии и,рассудительности, она — воплощение мягкости, преданности и любви.

— Да, Гайде, — повторил он, — я взволнован, и не боюсь тебе в этом признаться. Ты знаешь мою жизнь, знаешь, что я вытерпел, за какие преступления я должен был отомстить. Мне, слабому, темному и пропащему, судьба дала средства и указала пути, как выбраться из мрака каземата, из тьмы моего невежества. Карающая Немезида свела меня с тем аббатом Фариа, который создал из бедного, неразумного и наивного Эдмона Дантеса могущественного графа Монте-Кристо. Кем я впоследствии стал и что я совершил — всем этим я в большей или меньшей степени обязан ему. И все-таки в то время меня преследовала одна только мысль: сокровища, которые оставил мне умерший в каземате аббат, призваны стать лишь орудием мести за меня самого, за голодную смерть моего отца. Ты знаешь, что стало с Фернаном, который выдал меня, ибо домогался моей возлюбленной, который оклеветал меня и предал твоего несчастного отца. Он добровольно принял смерть, когда жена и сын отвернулись от него, оставив его один на один со своим позором. Тебе известно, как я отплатил Данглару, подсказавшему Фернану дьявольски хитрый план, заключавшийся в том, чтобы представить меня сторонником бонапартистов. Он сейчас нищенствует в Риме, а ведь был одним из самых крупных банкиров Парижа. Жена отреклась от него, дочь бежала, едва не сделавшись женой каторжника, отбывавшего наказание на галерах. А тот Вильфор, что собирался навек упрятать меня в подземельях замка Иф, чтобы я никогда не смог сообщить, что его отец — приверженец Наполеона… Ты знаешь, он сошел с ума и теперь содержится в нашем доме. Его жена и сын мертвы. Избежала смерти только Валентина, его дочь, хотя он об этом не знает. Все мои враги, некогда вознесшиеся к вершинам богатства и славы, ныне повержены в прах. Я стал орудием в руках судьбы. Я торжествовал. Может быть, я зашел чересчур далеко, может быть. Но я постараюсь восстановить попранную мной справедливость, я уверен в своих силах.

Все это я сделал, Гайде, ибо поклялся отомстить за то зло, которое мне причинили. Для моей личной мести моих богатств оказалось вполне достаточно. Но за те десять лет после моего освобождения из подземелья, что я провел в свете, за время моего пребывания в Париже, этом центре так называемого цивилизованного мира, среди людей, считающих себя умнейшими и достойнейшими, я убедился, что помимо несправедливости, допущенной в отношении меня, господствует несправедливость в отношении тысяч людей, которые так же несчастны, как несчастен был и я. Я не в силах отомстить за всех, не в моей власти изменить существующий в мире порядок — я всего лишь человек, не Бог! Но я в долгу перед человечеством, и временами мне не дает покоя мысль, что забывать о несчастье других перед лицом собственного несчастья, употреблять свои богатства лишь для достижения своих собственных целей было недостойно меня. Что-то нужно менять в этом мире, Гайде! Влить свежую кровь в эти ссохшиеся вены, вдохнуть новую жизнь в эту чахлую плоть! Когда я покидал Европу, я уже сознавал это, и на сердце у меня был камень, ибо я полагал, что мои силы слишком слабы и мне не добиться того, что туманно рисовалось тогда в моем воображении. Не просто случай свел меня в то время с умирающим от жажды — это был перст Божий, это была воля Провидения, постигшего мои неясные мысли! Теперь я верю, что совершу то, что прежде представлялось мне слишком трудным, то, для чего недоставало раньше моих сил. Как я это выполню, что именно мне нужно сделать, чтобы искупить перед человечеством вину, которую несут перед ним сильные Мира сего — все вместе и каждый в отдельности, — я пока не знаю. Но со временем мои неясные мысли обретут форму. В облике графа Монте-Кристо я отомстил за все то зло, что причинили мне и моему отцу; в обличье лорда Хоупа я намерен оправдать свое новое имя, вернуть миру надежду, утешить и исцелить страждущих, ободрить упавших духом, помочь слабым. Человечество жаждет справедливости. Я попытаюсь вновь воздвигнуть алтарь земной справедливости, повергнутый алчностью, слабостями, корыстолюбием людей! Да будет Бог милостив ко мне, да поддержит меня в моих начинаниях! — Его голос окреп, в нем зазвучали патетические нотки. Гайде смотрела на него почти с трепетом.

— Поэтому ты и выбрал себе имя «надежда»? — спросила она едва слышно. — Поэтому ты и называешь себя «лорд Хоуп»?

— Отчасти да! — ответил он. — На этой земле существует лишь одна власть — власть денег. Любовь, добродетель, справедливость — все забыто, всем правят деньги. С помощью собственных богатств я попытаюсь свергнуть власть золотого тельца. Сила против силы. Яд против яда. Подобно тому как я спас Валентину от ее мачехи-отравительницы, дав ей другой яд, который повлек за собой ее мнимую смерть, точно так же я собираюсь с помощью своих сокровищ избавить мир от идола, поправшего добродетель, честь, счастье. Да, золото — это бальзам, это целительное снадобье, но не для нашего развращенного общества. Я волью его в те жилы, которые еще не утратили свежести и чистоты. Удастся ли мне это — знает только Всевышний, который избрал меня орудием своей мести и позволил мне познать, что в этом мире существует и воздаяние!

Лорд умолк. Пока он говорил, Гайде, бледная, трепещущая, опустилась перед ним на колени.

Неожиданно с потолка донесся негромкий тонкий, звенящий звук.

— Встань, Гайде, — сказал лорд Хоуп, поднимая и привлекал к себе прелестную женщину. — Али хочет со мной говорить. Он стучит в мою дверь. Оставим пока мечты о будущем и вернемся к настоящему. Видишь, в каждой комнате находится маленький колокольчик, при помощи пружины он прикреплен к моей двери. Поэтому, где бы я ни находился, я всегда слышу, если стучит Али.

— Ты велик даже в малом! — сказала Гайде с мягкой улыбкой и осушила выступившие слезы. — Ах, Эдмон, ты сделал меня счастливейшей из женщин. А что я для тебя?!

— Ты — это все! — воскликнул лорд. — А теперь пойдем!

И он увлек ее за собой. Но сделал это не так бурно и порывисто, как поступил бы влюбленный юноша, а как зрелый мужчина, сознающий, что владеет величайшей драгоценностью на свете.

III. НЕВЕСТА МОРМОНА

— Тебе нужно поговорить со мной, Али? — спросил лорд, вернувшись в свою спальню.

Повторный стук подтвердил его предположение. Али не мог отвечать иначе, поскольку был нем.

Лорд распахнул дверь. Али знаками спросил, может ли господин принять управляющего.

Эдмон ответил согласием. По-видимому, произошло нечто необычное, ибо подобные визиты управляющего случались нечасто; здесь, в Калифорнии, такое наблюдалось впервые.

В дверях появился управляющий, прежде именовавшийся синьором Бертуччо, а ныне — мастером Хэки.

— Милорд, — начал он, — стук в ворота оповестил охрану, что снаружи кто-то есть. Оказалось, это женщина. Она утверждает, что пришла из лагеря мормонов, и непременно хочет поговорить с вами.

— Проведите ее сюда, — распорядился лорд.

На пороге возникла женская фигурка. Она была с головы до ног закутана в свое одеяние, однако лорд с первого взгляда узнал ее. Именно эта женщина привлекла его внимание у костра, именно она пыталась помешать Вольфраму выстрелить в него.

Увидев лорда, она откинула вуаль, закрывавшую ее лицо, и порывисто бросилась к его ногам.