Властелин мира - Мютцельбург Адольф - Страница 16

Он был среднего роста, тощий, с тронутой сединой черной бородой; согнувшись, он сидел на невзрачном муле, время от времени боязливо посматривая на юг, на горы, словно подозревал, что там находятся враги. Это бросилось в глаза лейтенанту. Он был слишком хорошо знаком с обстановкой в Алжире и знал, что почти все евреи — на стороне французов и нередко соглашаются на роль соглядатаев и осведомителей.

Может быть, и этот еврей — шпион, пытающийся отыскать французов.

Похоже, трудная миссия, которую взял на себя Альбер, должна была начаться с минуты на минуту. Он был одет каоилом и хотел, чтобы его принимали за сына пустыни, следовательно, еврей не должен доверять ему. Между тем Альберу не терпелось узнать, где находится ближайший лагерь кабилов и на какое племя он наткнется. Это облегчило бы ему задачу.

Тем временем еврей отыскал брод и въехал в реку. Альбер уже принял решение повстречаться с ним. Во-первых, ему хотелось выведать у еврея как можно больше, во-вторых, он стремился подвергнуться проверке и убедиться, действительно ли первый встречный примет его в этом наряде за кабила.

Он резво поскакал вдоль берега. Еврей находился уже посередине реки, когда заметил Альбера, и лейтенант отчетливо увидел, как испугался бедный иудей и придержал своего мула. Избежать встречи было уже невозможно.

— Дай мне дорогу! — повелительно закричал Альбер. — Мне нужно на ту сторону!

Еврей принялся понукать своего мула, потом слез с него и с трудом вытащил заупрямившееся животное на берег, где находился Альбер.

— Откуда ты взялся? — спросил молодой француз, смерив его испытующим взглядом и приняв горделивую осанку, которая характерна для коренных жителей этих мест, мусульман, при общении с евреями. — Ты направляешься из лагеря правоверных?

— Я еду с гор, это верно, но не оттуда, откуда ты думаешь.

— Может быть, тебе известно, где Бу Маза? — продолжал Альбер. — Отвечай, мне нужно к нему.

Казалось, еврей колеблется. Ведь он находился на территории, разделявшей две враждующие стороны. Задавать вопросы, касающиеся такой известной личности, как Бу Маза, следовало с осторожностью.

— Я слышал о нем, — ответил наконец еврей. — Он со своими людьми двигался через горы.

— Куда ты направляешься, нечестивец? — воскликнул Альбер. — Я знаю, что ты задумал! Ты хочешь выдать франкам убежища в горах, где скрываются правоверные! Покажи свой фирман!

Еврей, подавленный, похоже, огромным горем, медленно извлек из кармана бумагу, испещренную арабскими письменами. Она была составлена заместителем Абд аль-Кадира. Едва пробежав первые строки, лейтенант стал внимательнее, так как имя владельца фирмана было ему знакомо. Документ был выдан Эли Баруху Манасу, торговцу из Орана, и разрешал ему отправиться в горы на поиски своей дочери. Еще со времени пребывания в Оране Альбер знал, что Эли Барух Манас — один из богатейших купцов города. Его единственная дочь славилась красотой. Таким образом, перед молодым офицером оказалась не совсем обычная личность. Альберу приходилось слышать и о том, что этот еврей друг французов. Большинство офицеров связывали с ним денежные дела.

— Эли Барух Манас? — спросил Альбер, нахмурив лоб. — Я знаю, ты друг франков.

— Но еще больше — друг правоверных, — несмело заметил еврей. — Хотя Бог не покарал бы меня, если бы я водил дружбу с франками, ведь правоверные причинили мне немало горя.

— Что ты хочешь этим сказать, гяур? — прикрикнул на него Альбер. — Что значат твои предательские слова?

— Как Бог свят, я не предатель! — вскричал еврей. — Я бедный, несчастный отец, у которого, вопреки закону и справедливости, похитили родное дитя! Моя несчастная, моя любимая дочь, моя Юдифь! Она была прекрасна, как дочери Сиона, и мудра, как царица Савская! Я пропащий человек!

Слезы брызнули у него из глаз. Это был неподдельный крик души.

— Расскажи, как это случилось. Я хочу знать! — сказал лейтенант. — Что с твоей дочерью?

— Ее украли, похитили! — воскликнул иудей. — О, моя бедная Юдифь! Разве не была она самой прекрасной девушкой на свете?! Разве сами господа французские офицеры не простаивали сутками под окнами моего дома, чтобы хоть разок поймать взгляд ее черных глаз?! Но она была гордой, чистой девушкой, не отвечала на их призывные взоры. «Отец, — часто говорила она мне,. — не приводи мне женихов ни нашей, ни чужой нам крови, я хочу сама отыскать того, кто мне понравится.» Господи, она была моим единственным ребенком! Я не смел обрекать ее на страх и на муки. И чего я только не делал для нее! Все, что способен сделать для своей дочери какой-нибудь барон или даже принц. Разве она не говорила по-французски и по-английски, разве не играла на фортепьяно и не пела как соловей? Если бы я захотел вывезти мою Юдифь в свет, она затмила бы всех французских дам и могла бы выйти замуж за генерала — ведь у меня, кроме того, водятся деньги! Но она не хотела этого, она стремилась к уединению, и я делал все для нее, ведь она была моим единственным ребенком. Однако злой дух внес смятение в ее душу: она попросила меня отправить ее к тетке, Ребекке, жене моего брата, в Маскару на месяц. Тетка написала, что больна и хотела бы повидаться с Юдифью. Я просил Юдифь подождать еще две недели, пока я сам не смогу сопровождать ее, потому что у меня были неотложные дела в Алжире. «Отец, — сказала она в ответ на мои просьбы, — зачем тебе утруждать себя? На дорогах все спокойно, а Маскара недалеко. Я отправлюсь одна!» И она отправилась…

Еврей не смог продолжать свой печальный рассказ — судорожные рыдания прервали его слова. Альберу стоило немалого труда по-прежнему играть свою роль. Судьба несчастного отца вызвала у него сочувствие. Но он мысленно взвешивал, как отнесся бы к этому повествованию мусульманин-кабил.

— Когда я вернулся из Алжира, — продолжал, немного успокоившись, Манас, — навстречу мне с криками и плачем бросились служанки; я думал, что умру от ужаса, когда они сказали, что моя дочь попала в руки разбойников! Мне казалось, этого я не вынесу! Они рассказали, что благополучно добрались почти до самой Маскары, как вдруг из-за кустов появились несколько всадников. В то же мгновение они напали на маленький караван, разграбили его, застрелили двух слуг, а когда служанки хватились Юдифи, ее уже с ними не было: один из разбойников посадил ее на лошадь позади себя и умчался.

— И ты поверил, что это были правоверные? — спросил Альбер.

— Поверил ли я, да я знаю это наверное! — воскликнул еврей. — Я бегал, расспрашивал, не ведал ни минуты покоя, пока не узнал, что Юдифь увез один из тех правоверных, что скрываются в горах. Я помчался в лагерь и упросил выдать мне фирман, добрался до этих людей, упал на колени, плакал и умолял вернуть мне дочь. Но никто не говорил мне, где она, они пинали меня, били и кричали, что мне поделом, потому что я проклятый еврей и якшаюсь с франками.

В отчаянии он вцепился себе в бороду, и слезы потоком хлынули у него из глаз.

— И ты собираешься теперь отправиться к франкам? — мрачно спросил Альбер. — Ты решил выдать им, где находятся правоверные, и просить их помочь тебе вернуть дочь, не так ли, гяур?

— Не знаю, что я сделаю! — не помня себя от горя, закричал еврей. — Но я раструблю на весь свет об этой несправедливости и этом злодеянии, а кто вернет мне мою Юдифь, тому я буду служить как собака, будь то франк, правоверный или еврей!

— Слушай меня, гяур, — сказал Альбер, — мне нужно переправиться на тот берег, к правоверным. Если я найду того, кто украл твою дочь, я обвиню его в том, что он нарушил законы. Правоверному не пристало ронять свое достоинство и якшаться с дочерью неверного пса. Абд аль-Кадир и Бу Маза тоже не одобрят этого, если узнают.

Еврей печально покачал головой. Слова Альбера показались ему слабым утешением, и он непроизвольно обратил взор на север, будто ожидал от французов более действенной помощи. Альбер задумался.

— Вы уже сообщили об этом происшествии французскому командованию? — неожиданно спросил он на своем родном языке.