Блондинка сдавала в багаж… - Романова Александра - Страница 39

– Как ты думаешь, нас сдадут в полицию?

– Не знаю. Два евро, конечно, не деньги, но долг есть долг…

Мы, не сговариваясь, стали рыться в сумках, надеясь на затерявшуюся монетку. Вот когда не надо, вечно на них натыкаешься, а тут, конечно, шиш. Паника моя усиливалась. И дело не только в том, что я ни разу не сидела даже в нашей тюрьме, и тем более в иностранной. Переживу – инстинкт подсказывал, что парижские застенки по сравнению с питерскими предпочтительней. Однако я не представляла, как это можно – взять и не заплатить по счету? Это разрушало мою картину мироздания. Судя по Настиному лицу, ее картину мироздания тоже.

Неожиданно меня осенило:

– Слушай, мы купили карточки на метро, а не использовали ни одной поездки, все ездили поверху. Их цена куда больше, чем два евро. Давай попробуем продать!

– А домой как добираться?

– Пешком.

– Я пешком не дойду, – простонала подруга. – И так ноги гудят. Лучше в тюрьму. Там наверняка будет койка.

– Ладно, продадим мою карточку. Я дойду пешком. Пусть к утру, но дойду. Или ты съездишь в отель, возьмешь там деньги на дорогу и привезешь мне, а я где-нибудь это время потусуюсь. Главное – расплатиться в кафе.

– М-да? – язвительно уточнила Настя. – А вот кто и кому будет предлагать карточку на продажу, скажи, пожалуйста? Ты?

Учитывая мое полное незнание французского и нежелание парижан говорить по-английски, вопрос был риторический – сложная задача купли-продажи падала на подругу. А она, увы, годилась в дилеры не больше, чем я.

Я сочувственно на нее посмотрела.

– Ладно, – махнула рукой Настя. – Сиди здесь и делай вид, что чем-то занята. Я скоро вернусь. Надеюсь…

И она нетвердой походкой побрела на улицу.

Вытащив из сумки зеркальце, я принялась любоваться собственным отражением. Удовольствия оно мне не доставило, да и времени ушло всего две минуты. Подумав, я выудила еще и тушь, которую начала тщательно наносить на ресницы. Слава богу, мы, блондинки, всегда найдем себе занятие! Правда, я обратила внимание, что парижанки почти не красятся, а заниматься макияжем прилюдно и вовсе моветон, однако выхода не было. В конце концов, воспитанность – личное дело каждого, а по счетам платить мы обязаны. Поэтому я с тупым упорством продолжала орудовать щеточкой, превращая любимые ресницы в каких-то мерзких мохнатых гусениц, угнездившихся на веках. Бедные, бедные экранные дивы – как они выносят подобное издевательство?

На проходящего мимо официанта я старалась не смотреть. На подругу, которая, увы, находилась в пределах видимости – тоже. Не настолько у меня крепкие нервы! Впрочем, нервы пригодились. Благодаря им я сильно ткнула себя щеточкой в глаз, из него полились слезы, тушь растеклась, и занятие мое из факультативного стало вынужденным – мучительно моргая, я терла и терла себе веко.

– Не плачь, – раздался над ухом голос Насти, – вот добыча.

И она медленно, словно козырные карты в решающей игре, выложила на стол пять монеток по одному евро.

– Ты герой! – восхитилась я. – Трудно было, да?

– Зато теперь у меня есть опыт работы на панели, – со вздохом ответила подруга. – Это тебе не культурный Амстердам с его витринами – сиди да жди клиента. В Париже гораздо сложнее. Надо высмотреть жертву, психологически готовую поддаться, успеть остановить ее и заморочить так, чтобы она не сумела отказать. Ох!

Настя села.

– Ты – не только герой, но и гений, – искренне добавила я. – Я бы ни за что не справилась! Ну, что? Платим и идем? Я посижу где-нибудь на лавочке, а ты съездишь в отель. Ведь твоя карточка осталась?

– Обе остались, – небрежно заметила Настя. – Он ничего у меня не взял. Если я берусь за дело, то выполняю по максимуму.

Я подпрыгнула от радости. Признаюсь, торчать до ночи невесть где я не жаждала – и без того силы были на исходе.

Мы оставили все деньги на столе (как раз получились умеренные чаевые) и пулей выскочили из кафе. Конечно, глупо, но находиться там ни одну лишнюю минуту не хотелось.

– Вот, – с пафосом произнесла Настя, тыча пальцем в асфальт, – вот, сфотографируй ее, пожалуйста!

– Кого? – не поняла я.

– Мою панель.

Я выполнила просьбу, заметив:

– А подпись к снимку возьмем из Некрасова. Помнишь? «Ты нарядилась, как будто к венцу, и через час принесла торопливо гробик ребенку и ужин отцу».

– Между прочим, я куда ловчее героини, – прокомментировала подруга. – Принарядиться возможности не было, однако час тебе ждать не пришлось – деньги добыла за десять минут. А вот по поводу гробика… – она смолкла.

– Какого гробика?

– Ну, гроба, – поправила она. – Твоего Максима убить мало, вот что! Ты хоть представляешь, через что мне из-за него пришлось пройти?

– Он не мой Максим! – горячо возразила я. – И убила бы я его тоже с удовольствием. Кстати, перед своим позорным бегством он говорил… – я задумалась, – сейчас вспомню дословно…

Процитировать наш дурацкий диалог о вранье и вере я не успела – подруга меня перебила.

– Ты научилась французскому? – строго спросила она. – Когда?

Я с надеждой вслушалась в разноголосый уличный шум.

– Да? Ты уверена? Я не заметила. Мне кажется, совершенно его не понимаю.

– Тогда как же ты собираешься передать мне, что говорил Максим?

– Э… а по-русски нельзя? – опешила я. – Обязательно переводить на французский?

– Необязательно, – снизошла Настя. – Однако по телефону он говорил по-французски.

– Да, а со мной до этого – по-русски. Он спросил, почему я ему не верю. Я ответила – потому что он врет. Мол, дело только в этом, а ничего личного у меня к нему нет. Он тут же прервал танец и повел меня к столику, а потом, когда с нами прощался, сказал в мой адрес ровно те же слова. Ощущение, что они его сильно обидели.

– Конечно, обидели. Тебе же объяснили – молчать надо, а не ущемлять мужское самолюбие глупыми шуточками. Нет, телефонный разговор, он интереснее.

– Так переведи! – потребовала я.

– А вот сейчас проверим твою интуицию, – коварно предложила подруга. – Как ты думаешь, о чем шла речь?

Я сосредоточилась.

– Похоже, его вызвали на работу. Он разговаривал по телефону коротко и деловито, но слегка подхалимским тоном. Звонил начальник, перед которым Максим стремится выслужиться. Что, не угадала? Только не говори, что у него такая манера ворковать с любовницей, а то я окончательно разочаруюсь в мужчинах.

– Насчет любовницы – сомневаюсь. Впрочем, собеседника я не слышала. А Максим сказал следующее: «Да, конечно. Я очень благодарен. Я могу прийти вместе с ним? Он плохо понимает французский, я буду переводить. Да, у нас много русского контингента, и нужен верный человек. В „Красное колесо“? Хорошо, в десять будем. Я понимаю всю важность, он тоже понимает и оправдает доверие».

Настя смолкла.

– Это все? – уточнила я.

– По крайней мере все, что я запомнила, – не без обиды отрезала подруга. – С тебя мы и того не получили!

– Не спорю. Значит, Максим работает в каком-то «Красном колесе» и собирается пристроить туда знакомого. Надо понимать, русского, который плохо понимает французский. Такого, вроде меня.

– У тебя мания величия. Ты плохо понимаешь английский, а французского не понимаешь вовсе.

Я решила не вступать в перепалку с человеком, только что вызволившим меня из тюрьмы (особенно учитывая, что сей человек совершенно прав), и примирительно кивнула.

– Значит, протеже Максима образованнее меня. Тем больше шансов у него получить работу. Кстати, до десяти времени еще навалом, и спешить Максиму было некуда. Значит, бросил он нас просто из вредности. Так и хочется сделать ему какую-то гадость в ответ, да?

– Руки чешутся, – свирепо ответила Настя. – Швырнул честную девушку на панель, гад! А вот скажи, название «Красное колесо» ничего тебе не напоминает? Где-то мы его слышали.

– Его Солженицын написал, – напомнила я и осеклась. Да ведь мы, заблудившись, видели ночной клуб с таким названием! Нас еще там напугала негры.