Здесь вам не причинят никакого вреда - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 34

– Вы думаете, Омордень сам на меня выйдет?

– Я думаю… Нет, я не думаю. Я приказываю: до моего возвращения ничего не предпринимать!

Георг для убедительности покачал ногой в гипсе. За ночь Мари научилась разбираться в малейших нюансах поведения начальственных ног. Сейчас левая нога выражала среднюю степень раздражения.

– Что именно не предпринимать? – уточнила Мари.

– Не искать Омордня, не искать его сообщников, не искать свидетелей, не соваться в притоны… – Георг поймал внимательный, запоминающий взгляд курсантки и поперхнулся. – Ты еще записывать начни! Ничего не предпринимать! Отправляешься в отгул и отгуливаешь, пока я не стану на ноги… на ногу!

Теперь подергивание ноги означало, что полицейский озлоблен глупостью подчиненной.

– Шеф, я, конечно, желаю вам скорейшего выздоровления… но давайте посмотрим правде в глаза.

Инструктор, за неимением лучшего, посмотрел в глаза курсантке.

– Вас выпустят не раньше, чем через пять дней. Омордень вышел из спячки неделю назад, а может и раньше, мы точно не знаем. Значит, он в любой момент может снова залечь в свою берлогу.

Мари остановилась, ожидая реакции шефа.

– Продолжай, продолжай, – подбодрил ее шеф. – Омордень заляжет в берлогу и…

– И тогда мы его уже точно не достанем.

– Потому что…

– Потому что он будет спать в берлоге.

– Вместо того, чтобы…

– Пугать по ночам детей.

– И что в этом плохого?

Мари нахмурилась. Нить беседы от нее ускользнула.

– Омордень спит в своей берлоге, детей не пугает, полицейских не глотает, простых кошмаров с толку не сбивает. Что плохого-то?

– Но он же пока не спит…

– Ты сказала «в любой момент», – напомнил Георг.

– Но ведь он по-любому через десять лет вернется…

– То есть десять лет можно о нем не думать? Отлично! Разве это не счастье?

Признаков счастья на лице инструктора Мари не заметила, поэтому решила прояснить ситуацию до конца.

– Вы предлагаете нам не ловить Омордня, а дождаться, пока он наестся и сам уйдет?

– Поправочка! – воскликнул Георг. – Не нам не ловить Омордня, а тебе не ловить Омордня. Давайте вы с Оморднем дождетесь меня, и тогда мы попробуем что-нибудь сделать. Договорились? Вот и хорошо.

С этим словами инструктор отвернулся к стене, давая понять, что инструктаж закончен. Мари встала.

– А если ты хочешь спросить, – глухо сказал Георг в стену, – а как же те шесть полицейских, неужели я позволю остаться им неотмщенными, так вот: не позволю, но мстить Омордню еще и за тебя не собираюсь.

– Укольчики! – пропела пухлая медсестра, вплывая в палату. – Пациент, снимайте трусы.

– Видишь? – инструктор резко повернулся к курсантке. – Видишь, к чему приводит твое упрямство? Хочешь оказаться на моем месте? Вот в этой койке? Нет? Тогда приказываю: марш в отгул, и чтобы ничего, слышишь – ничего – не делала!

Медсестра выпустила из шприца струйку лекарства и загадочно посмотрела на девушку.

Мари поняла, что надо срочно уходить, пока не случилось самое страшное – лицезрение начальника без трусов. Хотя слово «лицезреть» здесь не годилось, тут следовало сказать…

Лицо девушки остыло только под мокрым сентябрьским ветерком, шныряющим вокруг госпиталя. Курсантка сделала вдох-выдох и приступила к выполнению приказа.

Мари с детства любила и умела ничего не делать. То есть «ничего» с точки зрения окружающих, по мнению Мари это было очень даже «чего». Например, смотреть с балкона, как внизу по овальной транспортной развязке кружат машины. Или щепкой помогать лиловому жуку взобраться на кирпич. Или просто сидеть и смотреть – как ползут стрелки часов, как одноклассники стучат мелом по доске, как учительница спрашивает, почему она ничего не делает, почему она не отвечает, почему она молчит и улыбается, она что, издевается над старой больной женщиной?!

Но ничего не делать по приказу было странно и непривычно. Хотелось что-нибудь сделать.

– Вернусь-ка я в Школу, – сказала Мари. – Там наверняка что-нибудь нужно срочно сделать. Правда, Георг приказал не делать ничего, но если мне что-нибудь прикажет вышестоящее начальство, то по уставу приказ Георга автоматически отменится.

Настроение курсантки улучшилось. Обхитрить начальство с помощью устава с недавних пор стало одним из ее любимых развлечений.

Но ни вышестоящего начальства, ни ниже-ходящих курсантов в ВШП не оказалось. Вечный дежурный третьекурсник Алоиз объяснил, что вчера вечером была объявлена тревога, и все, кого тревога застала за ничегонеделаньем, выехали на велосипедах в неизвестном направлении с неизвестной целью.

– Хотя цель известна, – сказал Алоиз, позевывая, – тоже мне, план «Барбаросса». Отработка спасательных мероприятий на случай глобального повышения цен на нефть.

– Значит, – медленно произнесла Мари, – сегодня вечером я совершенно свободна.

«Можно вернуться в больницу, – подумала она. – Подежурить у Георга. И ему будет легче, и мне достаточно тяжело».

– А, – сказал дежурный, – ты в этом смысле. Слушай, есть идея. Я стипуху получил, могу послать дневального в магазин. Вино-конфеты, посидим в дежурке, то-сё.

Проклятое «то-сё» вывело Мари из оцепенения.

– Ой, а я же стипендию еще не получила…

– Мари! – крикнул вслед Алоиз. – Ты чего сразу? Я же ничего такого! Тьфу!

Но Мари уже алела далеко впереди. Старшекурсник посмотрел на след от плевка и гаркнул:

– Дневальный! Почему беспорядок на паркете!

Школьная кассирша, которая обычно порыкивала на курсантов, чтобы те двигались поживее, встретила Мари как родную.

– Ну хоть ты пришла! А то с этими энергетическими учениями целый день сижу тут одна на куче денег. Вот ведомость, распишись здесь, здесь, здесь и на обороте.

Девушка послушно поставила автограф в четырех местах.

– А почему так много? – спросила она, протягивая ведомость в окошко.

– Стипендия – раз. На оздоровление – два. За безупречную практику – три…

– За практику? Я же ее только начала. Неужели благодарность от руководителя?

Кассирша покачала высокой крашеной прической.

– Какая благодарность! От твоего ни одной докладной не было. За это и надбавка. За безупречность. На других целые прокламации пишут. А четыре – премия. Бери-бери, а то еще выпишу надбавку за скромность!

Когда Мари отошла от кассы, в ее мобильнике звякнул напоминальник. «Тебе не стыдно?» – гласила надпись на экране. Курсантке стало стыдно. Она не могла понять, зачем написала это. Телефон звякнул повторно. На этот раз Мари увидела: «Так и не вспомнила? Ну? Соображай. Ну же! Эх ты… У сестры сегодня день рождения!»

«У Ирэн день рождения! – мысленно охнула курсантка. – А я забыла! Вот балда! Зато сообразила себя предупредить. Умница. Бегом за подарком!»

Естественно, как только нашлось дело, образовалось и начальство. В данном случае его роль выполнял лейтенант О. с повязкой дежурного офицера.

О. поводил фамильным носом и сказал:

– Занялись художественной лепкой? Правильно.

Потом принюхался и спросил:

– А что за лекарства? Болеете?

– Утром в госпиталь ходила, – доложила Мари.

– То-то я смотрю – гипсом пахнет.

– У вас поразительное обоняние, – искренне восхитилась девушка. – Разрешите идти?.

– Нет, – неожиданно сказал лейтенант. – Я должен провести с вами личную беседу.

«Неужели и этот туда же? – ужаснулась Мари. – Если спросит, что я делаю сегодня вечером, буду краснеть, пока сознание не потеряю».

– Как у вас, – спросил О., – в целом? Нормально?

– Так точно.

– Угу. А практика проходит… нормально?

– Так точно.

– Понятно. А с руководителем… все нормально?

– Так точно. Я как раз от него. Он ногу сломал.

– Это нормально, – подумав, заключил лейтенант. – Но он вас чему-нибудь обучает? Дает всякие обучающие задания?

– Так точно. Последнее обучающее задание – отправляться в отгул и ничего не делать.

Лейтенант достал из кармана ручку, понюхал ее, удивился и положил на место.