Т. 05 Достаточно времени для любви - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 3

Сейчас, как я уже сказал, сия вероятность близка к 87,3 %; но, если этот родич принадлежит к одному из недавних поколений, вероятность возрастает до 100 %.

Будучи статистиком, я имею причины предполагать (опираясь на результаты компьютерного анализа групп крови, волос, цвета глаз, формы зубов, типов энзимов и прочих характеристик, доступных для генетического обобщения, а это весьма веские аргументы): старейшина породил множество потомков, не занесенных в официальные списки, как внутри Семей, так и за их пределами.

Иначе говоря, бесстыжий старый козел засеял своим семенем весь этот уголок Галактики.

Возьмем хотя бы годы Исхода, после того как он украл «Нью Фронтирс», долгие годы старейшина не был женат, и в корабельных журналах и мемуарах того времени встречаются намеки, что он, как говорили древние, был «мизогинистом» — иначе говоря, женоненавистником.

Возможно. Но биостатистические записи в отличие от генеалогических свидетельствуют о том, что он вовсе не был неприступным. Анализировавший этот вопрос компьютер даже предложил мне пари, утверждая, что за это время наш герой породил более сотни потомков. (Я отказался: этот компьютер постоянно обыгрывает меня в шахматы, даже уступая ладью.) Учитывая почти патологическое стремление к долголетию в те времена, распространившееся среди Семей, я не находку в этом ничего удивительного. И старейший мужчина, сохранивший свои способности — а так оно и было, — подвергался многочисленным искушениям, женщины стремились родить отпрыска от производителя, доказавшего свое «превосходство». В Семействах Говарда уважали только этот критерий. Можно предположить, что брачные узы при этом во внимание не принимали; члены Семейств женились ради удобства — по воле покойного Айры, — и браки редко были неожиданными. Удивляет другое: как мало производительниц сумели воспользоваться его услугами, ведь хотели-то многие тысячи. Но он не всегда был человеком отзывчивым.

Когда сегодня я встречаю человека со светло-рыжей шевелюрой, крупным носом, обезоруживающей открытой улыбкой и жестким взглядом серо-зеленоватых глаз, я всегда начинаю прикидывать, когда старейшина бывал в здешних краях. Если незнакомец приближается ко мне, я всегда инстинктивно хватаюсь за кошелек. А если пытается заговорить — сразу напоминаю себе, что заключать с ним пари и что-либо обещать ему нельзя.

Но как случилось, что старейшина, принадлежавший всего лишь к третьему поколению Семейств Говарда, ухитрился прожить свои первые триста лет без искусственного омоложения?

Конечно, возможна мутация — но слово это обозначает лишь то, что мы ничего не знаем. Но во время очередных реювенализаций мы кое-что узнали о его внутренних органах. У старейшины необыкновенно большое сердце, которое бьется чрезвычайно медленно. У него двадцать восемь зубов, не подверженных кариесу, и явный иммунитет ко всем инфекциям. Операциям он не подвергался — за исключением необходимых при реювенализаций и заживлении ран. Чрезвычайно быстрые рефлексы, но всегда проявляющиеся осмысленно, так что даже приходится усомниться в возможности использования здесь слова «рефлекс». Зрение его никогда не требовало коррекции — ни дальнозоркости, ни близорукости. Слух усваивает частоты необыкновенно низкие и высокие и удивительно остер во всем диапазоне. Может различать индиговый цвет. Родился без крайней плоти, без червеобразного отростка, а также, вполне очевидно, — без совести.

Я рад, что имею такого предка.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ИСПРАВЛЕННОМУ ИЗДАНИЮ

Примечание. Моя очаровательная и высокоученая преемница не представляет, о чем говорит. Когда речь идет о старейшине, возможно самое невероятное.

ПРЕЛЮДИЯ: I

Дверь в кабинет распахнулась, и человек, мрачно глядевший в окно, обернулся.

— И кого же ко мне черт принес?

— Я Айра Везерел из Семьи Джонсонов, предок. Исполняющий обязанности председателя собрания Семей.

— Ждать заставляешь. И не зови меня предком. А почему только исполняющий обязанности? — забурчал человек в кресле. — Неужели председатель слишком занят, чтобы повидаться со мной? Или я не стою даже такого внимания?

Не обнаруживая желания встать, он и не приглашал гостя садиться.

— Прошу прощения, сэр. Я и являюсь высшим должностным лицом среди Семей. Но уже довольно давно — несколько столетий — принято использовать термин «исполняющий обязанности председателя»… на случай, если вы вдруг обнаружите желание объявиться и снова взяться за кормило.

— М-да? Смешно. Я не вел собраний Фонда уже тысячу лет. А «сэр» звучит ничуть не лучше, чем «предок», — так что лучше зови меня по имени. Я послал за тобой два дня назад. Ты прибыл с помпой? Или подчинился правилу, согласно которому я в любое время могу видеть председателя?

— Я не помню такого правила, старейший, — должно быть, оно существовало еще до того, как я вступил в должность, но для меня любая встреча с вами — долг, честь — и удовольствие. Я рад и польщен, но по имени смогу обратиться к вам, если узнаю, какое имя вы сейчас носите. Что касается задержки: я получил ваше распоряжение тридцать семь часов назад и посвятил их изучению древнеанглийского, так как мне сообщили, что вы предпочитаете общаться именно на этом языке.

Старейшина немного смягчился.

— Правильно, я не слишком горазд в здешней тарабарщине. Что-то память подводит время от времени. Наверное, и отвечаю, бывает, не то, если даже и понимаю вопрос. Имя… черт, под каким же именем меня здесь записали? М-мм… Вудро Уилсон Смит — так меня в детстве звали. Собственно, долго-то и не пришлось им попользоваться. Наверно, дольше всего я прозывался Лазарусом Лонгом — вот и зови меня Лазарусом.

— Благодарю вас, Лазарус.

— За что? Не нужно этих дурацких формальностей. Ты же не дитя, а председатель. Сколько тебе? И ты в самом деле выучил мой «молочный» язык, чтобы поговорить со мной? Да еще менее чем за два дня? И две ночи? А мне вот, чтобы освоить новый язык, нужна неделя, а потом еще одна, чтобы избавиться от акцента.

— Мне триста семьдесят два года, Лазарус, уже под четыре сотни по земным стандартам. Классический английский я выучил, когда приступил к своей нынешней работе, но в качестве мертвого языка, чтобы в оригинале читать старинные анналы Семей. И, получив ваше распоряжение, я всего лишь попрактиковался: поучился говорить и понимать слова на слух. Североамериканский двадцатого столетия, ваш «молочный язык», как вы сказали, — поскольку лингвоанализатор заключил, что вы говорите именно на этом диалекте.

— Умная машина. Наверное, я говорю так, как в детстве; говорят, мозг не в состоянии забыть первый язык. И мой выговор, как и у всех уроженцев кукурузного пояса, похож на визг ржавой пилы… А ты тянешь слова по-техасски, да еще в английско-оксфордской манере. Странно. Я полагал, что машина просто выбирает наиболее близкий вариант из всех заложенных в нее.

— Наверное, так оно и есть, Лазарус, но я не специалист в технике. А вы с трудом меня понимаете?

— Вовсе нет. С произношением у тебя все в порядке; оно куда ближе к речи образованного американца, чем тот диалект, который я выучил ребенком. Но я пойму всякого, от австралийца до йоркширца: произношение для меня не проблема. Очень мило с твоей стороны. Душевно.