Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви (др. изд.) - Чадович Николай Трофимович - Страница 26

Беда была еще в том, что, по меткому замечанию одного ветерана, милиционер из Кости получился «как из дерьма пуля». Для этой деятельности он не подходил ни характером, ни складом ума. Кое-как научившись орать на людей и даже бить их, он всякий раз после этого долго изводил себя муками совести. На работу он шел, как на Голгофу, а каждого понедельника дожидался с содроганием. Иногда Костя даже жалел о том, что предпочел службу заключению. Отбыв срок, он давно бы уже вышел на волю.

Зато органы процветали, как никогда раньше. И зарплату подняли, и штаты дополнительные ввели, а к Олимпиаде и чрезвычайные права подоспели. Лучшие артисты страны пели, плясали и придуривались на их профессиональных праздниках. Даже другая всесильная контора, призванная денно и нощно блюсти государственное спокойствие, ничего не могла поделать с бравой милицией.

Не находил Костя успокоения и в семейной жизни. Килька, манкируя все иные супружеские обязанности, тем не менее регулярно экспроприировала мужнину зарплату и не менее регулярно (то есть еженощно) принуждала его ассистировать в своих нимфоманских забавах. Днем она изменяла ему с Быкодеровым и со всеми другими мужчинами, на это согласными.

Ребенка Килька родила спустя всего шесть месяцев после свадьбы. Недоносок, как ни странно, весил почти четыре килограмма и оказался черноглазым жизнерадостным бутузом, ничем не похожим ни на мать, ни тем более на официального папеньку. Жмуркин, впрочем, ожидал и худшего – негритенка или монголоида. Управление потешалось целую неделю. Один капитан вроде бы даже с завистью сказал Косте:

– А твой-то пацан, наверное, в школу с четырех лет пойдет.

– Почему? – не понял Жмуркин.

– Но раз через шесть месяцев родился, значит, и впоследствии должен ускоренно развиваться.

С горя Костя запил и угодил на гауптвахту. Его бы даже разжаловали, да не было куда. Последнюю звездочку даже в милиции не снимают. Вернувшись домой на сутки раньше и застав в своей постели совсем сопливого юнца, Костя наконец не выдержал и отколотил Кильку как сидорову козу. Жаловаться в официальные инстанции она не стала, но отмщение не заставило себя долго ждать. Трое громил подкараулили Жмуркина в подъезде и отделали по высшему разряду. Сноровка, с которой эта парочка наносила удары (не только руками, но и ногами), наводила на мысль, что драться они насобачились не на улице, а в каком-то закрытом спецучилище.

Повеситься Косте не позволила Килька. У нее в тот вечер были на него совсем другие планы.

Глава 10

Приказано выжить

Время от времени всесильный Быкодеров вносил в свои иезуитские эксперименты что-то новенькое, справедливо полагая, что человек может привыкнуть к однообразным унижениям точно так же, как тягловая скотина привыкает к ярму.

Надо заметить, что возможности в этом плане у него имелись самые широкие. Местные власти давно привыкли затыкать милицией любые дырки, начиная от антирелигиозной пропаганды, проводимой перед престольными праздниками, и кончая обеспечением зимующей скотины кормами.

Жмуркин от подобных мероприятий никогда в стороне не оставался, причем посылали его всегда в наиболее глухие места, а задания поручали самые невыполнимые. Служебный транспорт такой шишке, как он, естественно, не полагался. До места назначения приходилось добираться и попутным автотранспортом, и на телегах, и на лодках, а иногда даже пешком.

Самые большие хлопоты сваливались на милицию во время проведения каких-либо очередных выборов – хоть в Верховный Совет, хоть в народные судьи. Тут уж в кабинетах оставались только генералы да полковники, а всякая более мелкая сошка распихивалась по избирательным участкам, на которые точили клыки не только внешние и внутренние враги, но и слепые силы природы.

Именно благодаря выборам Жмуркин вскоре подробно изучил географию своей области. Особенно ему запомнился первый такой выезд.

В тот раз ему достались сразу два сельсовета, расположенных в дебрях девственной Волотовской пущи. В свои времена в те края даже немецкие зондеркоманды не добрались. Да и колхозов там никогда не было в связи с отсутствием пахотной земли. Местные жители кормились лесозаготовками, смолокурением, браконьерством, но главным образом – самогоноварением. Такого качественного и крепкого бимбера нельзя было отведать ни в одном другом месте. Его в огромных количествах заказывали на свадьбы, поминки, крестины, новоселья и даже на юбилеи госучреждений.

Борьба с самогоноварением коснулась, конечно, и этой глухомани, но многочисленные винокуренные заводики, действуя на манер ракетных установок стратегического назначения, постоянно меняли места своей дислокации и поэтому были практически неуязвимы.

Местные участковые, без сомнения, знали обо всех деталях этого незаконного, но доходного промысла, однако тайна сия, словно сицилийский закон «омерта», была выше служебного долга и партийной совести.

Первый избирательный участок располагался в деревне Хорьки, а другой – в деревне Петуховщина. Хотя эти населенные пункты отстояли друг от друга почти на два десятка верст, какая-то тайная связь между ними была, пусть даже семантическая.

Жмуркина заранее предупредили, что в Петуховщине нет ни телефонной связи, ни электрического света (хотя на время выборов и предполагалось доставить туда дизель-генератор), зато избирательную комиссию возглавляет человек с доброй душой и легким характером – районный главврач по фамилии Недорека. В Хорьках, наоборот, эти блага цивилизации присутствуют, но бал там правит прокурор – мрачный субъект, глубоко презирающий нашу славную милицию.

Выдавая Косте табельное оружие, дежурный по управлению предупредил его:

– В лепешку разбейся, но чтобы ни один избирательный бюллетень не пропал. Сдашь их в районную комиссию, тогда делай что хочешь. Хоть умирай, хоть горькую пей, хоть сутки подряд отсыпайся. Но до этого – ни-ни! Глаз не смыкать, водку не лакать, на провокации не поддаваться! Такая нынче установка.

– А какие могут быть провокации? – наивно поинтересовался Костя.

– Как будто бы ты сам не знаешь! – ухмыльнулся бывалый дежурный. – Поманит тебя какая-нибудь аферистка своей лохматкой, ты и растаешь. А ее подручные тем временем похитят избирательную урну.

– Зачем она им?

– Ради международного скандала. Мол, если урну прозевали, то и родину не отстоим… Ладно, иди. Чтоб в понедельник к рассвету явился.

Напуганный слухами о крутом прокурорском характере, Костя решил сделать круг и сначала заехать в Петуховщину, а уж потом действовать по обстоятельствам.

По пути он несколько раз менял легковые автомобили, в багажниках которых позвякивали пустые сорокалитровые фляги. Водители при виде милиционера сначала терялись, но, рассмотрев Костю поближе, вновь обретали душевный покой.

Асфальт кончился еще на дальних подступах к пуще, уступив место сначала булыжному тракту, построенному еще холопами князя Радзивилла, а потом и песчаному проселку, к самой обочине которого подступали вековые ели.

Пару раз дорогу Косте пересекали зайцы, здоровенные, как собаки (впрочем, это и на самом деле могли быть собаки с длинными висячими ушами – в сумерках не разберешь). Однако он мужественно игнорировал недвусмысленные предзнаменования и в конце концов добрался до таинственной Петуховщины, над которой уже успел спуститься первобытный мрак.

Во всей деревне светилось только несколько окошек. Но, на Костино счастье, все они принадлежали зданию сельсовета. Несмотря на поздний час, избирательная комиссия была в сборе. Огонек керосиновой лампы отражался в тусклом стекле многочисленных бутылок, по большей части еще полных. Судя по всему, Костя подоспел как раз вовремя.

Главврач Недорека, оправдывая данную ему хвалебную характеристику, встретил гостя с распростертыми объятиями. Ему было предложено самое почетное место за столом. Однако Костя проявил принципиальность и первым делом осмотрел печати на сейфе, в котором хранилась избирательная документация. Затем при помощи карманного фонарика он проверил наиболее опасные в пожарном отношении места – чердак, печи и бухгалтерский архив.