Таинственный венецианец - Мэтер Энн - Страница 16

Она внезапно почувствовала испуг, не от того, что она осталась одна на острове, а от тех чувств, которые испытывала к графу Чезаре. Эмма слишком много думала о нем, он просто монополизировал все ее мысли, исключив все остальное.

Как-никак, но для него представляла интерес Селеста, а вовсе не Эмма. Он хочет получить Селесту, чтобы на ее миллионы реставрировать разваливающийся палаццо и восстановить положение семьи графов Чезаре.

И не имеет значения, если в результате этого проведут центральное отопление, устелют все соответствующими ее вкусу коврами, а, возможно, и установят лифт, поскольку к тому времени они поженятся и их жизнь станет единой.

Эмме и сейчас было больно от мысли, что они поженятся. Какие же муки она будет испытывать, когда это произойдет на самом деле?

Эмме стало так плохо, что она уткнула лицо в полотенце, утирая текущие из глаз слезы. Она презирала себя и свои глупые чувства. Что с ней происходит? Почему она не может избавиться от этого чувства отчаяния, которое грозит поглотить ее всю целиком?

Она легла на песок и глубоко вздохнула. Солнце жгло ей лицо, и она устало закрыла глаза. Как спастись от этих беспощадных мыслей, от обуревавших ее чувств к человеку, который был вне ее досягаемости и который явно совсем не думал о ней? Она так мало значила для него, что он даже не счел необходимым объяснить, почему он оставил ее одну на пустынном острове посреди залива.

Глава 7

Лодка бесшумно подошла к берегу, граф Чезаре легко выпрыгнул из нее на песок и быстро причалил. Затем он задумчиво пошел по пляжу, закурив по дороге. Он был все еще поглощен результатами своей поездки.

Он заметил Эмму, когда почти натолкнулся на нее. Она лежала, свернувшись калачиком, завернутая в его оранжевое полотенце. Положив руку под щеку, она спала. Граф понял, что она плакала, веки ее глаз были припухшими, а на щеках сохранились следы высохших слез.

Глухо вскрикнув, он отшвырнул сигарету и присел возле Эммы на корточки. Он поступил жестоко, не объяснив ей своего внезапного ухода. Он напугал ее, но он никак не думал, что она воспримет все это так драматично.

Граф успокаивал себя тем, что у Эммы не возникнет мыслей о том, что он не вернется, и она простит его поступок, поняв, что для него это было очень важно. Но это не меняло того факта, что он использовал ее для выполнения своих целей, какими бы высокими и важными они для него не были. Поступок его был непростителен.

— Эмма, — мягко, но настойчиво проговорил он и опустился перед ней на колени.

Полотенце упало, обнажив мягкий детский силуэт ее плеча и затылка; округлость груди подчеркивалась мокрым темным купальником. Чезаре, довольно спокойно относившийся к соблазнительному коварству женского тела, не смог совладать с собой и ласково погладил ладонью ее мягкое плечо.

— Эмма, — повторил он снова и чуть-чуть потряс ее, пытаясь разбудить.

Эмма широко открыла свои огромные зеленые глаза, и какое-то время непонимающе глядела на него.

— Чезаре, — удивленно пробормотала она. — Это вы! Ой! — воспоминание словно обожгло ее. Она резко села, освободившись от его руки. — Вы… вы вернулись.

Чезаре продолжал стоять на коленях, глядя на нее.

— Да, я вернулся, — спокойно проговорил он. — Простите, что напугал вас.

— Вы… вы ничуть не напугали меня, — сказала Эмма, симулируя гнев, который сразу покинул ее, как только она увидела графа.

— Тогда почему вы плакали? — спросил он, чуть сощурившись.

— Я… я не плакала, — с жаром сказала Эмма. — Ради Бога, не думайте, что я ребенок.

— А разве нет? — сказал Чезаре, нежно поглаживая ее щеку. Я не считаю вас взрослой.

— Прекратите, пожалуйста, — воскликнула Эмма, отталкивая его руку и опустив голову. Она не хотела видеть его взгляда.

— Эмма, — совершенно серьезно заметил Чезаре. — Я очень виноват перед вами за то, что сделал, извините меня. Это непростительный поступок, но мне крайне необходимо было это сделать.

Эмма посмотрела на него. Глаза ее горели.

— Я уже сказала, забудьте это. Просто отвезите меня и палаццо. Я хочу сейчас же уехать отсюда.

Чезаре пристально глядел на Эмму. Оранжевое полотенце сползло на песок, а она сидела в заходящих лучах солнца, большая девочка, такая теплая, женственная и неиспорченная.

— Эмма, — нежно сказал он и увидел, как трепет пробежал по ее телу.

Чезаре гладил пальцами пальцы ее рук и не отрывал глаз от ее милого лица. Затем он дотронулся до ее затылка и повернул к себе ее голову так, что она уже не могла опустить взгляд.

Чезаре коснулся губами ее щеки, а затем положил на песок. Эмма закрыла глаза.

Своими губами он приоткрыл ее губы медленным томительным поцелуем и почувствовал, что она отвечает ему.

Для Эммы, еще не совсем пробудившейся от сна, его губы были такими теплыми и желанными, она чувствовала себя так, словно находилась в летаргическом сне.

— Господи, — прошептал Чезаре, чувствуя, что ее нежное тело уступает ему. Ее молодые губы безумно возбуждали его и, несмотря на то, что он умел себя контролировать и обладал железной волей, он чувствовал, что у него опасно кружится голова.

Чезаре хотел успокоить Эмму, заискивая перед ней за свое поведение, но вместо этого нежность неожиданно обернулась страстью. Он понимал, глубоко презирая себя, что хочет владеть ею целиком.

Предприняв сверхчеловеческое усилие, он оторвался от нее, поднялся, и нетвердыми руками пригладил взъерошившиеся волосы.

— Ради Бога, Эмма, — сказал он более резко, чем этого ему хотелось, — поднимитесь и перестаньте себя вести как «дворовая». — Слово это он сказал по-итальянски. Эмма быстро вскочила, обернула вокруг себя полотенце.

— Что это значит? — спросила она слабым голосом. — Я не знаю этого слова, мы с вами его не учили.

— «Дворовая» — снова по-итальянски сказал Чезаре. Тон его был насмешливым. — Поищите это слово в итальяно-английском словаре и быстренько переодевайтесь, нам надо ехать. Ваша мачеха, наверное, удивляется, где вы запропали. Ведь матери всегда беспокоятся о своих детях.

— О Чезаре! — с горечью воскликнула Эмма. — Как вы можете так говорить.

Чезаре отвернулся, стыдясь самого себя, своих действий и слова, которое он употребил. Оно должно рассеять любые чувства, которые он вызвал у нее. Он чувствовал себя свиньей и беззаботным дураком, думая только о своих удовольствиях. Но Эмма была так прелестна и не испорчена, что все мысли о Селесте или какой-то другой женщине улетучились, как только его губы коснулись губ Эммы.

Ах, как было бы приятно учить ее искусству любви, но он был старше ее больше, чем на двадцать лет, опытный и искушенный, и не имел права портить такую свежесть.

Ей нужен более молодой человек, значительно более молодой, чем он, с которым она сможет разделить все испытания, радости, ошибки и обрести совместный опыт.

Кроме того, Чезаре вел очень опасную жизнь, постоянно находясь на острие ножа. И ни одна женщина не должна связывать с ним свою судьбу, даже Селеста, до тех пор, пока он не разрешит свою проблему. Только после этого он может позволить Селесте и ее миллионам заняться палаццо.

Когда Эмма оделась, она подошла к нему, заворачивая свой купальник в полотенце, потом подняла с песка его шорты и тоже завернула их.

— Я готова, — сказала Эмма безразличным тоном. Ом кивнул и выбросил окурок сигареты, которую курил, пока дожидался, когда девушка закончит свои сборы.

Граф пошел в лодку, подал Эмме руку, чтобы помочь ей войти в суденышко, но Эмма, став на край, оступилась.

Она упала бы на дно лодки, если бы он не поддержал ее своим телом.

— О, Чезаре, — слабо прошептала Эмма.

Граф отодвинулся от нее, отвязал веревку и бросил се в воду.

— Мы должны найти тебе приятеля, Эмма, — твердо сказал Чезаре. — Кажется, ты вбила себе в голову идею завести бурный роман. Может быть, какой-нибудь молодой человек твоего возраста разделит с тобой эти твои чувства.