Конец света отменяется - Волынская Илона - Страница 17

– Ушел? По-моему, он только приехал, – вяло удивилась Мурка.

– Он вторую неделю сюда как на работу ходит: рамы ощупывает, проводку ковыряет, продыху от него нет! – продолжал возмущаться старший. – Его сегодня здешняя директорша со скандалом прогнала, я думал, он хоть завтра не придет, а он снова здесь? Ну да, этот человек смущаться не умеет! – Он круто повернулся и, зло печатая шаг, потопал обратно к лестнице. Его младший коллега поколебался, но пошел следом, то и дело оглядываясь на столпившихся в коридоре ребят.

– Ну вот, всплыл тот самый «он», – меланхолично заметил Вадька.

– Мужик, который тоже пансионат купить хочет? Который утром с директрисой поругался? – переспросила Мурка. – Он что – Мотин папа?

– Так он же сбежал! – вспомнила Кисонька.

– Недалеко, – с невольным сочувствием к мужику вздохнула Мурка. – Догнали.

Глава 10

Между двумя мамами

Кисонька мыла полы – яростно, с остервенением. Вытащенные из-под кровати мокрые мотки серой пыли лепились на тряпку, и девушка со злобным рычанием волокла их к умывальнику. Черный налет оседал на пожелтевшем от времени фаянсе, черные «сопли», в которые вода превращала слежавшуюся пыль, забивали сток, но Кисоньке было плевать! Мурка забилась в угол кровати и не пыталась не то что помочь – слово сказать! Остальные просто исчезли и даже не совались со своим сочувствием. Кисонька ухватила за угол ветхий письменный стол и поволокла его от стены – стол скрипел и стонал, ободранные ножки со скрежетом цеплялись за пол. Кисоньку сопротивление только раззадорило, она дернула, ножки стола подогнулись, как у живого существа, и тот отодвинулся. Не переставая тихо, но явственно рычать от злости, она ляпнула тряпкой по грязевым наслоениям на плинтусе. Мотю бы так тряпкой по морде – ляп! И еще раз – ляп! И еще! Ненавижу!

Она и подумать не могла, что девушку в наши дни можно опозорить – всегда считала, что всякие «опозорили» и «скомпрометировали» остались в романах девятнадцатого века! И вот, пожалуйста! Сперва Мотя опозорил ее, когда начал за ней таскаться. И ведь почему – потому что она стильная, спортивная, умная и образованная! Она наказана за то, в чем хороша, – Мотей наказана! Но пока Соболев за ней таскался, а она от него бегала, еще можно было жить: кто-то, особенно девчонки, злорадствовал, но кто-то ведь и сочувствовал, ободряющие письма слал. А теперь все, конец!

Мотя напишет и «ВКонтакте», и в «Twitter», и на «Facebook», что Кисонька Косинская, бросив все, кинулась за ним в Бердянск – и ей конец! Она словно наяву видела, что накидают ей в «личку»: самые добрые просто спросят, не рехнулась ли она. Остальные будут рассуждать на тему, какую шубу Мотина мама обещала ей подарить и что все «гламурщицы» одинаковые – за шмотки с кем угодно и когда угодно. И ведь никто не подумает, что Соболев врет! В Бердянске была? Была. В одном пансионате с Мотей жила? Жила. Ну и нечего вкручивать насчет случайности и полной неожиданности!

Она еще раз с силой провела тряпкой по черному от застарелой грязи плинтусу и села прямо на мокрый пол:

– Никогда не отмыться! Не отчиститься…

Мурка слезла с кровати и забрала тряпку из рук сестры:

– Да эта комната лет двадцать такой чистой не была!

– Я не про комнату…

– Я понимаю… – вздохнула Мурка, уволокла тряпку в ванную и по дороге постучала кулаком в стенку соседнего номера. В комнату ввалилась вся компания сыщиков «Белого гуся». Евлампий Харлампиевич запрыгнул Кисоньке на колени и положил голову ей на плечо. От тяжелого пушистого тела шло успокаивающее тепло, а перья на макушке гуся смешно щекотали нос и щеку.

– Я во все социальные сети напишу, что это он за тобой приехал, а не ты за ним! – воинственно объявила Катька. – И Большому Боссу напишу!

– Мнение Большого Босса о моих личных делах меня совершенно не интересует! – отрезала Кисонька.

– Что, не пишет? – немедленно возмутилась бестактная Катька. – Жеребец бараний!

– Катька! – прикрикнул на нее брат. И тут же переспросил: – Почему бараний жеребец?

– А какие у них в Англии еще скоты водятся? Овцы и лошади! Мы по географии проходили.

Сева поморщился. Раньше при любом упоминании о Большом Боссе он начинал беситься, как собаками покусанный, и доказывать Кисоньке, насколько он, живой и настоящий, лучше виртуального англичанина. А теперь только морщится и на Катьку поглядывает. Мурка хмыкнула: неизвестно, как с Мотей и Большим Боссом, но одного поклонника Кисонька и впрямь отвадила. Потребовались всего-навсего бездна терпения… и год времени.

– Может, тебе сходить купить чего? – хмуро предложил Сева. – Расслабишься…

Или не отвадила. Для Севы предложить поход за покупками – о-очень большая жертва! Даже если покупать будут не на его деньги.

– Что тут можно купить – надувной круг-уточку? – буркнула Кисонька и мрачно закончила: – Спасенья нет. Мотю мне не победить.

– Я победила! – раздался радостный клич, и в комнату влетела сияющая Надежда Петровна. – Вот вы где, а я ищу – никого, нельзя комнаты открытыми бросать, там же вещи и деньги, а мало ли кто тут еще, кроме нас, есть…

– Немало, – прошептала Кисонька. – Даже слишком много для заброшенного пансионата.

– Вот-вот! – согласилась Надежда Петровна, но видно было, что она не слишком прислушивается к чужим словам, все затмило торжество победы. – Я ходила не зря! Сначала здешняя директриса меня и слушать не хотела – коробочки какие-то перебирала, дескать, пансионат закрыт, а до нас ей и дела нет. Но я так считаю: ее материальные проблемы – это ее личные трудности! Я ей так и сказала: хоть на радиорынке своими коробочками торгуйте, но пока вы здесь директор, будьте любезны обеспечить жильцам хотя бы минимальные условия! И она прониклась! Сейчас холодильник привезут! Конечно, всего один, но нам хватит. – И она расслабленно плюхнулась на кровать. Та снова отчаянно заскрежетала. Надежда Петровна огляделась. – Ой, как у вас чисто! Не думала, что вы сможете так отмыть!

В дверь постучались – наверное, так стучались средневековые стражники к каким-нибудь заговорщикам, когда являлись вести в тюрьму, а потом на казнь. Два коротких безапелляционных удара – и никаких сомнений, что могут не открыть или хотя бы спросить: «Кто там?» На пороге, конечно же, стояла Мотина мама!

– Чисто, – окидывая комнату уничтожающим взглядом, словно чистота была смертным грехом, процедила она. – Здешние бездельницы так не уберут, с собой прислугу взяли? – И Мотина мама уставилась на Вадькину, разглядывая ее, как выставленную в витрине вещь.

Лицо и шея Надежды Петровны пошли красными пятнами.

– Велишь ей прибрать у нас, – распорядилась Мотина мама, кивая Кисоньке. – У Матвея певческие легкие, он не может дышать пылью! И собирайся, у мальчика образовалось свободное время, он хочет сходить на пляж. Надеюсь, сама сообразишь, что навязывать моему сыну твоих плебейских приятелей не следует. Твоей сестрички это тоже касается.

Красные пятна на лице Надежды Петровны расползались, будто она заболела краснухой. Остальные ошалело молчали: Мотина мама – это было слишком даже для детективов «Белого гуся»! Она, правда, честное слово, ждет, что Надежда Петровна пойдет мыть у нее в комнате пол, а Кисонька покорно отправится развлекать Мотю на пляже. Кисоньку затрясло от бешенства. Сперва Мотя испортил ей репутацию, потом на пару с мамой умудрился запугать так, что она сбежала в Бердянск и попала в этот паршивый пансионат, теперь наверняка врет про нее в Интернете – и они уверены, что она сдалась и теперь их собственность?

– Выйдите, пожалуйста, – сдерживаясь из последних сил, процедила она сквозь зубы.

– Переодеться хочешь? Правильно, – кивнула Мотина мама. – Все вон! – непреклонно скомандовала она ребятам. – А вы, милочка, тряпку в руки и за работу! – распорядилась она Надеждой Петровной.

– Нет, это вы вон! – вскакивая, рявкнула Кисонька. – Убирайтесь из нашей комнаты, пока я просто-напросто вас не вытолкала!