Гражданин Галактики (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 38

Перси толстел, лопал все, пил воду из ручья. Ван обгорел на солнце, а потом покрылся коричневым загаром. Оба чувствовали себя отлично, и пионерная партия стащила свои карантинные спецкостюмы. И тут же все (включая даже Перси) слегли с трехсуточной перемежающейся лихорадкой и с чем-то вроде диареи; однако все выздоровели и вторично никто из них не заболел.

Дальше произошла смена участников группы, и все, кроме дяди Стива, Гарри и еще нескольких, которых они отобрали, уступили свои места другим членам команды. Половина участников второй партии получила сыворотку, сделанную из крови тех, кто уже перенес трехдневную лихорадку; почти никто из привитых не заболел. Но вернувшихся на корабль внутрь допустили не сразу — они были помещены в карантин, устроенный на временной дополнительной палубе, возведенной над полусферой носовой части «Элси».

Я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто эта планета совсем уж похожа на городской парк; впрочем, убить вас могут и в Канзасе. На планете обитали здоровенные, похожие на ящеров, хищники, с которыми дело иметь не рекомендовалось. Один из этих экземпляров все же получил Лефти Гомеса в первый же раз, когда мы встретились с этой тварью, и убил бы еще, по меньшей мере, двоих, если бы Лефти принадлежал к числу тех, кто мечтает жить вечно. Я никогда не поставил бы на Лефти, что он из породы героев, ведь он был всего лишь помощником повара-хлебопека и заведовал продскладом корабля, но дядя Стив говорит, что безоглядная отвага — самое распространенное из всех человеческих достоинств и что семь из каждых десяти — потенциальные претенденты на медали за доблесть, если их поставить в соответствующую ситуацию.

Очень может быть. Я-то принадлежу к числу этих самых трех. Не думаю, что я способен стоять насмерть и пытаться выколоть глаза чудовищу обыкновенным походным вертелом.

Впрочем, tyrannosaurus ceti был недостаточно опасен, чтобы заставить нас отказаться от этой планеты, если уж мы узнали, что они тут обитают и каков у них нрав. Любая крупная кошка была бы наверняка страшнее, потому что кошки умны, а эта зверюга была тупа. Просто надо стрелять первым, а разрывная пуля укладывает ее наповал, превращая в потенциальный ковер. Настоящей защитой от человека тираннозавр не обладает, и когда-нибудь люди истребят их поголовно.

Десантная группа разбила лагерь в виду корабля на берегу очаровательного залива Бэбкока, где мы встали на якорь. Два вертолета патрулировали местность каждый день, идя постоянно в паре, так, чтобы один мог спасти команду другого, если б этот другой потерпел аварию; причем они никогда не улетали дальше, чем на сотню миль от корабля. Мы вовсе не собирались завоевывать эту планету, а просто старались выяснить, могут ли ее завоевать другие люди и закрепить за собой. Могут. Во всяком случае, вблизи Бэбкок-бея… ну, а оттуда, где человек зацепился хотя бы большим пальцем ноги, его уже не спихнешь.

Моя очередь пришла только в четвертую смену, а к этому времени уже даже женщинам разрешалось выходить на бережок; тревожные дни остались позади.

Самые странные ощущения, когда ты впервые сходишь с корабля, связаны со встречей с погодой. Уже два года я жил в искусственной атмосфере и забыл, что такое дождь, ветер, луч солнца, падающий на твое лицо. На борту «Элси» вахтенный инженер время от времени просто наобум немного изменял влажность, температуру и содержание озона в воздухе — считалось, что это содействует улучшению нашего обмена веществ. Но это не была погода; ну, вообразите себе, будто вы целуетесь с сестренкой вместо…

От первой капли дождя я просто ошалел; даже не понял, что это такое. А затем принялся носиться взад и вперед, выплясывая как оглашенный, пытаясь поймать капли открытым ртом. Это был дождь, настоящий дождь, и это было непередаваемо прекрасно!

Той ночью я никак не мог уснуть. Ветерок на лице, посапывание и похрапывание товарищей, отдаленные шорохи каких-то тварей за нашим оборонительным оцеплением, отсутствие настоящей темноты — все это прогоняло сон. Корабль ведь тоже живой — у него свои специфические шумы, но они совсем другие, чем тут, под открытым небом; планета жила своей жизнью.

Я тихонько встал и на цыпочках вышел из палатки. Перед палатками мужчин, примерно в футах пятидесяти от них, виднелся вахтенный. Меня он не замечал, так как внимательно смотрел на циферблаты и экраны, контролирующие работу внутренних и внешних ограждений и охранного поля, прикрывавшего нас сверху. Мне не хотелось вступать в разговор, а поэтому я вернулся и обошел палатку сзади, чтоб не видеть даже слабого отсвета приборов вахтенного. Там я остановился и стал любоваться небом.

В первый раз со времени отлета с Земли я увидел его по-настоящему; ночь была безоблачна. Я стоял как заколдованный, даже слегка опьяненный этим зрелищем.

Потом я попробовал отыскать знакомые созвездия.

Это было нетрудно. Одиннадцать световых лет для большинства звезд все равно что для нас переход на другую сторону улицы. Большая Медведица стояла прямо над головой. Только она казалась чуть-чуть более расползшейся, чем видится с Земли, но узнать ее было легко. Орион сверкал у самого горизонта передо мной, зато Процион как-то сильно сдвинулся, а Сириуса вообще не было видно, возможно, он ушел за горизонт; Сириус ведь еще ближе к Земле, чем Тау Кита, и с того места, откуда я смотрел сейчас, его, возможно, следовало искать совсем в другой части небосвода. Я попробовал в уме построить на звездной полусфере обратный треугольник, чтобы определить, где же должен находиться Сириус, но запутался и сдался.

Затем я попытался отыскать Солнце. Я знал, где оно должно быть — в созвездии Волопаса, между Арктуром и Девой, но прежде всего надо было разыскать этого Волопаса, а уж после пуститься на поиски старины Солнца.

Волопас находился у меня за спиной, почти столь же близко к горизонту, как Орион на другой стороне небосвода. Арктур немного сдвинулся, и это слегка подпортило булавообразную форму Волопаса. Но я не сомневался, что это он и есть.

А вот и Солнце! Желто-белая звезда того же цвета, что и Капелла, только менее яркая, примерно второго класса. Все сходилось: и позиция, и класс. Кроме того, эта звезда и не могла быть ничем иным, так как в этом секторе не было никаких столь же ярких звезд, когда мы с Патом учили астрономию, надеясь получить медаль за знание астрогации. Это, бесспорно, было Солнце.

Я смотрел на него с какой-то задумчивой печалью, скорее приятной, чем вызывающей боль. Интересно, что сейчас делает Пат? Надо думать, гуляет с дочкой? Или нет? Я никак не мог вспомнить, какое там сейчас время по Гринвичу. Он на Земле, ему тридцать лет, у него пара ребятишек, лучшая часть жизни уже позади… А я нахожусь здесь, и лет мне столько, что на Земле я бы сейчас только-только заканчивал второй курс колледжа.

Нет… Ничего подобного; там я был бы ровесником Пата.

Но мне же не тридцать!

Я приободрился и решил, что в конце концов мне повезло больше, хотя поначалу думал иначе. Я вздохнул, немного побродил кругом, ни о чем не беспокоясь, так как даже эти ящеры не могли подобраться к нашей ночной защите без того, чтобы на их барабанные перепонки не обрушились громы и молнии. Если, конечно, допустить, что у них есть уши. Загончик Перси располагался поблизости; он услышал меня и подошел к самой выгородке, так что мне ничего не оставалось, как пройти туда и почесать ему рыльце.

— Ничего себе местечко, дружище! Как считаешь? Я подумал, что, когда «Элси» вернется домой (а я сейчас уже не верил в мрачные предсказания дяди Стива), так вот, когда я окажусь дома, мне все еще будет двадцать с хвостиком, и это прекрасный возраст для эмиграции. А Конни — это то место, куда бы стоило вернуться; именно так оно выглядит.

Перси ответил мне тихим похрюкиванием, которое я перевел как: «Неужели ты мне ничего не принес пожрать? А еще другом считаешься!» Мы с Перси закадычные друзья; на борту корабля я его кормлю наряду с его родными братцами, хомячками и крысами.