Конан и грот Дайомы - Мэнсон Майкл - Страница 37

– Да, пикты.

Киммериец уставился на скалы впереди.

– Обошли нас? Но как? Пусть Кром нарежет ремней из моей шкуры! Не понимаю!

– Взгляни, господин.

Они находились на возвышенном месте, откуда можно было рассмотреть поверхность оставшейся позади шхеры. Напрягая глаза, Конан увидел там тонкую цепочку следов; они петляли в снегу, огибая полыньи и осевшие ледяные торосы, затем выходили к обрывистому берегу и исчезали в скалах.

Значит, пикты не боялись перебираться прямиком через фиорды, по ненадежному льду! Либо они знали, куда идти, чтоб не провалиться, либо им было на это наплевать: их вела ненависть, заглушая страх смерти. Впрочем, смерть пиктов никогда не страшила, и Конан не был особо удивлен, обнаружив, что лесные крысы догнали их маленький отряд и даже ухитрились его окружить. Если тут и имелось что-то достойное удивления, так это его собственная слепота! Он привык чуять врагов за многие тысячи локтей.

Киммериец быстро огляделся, подыскивая место для обороны. Какую-нибудь щель в скалах – вроде той, прежней, среди трех валунов на вересковой пустоши. Оставаться на виду было нельзя; тут их могли засыпать стрелами, ибо Конан полагал, что теперь преследователи не будут церемониться с ним и вступать в ближний бой. Одно дело – изловить живьем пришельца из Киммерии для жертвы богам, и совсем другое – месть за три десятка погибших воинов! Вряд ли пикты пустят в ход топоры, если окажется достаточно луков.

– Не тревожься, господин, – промолвил голем. – Я перебью их. Всех перебью!

– Будь у меня каменная шкура, я бы не тревожился, – буркнул Конан. – Туда! Быстрее!

Он подтолкнул Зийну к ближайшей скале, невысокой и плоской, торчавшей в двадцати шагах, но тут из-за нее выступил кряжистый воин в меховом плаще с капюшоном. Он был не молод; густая борода с проседью спускалась на грудь, на шее висело ожерелье из медвежьих когтей, обнаженные предплечья походили на перевитые жилами корни дуба. Казалось, бородач безоружен; во всяком случае, Конан не разглядел при нем ни топора, ни копья, ни дротика.

Замерев, киммериец и пикт рассматривали друг друга. Конан сжимал арбалет, прикидывая, что сможет снять лесную крысу одним выстрелом. Его противник не шевелился и держал руки на виду, но это мало что значило: пикты с отменной ловкостью пользовались пращой, а с двадцати шагов удар каменного снаряда был бы смертелен.

Но бородач вроде бы не собирался сражаться. Напротив, он поднял пустые руки и произнес, гортанно выговаривая хайборийские слова:

– Опусти самострел, киммериец. Тебя еще не собираются убивать.

– Кто ты? И чего тебе надо? – Конан закинул арбалет за спину, ощупывая при том рукоять кинжала. Пожалуй, он сумел бы бросить свой стигийский нож в горло этому коротышу. Двадцать шагов – расстояние небольшое.

– Я – Никатха. Военный вождь послал меня за тобой, когда мы нашли погибших воинов.

– А что хочет от меня военный вождь? Чтобы я подарил Крому твою печень? – с ухмылкой произнес Конан.

– Я плохо сказал, – ответив ухмылкой на ухмылку, бородач развел руками. – Не простой вождь послал меня, а сам Деканаватха, вождь вождей, венчанный дубом и омелой. Тебе знакомо это имя?

Конан кивнул. Деканаватха владычествовал над всеми северными пиктами, от среднего течения Черной реки до границ Ванахейма. Среди пиктов случались междоусобицы, но предводители южных кланов опасались задевать Деканаватху и его людей; слишком грозным и удачливым казался северный вождь. Он делил свою власть лишь с Дивиатриксом, главой друидов, избранником богов Леса, Неба и Луны. Как поговаривали в Велитриуме, на пиктской границе, этот Деканаватха был великим воителем, а Дивиатрикс – великим колдуном, и пока они поддерживали друг друга и жили в полном согласии, их народ процветал. Процветал, разумеется, на свой пиктский манер: мяса и шкур было вдоволь, а все остальное добывалось рядом, в богатой Аквилонии или в Зингаре.

Пикт пошевелился.

– Я хочу говорить с тобой, Конан-киммериец. Так повелели Деканаватха и мудрые друиды.

– Ты знаешь меня?

– Я слышал о тебе, – Никатха пожал плечами. – Вполне достаточно, чтобы всадить тебе в глотку стрелу.

– Тогда в чем дело? – Конан вытащил нож и теперь угрожающе раскачивал его в ладони.

– Вождь и друиды повелели, и я говорю, а не стреляю. Хотя тут, клянусь Гуллом, за каждым камнем сидит человек с луком или пращой.

Никатха изъяснялся на дикой смеси киммерийского, аквилонского и немедийского: все эти языки имели общий корень, так что Конан неплохо понимал пикта. Особенно, когда речь зашла о лучниках и пращниках, сидевших за каждым камнем. Теперь он точно знал, что нечего рассчитывать на Идрайна; конечно, неуязвимый голем перебьет пиктов, но за это время и Зийну, и самого Конана изрешетят стрелами.

Подумав об этом, киммериец сунул кинжал в ножны и кивнул Никатхе:

– Говори!

– Тридцать четыре воина шли по твоим следам до Сизой Пустоши, – произнес пикт. – И все они там погибли. Я видел: одних поразили стрелы, других – меч… а третьи разрублены напополам словно кабаньи туши. И есть такие, чьи головы треснули как спелый орех под ударом молота.

– Что удивительного? – сказал Конан. – Я не собирался играть с вашими лесными крысами в кости.

– Не в том дело. Вас двое – двое и женщина. Двое бойцов не могут одолеть три десятка. Если только тут не замешана волшба.

– Вся волшба – мой меч да его секира, – Конан кивнул в сторону Идрайна. – Другой не было.

Внезапно возбудившись, пикт запустил пятерню в густую бороду и сделал шаг вперед. Темные его глаза сверкнули.

– Ты лжешь, киммериец! Там было колдовство! Наши друиды это учуяли!

– Ваши друиды не учуют даже запах свежего пива с трех шагов, – с презрительной усмешкой сказал Конан. – Они неискусны и слепы, как беспородные псы.

Разумеется, это было преувеличением. К примеру, Зогар Саг, колдун из конаджохарских дебрей, умел многое, хоть и не являлся друидом. Этому шаману подчинялись и звери лесные, и люди, и всякие твари вроде болотных демонов… Что ж тогда говорить о друидах, служителях богов Леса, Неба и Луны!

– Неискусны? – повторил Никатха, вцепившись в бороду обеими руками. – Неискусны, ты сказал? Так знай же: в моем отряде есть белый друид, мудрый Зартрикс! Он провел нас по снегу и льду, среди скал и над солеными водами – провел быстро, чтоб мы сумели тебя догнать. И он сделал так, что ни ты, ни твой воин не заметили нас, пока не очутились в окружении. Или ты и в это не веришь?

Никатха испустил долгий гортанный клич, и отовсюду, из-за камней и скал, поднялись коренастые фигуры в плащах из волчьих шкур. Одни держали луки и пращи, другие – связки дротиков, третьи – копья, молоты и каменные секиры, излюбленное оружие пиктов. Людей было сотни полторы, не меньше, и Конан почувствовал, как волосы его зашевелились под железным обручем Дайомы. Он покосился на своих спутников. Черты Идрайна казались безмятежно-спокойными, но лицо Зийны помертвело. Она, вероятно, уже прощалась со своим цветущим Пуантеном и виноградниками на берегу Алиманы.

– Я вижу много крыс, – вымолвил Конан, – но среди них нет пса, унюхавшего мой след. Где он? Где этот друид Зартрикс, который привел вас сюда?

– Все в свое время, киммериец, все в свое время, – Никатха важно огладил бороду. – Итак, наши друиды почуяли злое колдовство, и Деканаватха, великий вождь, повелел нагнать вас и подвергнуть испытанию.

– Какому еще испытанию? Сунуть в костер? Привязать к столбу пыток посреди селения? Или подвесить вниз головой где-нибудь в роще?

– В священных рощах висят жертвы богам, киммериец. Клянусь великим Гуллом и прародителем нашим Семитхой, это высокая честь, которой достойны лишь храбрейшие из наших врагов. Что же касается колдовства, то с ним дело будет иметь мудрый Зартрикс, и как он порешит, так и станется. Те из вас, кто чисты, повиснут в роще, а злого демона искоренит наш жрец. Искоренит божественным огнем!

– По мне, что висеть, что гореть, все едино, – пробормотал Конан, оглядывая ряды пиктских воинов. – И лучше я приму смерть от стрелы и секиры, чем от веревки и пламени костра. Будем сражаться, бородатый пень!