Конан и грот Дайомы - Мэнсон Майкл - Страница 35

С чувством, близким к восхищению, Аррак следил, как серокожий взялся за дело. Разумеется, и этот великан был ничтожным прахом земным, недостойным взгляда Древнего Духа Изменчивости, но Аррак признался себе, что не может оторваться от завлекательного зрелища. Серокожий быстро закончил то, что начал синеглазый: сокрушил пиктов секирой и кулаком, доказав свою удачливость и уменье. Он был великолепен!

Пожалуй, думал Аррак, стоит присмотреться к нему повнимательней. Если у великана имеется некая цель, то он может стать более подходящим вместилищем для Древнего Духа, чем Эйрим, вождь западных ванов. Не подвергнуть ли серокожего испытанию? Смертельной опасности, как просит о том Избранник? Если он выживет, то можно допустить его в Кро Ганбор, чтобы познакомиться ближе…

Впрочем, размышлять на сию тему было еще рано. Пройдет немало дней, прежде чем киммериец и серокожий достигнут равнин Ванахейма – люди так медлительны! Аррак не сомневался, что нынешний Избранник своевременно известит об этом, взмолившись о помощи. А потому Древний Дух вновь оставил стигийца, погрузившись в мысли о своем могуществе, о причинах изгнания из Предвечного Мира, и в думы о прошлом.

– Не могу, – шепнула Зийна, – не могу, милый! Он смотрит…

– Он спит, – сказал Конан, лаская упругую грудь девушки. – Спит, не видит и не слышит ничего. Он – камень, и ему нет до нас дела, клянусь Кромом!

По правде говоря, киммериец лишь пытался успокоить Зийну. Их серокожий спутник хоть и сидел неподвижно, с опущенными веками, не пропускал ни шороха лесного, ни тени в ночном сумраке. Впрочем, их шепот и возня под накинутым плащом его не интересовали; вряд ли Идрайн даже понимал, чем они занимаются и что означают поцелуи, объятья и сдержанные стоны Зийны.

Второй день они пробирались вдоль побережья, в приграничной местности, разделявшей Ванахейм и Пустоши Пиктов. Здесь, на севере, во владениях Имира, подтаявшие морские льды еще дышали холодом, под низкорослыми елями еще лежали груды снега, а чахлые корявые березы, торчавшие среди трясин, только-только начали пробуждаться к жизни после зимних метелей и вьюг. Путешествовать в этих краях было нелегко: заваленный буреломом болотистый лес подступал к самым береговым утесам, отвесным и обрывистым, каменный щит материка взрезали шхеры, иногда рассекавшие сушу на многие тысячи локтей. Но между лесом и скалами тянулось сравнительно открытое пространство, узкая полоска земли, покрытая осыпями и желтой прошлогодней травой; эту естественную дорогу, уходившую к северу, к равнинам Ванахейма, Конан и решил использовать.

После битвы с пиктами они потратили день или два на отдых, в основном из-за Зийны, так как раны киммерийца были не столь серьезными и не помешали бы ему продолжить путь. Но удар дубины, которую метнули в ноги девушке, не прошел бесследно. Кости ее, к счастью, остались целы, однако на голенях вспухли огромные синяки, причинявшие боль при любом движении. Конан лечил ее примочками из листьев папоротника да горьким отваром из мха и хвои. Один Митра ведал, какое из этих средств оказало целительный эффект, но вскоре опухоль спала, и Зийне удалось взгромоздиться на жеребца Идрайна. Путники тут же тронулись в дорогу: мужчины – пешком, девушка – на коне.

Когда они пересекли лес и вышли к побережью, скакун начал хромать. Копыта его были сбиты о камни, вдобавок он непрерывно дрожал – для зингарского жеребца суровый северный климат был непривычен, как и жалкие сухие стебли, которые ему приходилось жевать вместо сочной зеленой травы. Возможно, сказывалась и недавняя бешеная скачка, когда Идрайн гнал скакуна днем и ночью, пытаясь настигнуть своего сбежавшего господина; так или иначе, каменные осыпи и холод доконали скакуна. Конан забил его и оставил на поживу волкам, ибо в мясе путники нужды не испытывали – на болотах было достаточно уток и гусей, а в лесу встречались кабаны и лоси. Арбалет Конана вполне мог прокормить его и Зийну, а Идрайн не нуждался в пище.

Одно это вызывало у девушки суеверный страх и неприязнь. Серокожий исполин пугал ее – и своей полной нечувствительностью к холоду, и тем, что не испытывал никаких человеческих потребностей, и бездушным ледяным взглядом, и даже негромким своим голосом, от которого за десять локтей веяло дыханием Серых Равнин, Она никак не могла привыкнуть к тому, что Идрайн всего лишь оживший камень, равнодушный к тяготам нелегкого пути, преследующий только одну цель – выполнить приказ колдуньи, вдохнувшей в него жизнь.

Она сторонилась серокожего и боялась заниматься при нем любовью. Каждый вечер Конан подолгу уговаривал свою пуантенку, и хоть не без успеха, однако всякий раз он ощущал скованность, охватывающую Зийну. Она любила его – быть может, еще крепче – но молчаливое присутствие Идрайна гасило ее страсть словно ведро воды, выплеснутое в пылающий костер.

Конан с удовольствием бросил бы серого гиганта, но не представлял, где и каким образом можно расстаться с этой нелюдью. Идрайн разыскал его в пиктских дебрях, а это означало, что их соединяет некая магическая связь, разорвать которую под силу лишь опытному колдуну. Но колдунов ни опытных, ни начинающих, под рукой не было, и киммерийцу приходилось мириться с угрюмым молчаливым спутником.

Зийна вздохнула и прижалась к нему, щекоча ухо горячим дыханием.

– Когда ты закончишь свои дела на севере… – начала она.

«…мы отправимся в Пуантен», – мысленно продолжил Конан. Девушка не знала о цели их странствий, хоть и догадывалась, что ее возлюбленному предстоит какая-то нелегкая задача в Ванахейме. Но вопросов Зийна не задавала, а Конан ее в подробности не посвящал, не желая путать до срока стигийским колдуном и его рыжебородыми кровожадными ванирами. Что же касается Пуантена и прекрасных берегов Алиманы, он был не прочь их посетить, когда разделается с поручением зеленоглазой ведьмы. А посетив, он собирался, во-первых, снять голову с обидчика Зийны, главаря рабирийской разбойничьей шайки, а во-вторых, убедиться, что девушке вернут отчие земли. Конечно, граф Троцеро слыл благородным человеком и вряд ли нанес бы обиду сироте, но лучше – так казалось Конану – если ее права подтвердят острый меч и сильная рука.

– В Пуантене уже распускаются розы, – шептала Зийна ему в ухо. – Поля зелены, ветер играет в кронах дубов, а на склонах гор цветет клевер и пахнет медом…

– Послушать тебя, так Пуантен – сплошной сад Митры, – сказал Конан, поглаживая шелковистые волосы девушки.

– Конечно, милый! Своя земля каждому дорога… Но если ты хочешь, я отправлюсь с тобой в Киммерию.

– Но я не хочу туда возвращаться, клянусь Кромом! Киммерия не слишком уютное место – горы, леса, снега и козы. На свете есть уголки и поприглядней… ну, хотя бы твой Пуантен! Хочешь, я его завоюю и сделаю тебя графиней?

Она испуганно отпрянула.

– Что ты! Пуантен – вотчина славного Троцеро, нашего повелителя и опоры аквилонского трона! Можно ли посягнуть на его власть!

– Ты права, нельзя, – согласился Конан. – Да и что такое маленькое графство в горах, промеж двух рек?

Лучше я завоюю Аквилонию и стану королем в Тарантии, а ты – моей королевой. Славный же граф Троцеро будет опорой нашего трона.

Зийна не знала, плакать ей или смеяться, а потому коснулась горячими губами щеки своего киммерийца и шепнула:

– Ты и так король… мой король и повелитель… Разве этого мало?

– Не мало, но и не много. Я же ищу большего.

Она не обиделась, только спросила:

– Чего же, любимый мой?

– Богатства и славы, власти и почета. Не подаренных, а взятых с бою, завоеванных силой. Еще хоту обрести мощь… великую мощь, какой владеют боги… власть над молниями…

Девушка негромко рассмеялась.

– Но мы ведь не боги, мы – люди! Молниями владеет пресветлый Митра, страж справедливости, благословляющий добрых и карающий злых. Мы же должны молиться ему и просить о защите и помощи.

Конан, разгоряченный близостью ее жаркого тела, откинул плащ и сел, поджав ноги. Прохладный ветер с моря обжег его кожу своим дыханием.