Марсианка Подкейн. Космический патруль - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 8

– Кларк, – сказала я, – ты вел себя как законченный идиот. И к тому же все это была ложь, глупая и бессмысленная.

– Увянь, – сердито ответил он. – Если я везу что-нибудь незаконное, пусть поищут, им за это платят жалованье. «Хотитезаявитьочемнибудь?» – передразнил он инспектора. – Дурь какая. Кто же станет «заявлять», что волочет контрабанду.

– Все равно, – не отставала я, – если бы Па услышал тебя…

– Подкейн.

– Да, дядя Том?

– Оставь его. Скоро старт. Это очень интересно.

– Но ведь… да, дядя.

Немного упало давление, потом дернуло так, что только ремни удержали нас в креслах. Потом раздался чудовищный рев – это мы отрывались от Деймоса. Вскоре настала полная невесомость, а за ней – мягкая, но неодолимая тяга в одном направлении.

Комната начала поворачиваться… медленно, почти незаметно. Слегка закружилась голова.

Мало– помалу (всего минут двадцать) наш вес увеличивался, пока не достиг нормального… и пол встал наконец почти горизонтально. Но не совсем…

Вот что произошло. Первый рывок – это ракетные буксиры зацепили «Трезубец» и вышвырнули его на свободную орбиту.

Это не слишком трудно: притяжение чуточных-крошечных спутников типа Деймоса можно не брать в расчет, нужно только стронуть с места весьма солидную массу корабля.

А мягкую тягу – одна десятая стандартного земного – создавал маршевый двигатель самого корабля. «Трезубец» – корабль с постоянным ускорением, он не мелочится с расчетами экономичных траекторий с неделями и месяцами свободного полета. Он движется быстро и быстро набирает ускорение.

Но пассажирам для полного комфорта мало одной десятой "g", они привыкли к большему. Как только корабль лег на курс, Капитан включил вращение и наращивал его до тех пор, пока центробежная сила вкупе с ускорением не достигли в векторном сложении силы притяжения на поверхности Марса (или 37% земной нормали) для уровня кают первого класса.

Однако полы не встанут строго горизонтально, пока вращение плюс ускорение не достигнут одного стандартного "g" или земной нормали.

Может, я объясняю не совсем понятно. Во всяком случае, в школе я так толком и не разобралась в этом. Позже, когда я увидела машины, вращающие корабль, и приборы, вычисляющие величину центробежной силы, я все поняла. Вспомните, ведь «Трезубец» и его братья – «Треугольник», «Трилистник», «Триада» и «Тройка» – представляют собой огромные цилиндры. Направление ускорения совпадает с осью цилиндра, это очевидно.

Центробежная сила стремится от оси – куда же еще? Эти силы складываются для создания в пассажирской зоне «искусственного тяготения», но, поскольку одна из них (ускорение) постоянна, а другая (вращение) может меняться, то есть лишь одна величина центробежной силы, которая, слагаясь с ускорением, заставит полы лечь строго горизонтально.

Для «Трезубца» нужно 5,42 оборотов в минуту, чтобы обеспечить ровные полы и земную силу тяжести. Я точно это знаю: мне сказал сам Капитан… а я потом проверила его арифметику и ошибок не нашла. Пол нашей каюты – в тридцати с небольшим метрах от оси корабля, так что все в порядке.

Как только пол оказался у нас под ногами и прозвучал сигнал отбоя, я отстегнулась и выскочила из каюты. Мне не терпелось осмотреть корабль, я даже чемоданы не стала разбирать.

Тот, кто изобретет путный дезодорант для космических кораблей, станет миллионером. Сшибает прямо с порога.

Надо отдать справедливость, с этим борются, еще как борются. На каждом цикле воздух прогоняют через фильтры, его моют, ароматизируют, добавляют кислород, чистый, как помыслы младенца. Кислород получают тут же, это побочный продукт оранжереи. Такому воздуху можно смело присуждать большую медаль Общества Искоренения Дурных Намерений.

И экипаж все время что-то чистит, полирует, моет, стерилизует – словом, стараются все!

И все же, даже от новенького роскошного суперлайнера, вроде нашего «Трезубца», так и разит людским потом и первородным грехом с явственными обертонами гниющей органики, случайных травм и прочего, о чем лучше не вспоминать. Однажды Па взял меня на вскрытие древней марсианской могилы – тогда-то я и поняла, зачем ксеноархеологам кислородные маски. Но от корабля прет еще хуже, чем от могилы.

От жалоб толку мало. Вас выслушают с профессиональным участием, пошлют с вами кого-нибудь из команды и опрыскают вашу каюту каким-то составом, причем я подозреваю, что состав этот просто притупляет на время ваше обоняние. Команда даже сочувствовать-то вам толком не может: они, бедняжки, давно принюхались. Они проводят на кораблях долгие годы и просто не замечают эту несравненную вонь. Кроме того, они знают, что воздух кристально чист – это показывают все корабельные приборы. Так что космонавт-профессионал просто не поймет, о каком-таком запахе вы говорите.

И к жалобам пассажиров они тоже привыкли – симулируют сочувствие и делают вид, что исправляют дело.

Я жаловаться не стала. Если надеешься повергнуть к своим стопам весь экипаж, не стоит начинать с брюзжанья. Но все прочие новички жаловались, и я их вполне понимала. Честно говоря, у меня забрезжило сомнение, стоит ли мне становиться космонавтом.

А дня через два мне уже казалось, что корабль основательно подвычистили, и я думать забыла о запахе. Я поняла, почему космонавты не чувствуют вони, о которой говорят пассажиры: их нервные узлы просто отсекают знакомые запахи, вроде как компьютеры у астрономов игнорируют объекты, чьи орбиты заложены в их память.

Конечно, запах не исчез. Наверное, он въедается прямо в металл и останется там, даже если металл переплавить. Слава богу, что нервная система у людей бесконечно адаптивна.

Это, похоже, не относится к моей нервной системе во время блиц-разведки «Трезубца»; добро еще, что за завтраком я ничего не пила и почти ничего не ела. Мой желудок порывался к действию, но я строго внушила ему, что сейчас не до него – мне очень хотелось осмотреть корабль и не было времени потакать слабостям, «кои суть бремя всякоей плоти».

«Трезубец», в общем и целом, недурен – в точности как на рекламных проспектах… если не считать этого ужасного запаха. Бальный зал роскошный и такой большой, что можно проследить дугу окружности (ведь наш корабль, если помните, цилиндр). И пол у него никогда не встает дыбом. Еще есть салон отдыха с видом открытого космоса, который можно заменить голубым небом с пушистыми облаками. Там уже вовсю дребезжали какие-то старые перечницы.

Обеденный салон показался мне маловат, я живо вспомнила о первых-вторых сменах и рванулась поторопить дядю Тома, а то все хорошие места разберут до нас.

В каюте его не было. Я по-быстрому заглянула во все двери и в МОЕЙ комнате обнаружила Кларка – он закрывал мой чемодан!

– Что ты тут забыл? – возмутилась я.

Он обернулся и живо надел личину тупицы.

– Я посмотрел, нет ли у тебя таблеток от тошноты, – соврал он деревянным голосом.

– И для этого перерыл все мои вещи! – я потрогала его щеки – жара не было. – Нет у меня никаких таблеток. Но я знаю, где каюта врача. Если тебе плохо – давай, отведу; он тебя вдосталь ими накормит.

Он отстранился.

– Не стоит… похоже, все уже прошло.

– А теперь слушай меня, Кларк Фрайз. Если ты…

Но он и не думал слушать: скользнул мимо меня в свою комнату и щелкнул замком.

Я закрыла чемодан – и тут меня осенило. Именно этот чемодан собирался досматривать инспектор, когда Кларк отмочил насчет «пыльцы блаженства».

А мой братец ничего не делает без причины. И никогда.

Причины эти могут быть совершенно непостижимыми, но стоит копнуть поглубже, и вы убедитесь, что дури там – ни на грош. Мой братец логичен, как компьютер… и такой же бесчувственный.

Теперь мне стало ясно, зачем ему понадобился скандал на таможне.

И почему я оказалась на три кило тяжелее.

Но я не знала, ЧТО он протащил в моем багаже.

И ЗАЧЕМ?

ИНТЕРЛЮДИЯ

Рад видеть, Подди, что ты снова взялась за дневник. Дело, конечно, не в твоих забавных девчачьих суждениях; просто ты иногда (хоть и не часто) снабжаешь меня полезной информацией.