Дилетант галактических войн - Михеев Михаил Александрович - Страница 4

Так что резкое изменение погоды никого не удивило, но взволновало изрядно — на праздники домой хотелось всем, и то, что вахтовый день для их ударно-раздолбайской буровой бригады выпадал на двадцать восьмое декабря, не могло не радовать. А теперь праздники грозили накрыться звонким медным тазом даже для тех, кто жил в славном городе Усинске, куда, собственно, они и должны были лететь. Для тех же, кто жил в других городах и собирался пересесть на поезд или самолёт, проблема вообще вставала в полный рост и злорадно хихикала.

Однако потом всё вроде стало налаживаться — ближе к вечеру, в рано наступивших северных сумерках, туман начал подозрительно быстро рассеиваться, и почти сразу же им сообщили, что борт вылетел. И уже совсем в темноте загудели винты Ми-171. Поганенькая машина, намного менее надёжная, чем старенький Ми-8, как почему-то считали многие, однако сейчас ей были рады. А вот чему рады не были, так это вновь наползавшему туману, густому, как молоко. В такой ситуации вертолёт мог и уйти, всё зависело от воли пилота, но тому, очевидно, не слишком улыбалось назавтра повторять тот же маршрут, и потому он решил садиться. Угу. Решить решил, но огней вертолётной площадки явно не увидел и пошёл на посадку по другую сторону от буровой. Хорошо, растяжки[1] не зацепил.

Потом вертолёт, завывая, как последняя сволочь, на малой высоте облетел буровую и всё-таки сел, обсыпав собравшихся поднятым потоком воздуха из-под винта снегом. Открылся люк, вывалился наружу трап, и, как всегда, первым спустился механик, а потом начали вылезать обычно недовольные жизнью сменщики. «Обычно» потому, что на две недели в тундру, да ещё в праздники, где единственными радостями жизни будут диски с фильмами, телевизор, если не навернётся антенна, да прихваченная контрабандой бутылка, не особенно хотелось никому и никогда. Даже призванная подсластить пилюлю конфетка в виде премий настроения людям не улучшала.

Прилетевшие и улетающие быстро здоровались, иногда обменивались парой-тройкой фраз и разбегались — одни спешили отойти от вертолёта до того, как винты на взлётном режиме вновь поднимут снежную круговерть, другие, наоборот, торопились залезть в вертолёт. Впрочем, до взлёта было ещё довольно далеко — сзади из вертолёта шустрые стропаля, пэгээрщик и двое помбуров выгружали переводники, ящики с сухарями и ещё какую-то железную мелочь. Взамен на базу отправляли разобранный пробоотборник и ящики с керном.[2]

Народ разместился в металлическом брюхе винтокрылой машины довольно быстро. Двадцать три человека — помбуры во главе с бурильщиком, машинисты, слесарь, электрик, повара… Словом, народу набралось изрядно. Последними залезли поммастера, химик и супервайзер.[3] Супервайзер, правда, должен был лететь другим бортом, но его начальство как-то договорилось, и его поменяли вместе с буровиками.

Супервайзер Джим, американец огромного роста и немалых габаритов, был мужик пожилой, если не сказать старый. Когда-то он отвоевал во Вьетнаме, был ранен. После войны оставшийся не у дел бывший морской пехотинец крепко запил, но нашлись друзья, устроившие его на работу на буровую. С тех пор он так и работал, объездил практически весь мир, а последние годы прочно прописался в России, благо легко находил общий язык с людьми. Мужик он был не вредный, и его в общем-то уважали, тем более что стучать, в отличие от многих более молодых соотечественников (и не только соотечественников), он не любил.

Поммастера, двадцативосьмилетний Женя со смешной фамилией Пец, пожалуй, не уступал американцу ни в росте, ни в габаритах, хотя и выглядел заметно более подтянутым. Впрочем, это объяснялось скорее разницей в возрасте и хорошей генетикой, чем его собственными стараниями — спортом он не увлекался уже давно и физической работой себя особенно тоже не перетруждал. Однако эти двое, заняв свои места, сидели спокойно, а шум производил зажатый между ними Вася-химик.

Мало того что у него с собой были тяжёлый, старый, ещё советского образца, рюкзак, здоровенная сумка и ноутбук (ничего удивительного — человек, бывало, по два месяца в тундре сидел, вот и привык всё таскать с запасом), так он с собой зачем-то брал ещё и борсетку, что раньше вызывало смех у остальных. Потом, правда, привыкли и посмеиваться перестали — химик работал с ними уже четвертый год, что для инженера из сервисной организации довольно много. Инженером он был хорошим, людей зря не гонял и при необходимости мог сутками не слезать с буровой, поэтому его уважали, а на мелкие странности давно перестали обращать внимание. Вот его сменщицу, которая сейчас топала к балкам, многие не слишком жаловали — нет, инженером она тоже была неплохим, в этом претензий к ней ни у кого не было, но с людьми она ладить не умела совершенно. К тому же если улетавший сейчас химик умел организовывать работу так, что всё делалось спокойно и не торопясь, не рвя лишний раз жилы, то у Натальи аврал был скорее нормой.

Сейчас химик под негромкие смешки собравшихся скандалил, перекрикивая шум турбин, с первым помбуром Серёгой Сотниковым. Они всегда скандалили по мелочам, притом что в паре работали исключительно хорошо. На сей раз поводом для скандала послужил ещё один элемент поклажи химика — гитара в потёртом чехле, которую он таскал с собой из города, терзая уши собравшихся не слишком мелодичной (слух ведь не купишь) музыкой. Судя по всему, химик ухитрился зацепить Серёгу по голове, и теперь они громко обвиняли друг друга во всех тяжких. Правда, химик явно проигрывал — трудно ругаться матом с тем, кто матом разговаривает. Однако на сей раз это быстро надоело их попутчикам.

— Вась, да уймись ты. — Бурильщик Виктор Шурманов, мужик серьёзный и уважаемый (двадцать лет в бурении и две ходки), протянул руку и дёрнул химика за полу пуховика. — И ты, Сергей, сядь и заткнись. Сотников, б… Я кому сказал!

Увещевание подействовало — Сотников уселся и с видом победителя задрал нос. Парень он был шебутной, но добродушный, так что для него инцидент был исчерпан. Химик от рывка Шурманова плюхнулся на своё место секундой раньше, только и успев буркнуть: «Повесишься на барите».[4] Впрочем, эту угрозу никто всерьёз не воспринял — чего-чего, а подлянок от химика пока что не было.

Наконец все расселись по жёстким сиденьям вдоль бортов, кто-то пристегнулся, кто-то привычно не стал. Конечно, по технике безопасности пристёгиваться положено, но, во-первых, ремни были расположены неудобно, во-вторых, сработала исконно русская (хотя здесь были не только русские, но и татары, украинцы, азербайджанцы, белорусы, дагестанцы… даже чечен один был, не говоря уж о коми и прочих ненцах) надежда на авось, и, в-третьих, некоторые после варандейской трагедии[5] просто боялись пристёгиваться. Впрочем, механик, которому положено проверять соблюдение правил, не обратил на это внимания — давно летал и отлично знал, что буровики всё равно его проигнорируют.

Загудела сильнее турбина, винты завертелись быстрее, и вертолёт, несколько раз качнувшись, оторвался от заснеженных брёвен вертолётки. Со стороны взлетающий в темноте вертолёт — довольно красивое зрелище, но сидевшие внутри могли только наблюдать из иллюминаторов серую мглу тумана, да и свет, который по-прежнему горел в кабине, видимости пассажирам не улучшал. Впрочем, спустя несколько секунд вертолёт из тумана выпрыгнул — оказалось, что туман хоть и густой, но стелется довольно низко, во всяком случае, освещённый по всем правилам кронблок[6] торчал из него и был неплохо виден, а вот то, что ниже, — нет.

Лететь предстояло не слишком долго, минут сорок, и эти сорок минут каждый коротал как мог. Кто-то играл на мобильнике, кто-то разговаривал, хотя это и было затруднительно, кто-то спал. Химик, например, выудил из своего необъятного баула какой-то журнал с анекдотами и погрузился в чтение. Он всегда так — либо увлечённо читал, либо мгновенно засыпал. Второй журнал он сунул Сотникову, тот кивнул и тоже уткнулся в текст или, скорее, стал разглядывать картинки — трясло изрядно, да и свет был тускловат, поэтому лишний раз напрягали глаза или фанатики чтения, или просто не очень заботящиеся о здоровье люди. Одно другого не исключало, кстати.