Рыцарь в потускневших доспехах - Мэйджер Энн - Страница 35

Взгляд, которым обменялись все четверо детей, привел ее в ярость:

— Ты испортишь себе глаза, если не прекратишь рассматривать горошину, Стефи. Или положи ее в тарелку, или съешь!

— Я не люблю горох, — вызывающе опустила вилку Стефи.

— Неприлично критиковать еду, которую тебе дают, юная леди.

— Неприлично говорить гадости о моем папе. За что ты его ненавидишь? Даллас была задета за живое:

— Я.., не ненавижу его.

Никто больше не делал вид, что ест. Все неодобрительно смотрели на Даллас, так что ей стало неловко.

— Послушайте, уж не считаете ли вы, что я плохая, а?

— Нет, тетя Даллас, — замотали они головами.

— Тогда почему бы нам снова не вернуться к своим тарелкам?

Ни одна вилка не поднялась.

На следующий день начались телефонные звонки Кристофера. Обычно он подзывал детей и никогда — Даллас. Дети готовы были говорить с ним часами, а она, как это ни нелепо, была выключена из их общения. И каждый вечер, когда он звонил, ее тоска по нему усиливалась.

Она любила своих детей, но ощущала необходимость в ком-то взрослом, чтобы разделить с ним свои мысли и маленькие повседневные проблемы. Она уже привыкла опираться на Кристофера, рассчитывать на его помощь, совет и ласку. Кого она обманывает? Она хочет его. Она любит его. И не может забыть его.

И никогда она не нуждалась в нем больше, чем в то утро, когда пришло письмо из агентства, занимающегося усыновлением и удочерением. Даллас прочла на конверте обратный адрес: то самое агентство, попечительству которого она вверила своего ребенка. Но она не вскрыла конверт до тех пор, пока вечером не позвонил Кристофер.

Только когда она услышала телефонный звонок и Патрик выкрикнул его имя, Даллас распечатала конверт. Внутри лежало письмо от приемных родителей ее дочки. Они благодарили Даллас за свою прекрасную дочь. В письме говорилось, что они любят ее девочку больше всего на свете.

Синие чернила расплылись от слез, которые Даллас проливала от радости за успехи дочери. Как и ее мать, дочь была первой ученицей в классе.

Даллас прижала письмо к сердцу. Ее маленькая девочка писала стихи и собиралась специализироваться по английской литературе. Она была интеллектуалка. Так же, как и ее мать.

Из конверта выпали фотокарточка и стихи, которых Даллас раньше не заметила. Она подняла их и стала рассматривать фотографию. Ее маленькая девочка оказалась красивой молодой женщиной. Стихотворение было любовным письмом к родной матери.

Даллас взглянула на телефон на прикроватной тумбочке, и рука ее задрожала. Кристофер разговаривал с детьми. Ей безумно захотелось поделиться с ним чудесной новостью. Но стоило ей прикоснуться к трубке, как ее пальцы застывали.

Ведь он ее не любит. Он только хотел забрать у нее своего ребенка.

Минут через пять в спальню вошел Патрик; он застал свою тетю в слезах. Увидев мальчика, она отдернула руку от телефона, чтобы он не заметил.

Но он заметил.

— Ты хочешь с ним поговорить, да? Она покачала головой.

— Сними трубку, — мягко сказал мальчик.

— Я.., я не могу.

Патрик медленно, как взрослый, пересек комнату. Очень аккуратно поднял трубку.

— Тетя Даллас плачет в постели потому, что скучает по тебе. Она хочет, чтобы ты вернулся! Даллас выхватила у него трубку:

— Не правда! Я плачу потому, что получила письмо из агентства по усыновлению и узнала о своем ребенке! Дети, повесьте трубку!

Внизу щелкнуло.

— Хорошие новости или плохие? — спокойно спросил Кристофер.

Она почувствовала его напряжение и искренний интерес. Она просто говорила с ним по телефону, но ощущала их связь — телесную и душевную.

Даллас задержала дыхание. Вот сейчас. Она должна повесить трубку.

Почему она вцепилась в нее, как в спасательную веревку?

— Хорошие… — прошептала она наконец. Через тысячи миль океана она почувствовала по теплой интонации его голоса, как он рад за нее.

— Милая, это чудесно.

Она почувствовала себя на верху блаженства.

Еще мгновение она подержала трубку в руке.

— Даллас, я…

Больше всего на свете она хотела услышать, что он скажет, но повесила трубку. И тотчас пожалела об этом.

Следующий день был кошмаром. Накануне Даллас получила известие о своем ребенке и говорила со своим любимым мужчиной. За один час она заочно пообщалась с двумя людьми, которых любила и потеряла. Она чувствовала радость Кристофера за нее и его пылкую заботу. А потом капризно и глупо все разрушила.

Если он и обманул ее, она поступила в той же мере жестоко. Она начала думать, что не разглядела Кристофера, что судила, едва зная его.

Если бы только он позвонил снова, она бы сказала: ей очень жаль, что все так получилось.

Но он не звонил.

Дети были очень разочарованы, она — просто убита и знала, что сама виновата.

Она снова потеряла его.

Весь день она мучила себя мыслями о том, что он за утешением обратился к своей партнерше. Когда кончился день, ее страстное желание быть с ним возросло.

Стояла прекрасная теплая летняя ночь. В небе висела почти полная луна. Уложив детей спать, Даллас почувствовала себя слишком несчастной, чтобы заснуть. И вышла одна прогуляться по пляжу. Когда она подошла к дамбе, ее глазам предстало странное видение.

Рыцарь из сказки Стефи скакал прямо на Даллас на белом коне, ведя за собой другого коня. Лунный свет золотил светлые волосы рыцаря, и от ветра они падали ему на лоб. Он слегка встряхивал головой.

Даллас узнала этот жест.

Кристофер!

Но он же в Испании! Она потеряла его навсегда.

Рыцарь-призрак приблизился. Казалось, ее сердце перестало биться. Это был Кристофер в маскарадном костюме — потускневшей кольчуге. Она приросла к месту. Затем — помчалась к нему. Ее прозрачная юбка летела, ее золотые волосы распустились и разметались по плечам. Не дыша, она остановилась прямо перед ним.

Они пожирали друг друга глазами.

— Прости, — произнесла она чуть слышно. Лошади тихонько заржали.

— И ты меня прости.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Я люблю тебя.

— Знаю.

— Знаешь? Как ты мог…

Он наклонился и попытался поднять ее на лошадь, но доспехи затрудняли его движения.

— Вставь ногу в стремя, — скомандовал он. Она подчинилась, и он поднял ее в седло.

— Твои доспехи почернели.

— Это лучшая кольчуга, которую смогли найти в костюмерной, я ведь не предупредил их заранее. Я вообразил, что ты подумаешь: она подходит мне лучше, чем сверкающая, ничем не запятнанная.

— И она такая холодная.

— Хватит жаловаться. Попробовала бы ты ее надеть.

— Почему ты вернулся? Кристофер быстро выдохнул:

— Не знаешь?

Она почувствовала его золотые волосы у себя на лбу, он притянул ее к своим доспехам и поцеловал. Его губы были горячи и неистовы, и она ощутила его страсть и голод, которые привели его обратно к ней.

Рука на ее шее прижимала ее к его лицу, а другая рука прижимала ее к груди, покрытой доспехами. Даллас приникла к нему; она, как и он, дрожала. Его губы двигались по ее лицу к шее.

— Милая, я не мог оставаться вдали от тебя. Бог свидетель, я пытался, пытался забыть тебя, вытравить все из памяти.

— Я тоже.

— Но чем сильнее я пытался, тем сильнее меня мучили воспоминания.

— Ты кинозвезда.

— Пока ты не вошла в мою жизнь, эта судьба была равносильна проклятью.

— Ты действительно хочешь меня? И не только из-за Стефи?

— О, Даллас… — Он вздохнул. — Ни одну женщину я не хотел больше, чем тебя. — Он взял ее лицо в свои руки. — А ты не собираешься заставить меня сказать это?

— Что?

Он улыбнулся:

— Ты знаешь.

— Что?

— Что я люблю тебя, глупенькая. Люблю тебя. Только тебя.

— Ты сказал однажды, что мало знаешь о любви.

— Не знал — пока не встретил хорошего учителя. Ты обучила меня всему, что мне необходимо было знать.

— Где ты взял лошадей?

— Кэл прислал их самолетом с моего ранчо. Вторая лошадь — для Стефи.