Гнилое яблочко - Бернс Т. Р. - Страница 12

Я смотрю на Лимона. Вряд ли он очень рассердился, когда я спросил его о родителях, – иначе он бы не заснул, пока я писал папе письмо. Лимон храпит. Я тянусь за журналом комиксов. Только я успеваю перевернуть обложку, как подо мной вибрирует матрас.

Я бросаю журнал и хватаю планшет.

Папа, наверное, засиделся за работой. Засиделся, до сих пор не вышел из почты и так был рад получить от меня весточку, что сразу же ответил.

Электронные письма никогда еще не загружались так долго. Я смотрю на маленький экран и не могу сдержать улыбки.

Пока на нем не появляются слова.

Я падаю обратно на кровать. Натягиваю на голову одеяло. Пытаюсь убедить себя в том, что если невозможность в течение нескольких недель связаться с родителями – самое страшное наказание за мое преступление, то я самый удачливый из всех разоблаченных убийц, каких только видел мир.

Может, это и так. Но я все равно не могу сдержать слез.

Пока я так лежу, Лимон успевает прохрапеть сто двадцать семь раз. Я прислушиваюсь к его храпу, надеясь, что тот станет потише или вообще прекратится. Нас с Лимоном никак не назовешь лучшими друзьями, но сейчас мне очень бы хотелось с кем-нибудь поговорить – о чем угодно. Однако храп становится только громче, и я ощущаю себя ужасно одиноким – наверное, более одиноким я себя не чувствовал с самого прибытия в Килтер.

Потом я вспоминаю кое-что, о чем Анника говорила вчера за ужином. Я все еще считаю, что я не из тех, кто ведет дневники… но можно сделать вид, что ты пишешь письмо другу – которого у тебя нет. Решив, что хуже не будет, я высовываю руку из-под одеяла и шарю по матрасу в поисках планшета. Когда пальцы наконец натыкаются на прохладный пластик, я затаскиваю устройство под одеяло, включаю и начинаю набирать текст.

Глава 8

Я долго не могу заснуть. В голове мелькает картинка за картинкой, словно в семь часов вечера на экране телевизора – когда мама смотрит свои мыльные оперы, постоянно отматывая запись на те моменты, где кто-то кричит, плачет или целуется. Только вместо актеров, которые кричат, плачут и целуются, я вижу, как зевает Гудини. Как летят мячи. Как улыбается Ферн. В какой-то момент перед глазами возникает Элинор, стоящая у окна в кабинете математики, и уже не исчезает.

Это последнее, что я запоминаю перед тем, как проснуться от истошных криков.

– Стой!

Я подскакиваю на кровати.

– Ложись!

Протираю глаза.

– Катайся по полу!

Начинаю задыхаться.

Я едва могу разглядеть Лимона сквозь густую дымовую завесу. Он стоит над открытым чемоданом, из которого вырывается пламя.

– Стой! – снова вопит он.

Я падаю на пол и качусь, не дожидаясь его указаний. С каждым поворотом открывается все более страшная картина: Лимон закрывает глаза, раскачивается взад-вперед, зажигает и роняет новую спичку. Огонь разрастается, отрезая мне путь к кулеру с водой. Дым обжигает нос и горло, но мне удается задержать дыхание и добраться до телефона.

– Горячая линия для горячих голов, куда…

– Огонь, – выдавливаю я. – Пожар. Сильный.

Это все, что мне удается сказать, прежде чем в легкие проникает дым. Лимон совсем рядом, мне хочется схватить его, встряхнуть и привести в чувство, но я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Наверное, моя кожа расплавилась от жары и приварила меня к полу. Я осознаю, что все еще сжимаю в руке телефон, и подношу трубку к пересохшим губам.

– Пожалуйста, – шепчу я, – скажите моим родителям, что я…

Дверь распахивается. В комнату врываются три человека в штанах цвета хаки, клетчатых рубашках и с красными сумками на поясе. Они действуют слаженно, без спешки – судя по всему, им уже не в первый раз приходится такое делать. Первый мужчина снимает с пояса небольшой металлический баллон и наставляет на огонь – струя пены с шипением вырывается наружу, и пламя гаснет. Второй достает из сумки серебристую коробочку, поднимает, нажимает на кнопку, и коробочка всасывает дым. Третий открывает окно, хватает Лимона за ухо и выдергивает этого горе-пиротехника из полудремы.

На секунду воцаряется тишина. Я не уверен, жив я или умер.

– Вы еще на связи? – пролаивает оператор из трубки у меня на груди.

– Кажется, да, – хрипло отвечаю я, не поднимая телефона.

– Симус Хинкль, стукачество второй степени!

По коротким гудкам я понимаю, что на том конце линии повесили трубку. Мужчины поворачиваются ко мне. Я пытаюсь дрожащими руками выключить телефон, но тут мне на лицо надевают маску.

– Эй! Что…

– Не разговаривай, – командует низкий голос. – Дыши ровно.

Я не спорю: не могу. Губы зажаты маской, да к тому же один из спасителей прижал мне голову рукой, чтобы я не шевелился. Он неожиданно сильный для человека, который явно считает, что мокасины без носков делают его рисковым парнем.

Я заставляю себя вдохнуть и выдохнуть. Лимон, полностью пробудившийся, тоже стоит в маске и глубоко дышит. Через несколько мгновений жжение в носу, в горле и в легких утихает, и мужчина отпускает мою голову и снимает с меня маску.

– Кто-нибудь возьмет на себя труд рассказать, что здесь произошло? – спрашивает первый мужчина. Он достает из сумки планшет. С краю высвечивается бегущая строка – символы ДС-7.

Я смотрю на Лимона. Тот все еще стоит над тлеющим чемоданом и неуверенно глядит на угольки, словно не знает, как они там очутились.

– Мы спали, – объясняю я, думая про себя, что нам грозят большие неприятности. – Лимон… он полностью отключился. Он не знал, что творит.