Куда падал дождь - Мэйджер Энн - Страница 8

Только на секунду Джонни поймал себя на мысли, что хотел бы увидеть, какой стала Лейси. Действительно ли она так красива и роскошна, как на фотографиях в колонках светских новостей в газетах и журналах? Счастлива ли она?

Да какое ему до всего этого дело? Но старые переживания, которые, казалось, давным-давно умерли в его душе, вдруг поднялись из неведомых глубин, готовые взорваться, и Джонни почувствовал резкую боль в сердце, словно невидимая рука мертвой хваткой вцепилась в него и не отпускает.

Нет. Он никак не мог ее вспомнить. Вместо нее он вспомнил Коула. А значит, и Колин, хотя ее ему вспоминать хотелось меньше всего. Впрочем, как и его. У обоих были ярко-рыжие волосы и не менее яркие синие глаза. Таких трудных и неуживчивых детей надо было поискать; у них было все на свете, кроме одного, чего им хотелось больше всего – внимания своих блестящих родителей. За те два года, что Миднайт работал в поместье Дугласов по уик-эндам, ему ни разу не довелось лицезреть хозяев в полном сборе, они никогда не выезжали всей семьей – не считая той страшной ночи, когда погибла Камелла.

В одно прекрасное субботнее утро Миднайту пришлось стать еще и нянькой при детях, когда сон его прервали вопли настоящей няньки. Одиннадцатилетние оболтусы спустили ее из окна третьего этажа и весело раскачивали, держа за лодыжки, – втянуть обратно у них не хватало силенок. Джонни бросился сломя голову в главное здание и спас ее. Потом таким же манером высунул рыжих монстров в то же окно и не втаскивал обратно до тех пор, пока нянька не взмолилась. Естественно, после этой истории ему ничего не стоило держать сорванцов в руках.

Забавно, но он всегда считал Колин ребенком с очень болезненной психикой и, безусловно, заводилой. Коул, по его мнению, во всем подчинялся сестре.

Впрочем, разве можно что-то определенное сказать о человеке – все люди такие непредсказуемые.

Ведь ошибся же он в Лейси.

Тем не менее ему трудно было представить, Коул замочил папашу на свой страх и риск.

Но если уж на то пошло, то и его старик не походил на завзятого убийцу. Дугласы умели прятать концы в воду.

Яблоко от яблони недалеко падает.

А Лейси предала его дважды: сначала перебравшись к Дугласам, а затем став членом этой семейки.

Мысли Миднайта вернулись к Дж. К. Камерону. С чего это Дж. К. решил, что имеет право вмешиваться в его жизнь, навязав помощь Лейси?

Машина с мягким урчанием резала воздух. Позади остался мост Золотые Ворота.

Черт побери этого Дж. К.! Сам Дж. К. никогда не прощал обиды. Как это он запамятовал, что Лейси разбила его, Миднайта, сердце и прихватила добрый его кусок, предав его десять лет назад? Она бросила его в объятия дьявола. Она оставила его и вышла замуж за Сэма, потому что тот мог подарить ей мир, а он – ничего, кроме собственного сердца. Тогда убийство ее не трогало. Она божилась, что не сомневается в невиновности Сэма.

Она, что ни говори, подать себя умела, потому и стала образцом идеальной жены политического деятеля и любимицей светских раутов в Вашингтоне. Миднайту приходилось читать статьи о ее совершенном чувстве стиля, о ее совершенном доме, совершенных друзьях. Где-то он читал, что у нее ребенок. Он посочувствовал бедному малышу. Не приходилось сомневаться, что она и Сэм уделяют ему так же мало внимания, как Сэм двум своим детям. О том, какая она потрясающая хозяйка, в газетах и журналах было понаписано километры. Но что-то не доводилось ему встретить что-нибудь о ее сыне.

Ей хотелось быть принцессой.

А Миднайту хотелось только одного – чтобы он был ей нужен.

Он был ей нужен, и она его использовала до тех пор, пока не сообразила, что Сэм может дать больше. И тогда она отбросила его с такой легкостью, словно он для нее ничего не значил. Он просто был для нее нижней ступенькой на лестнице, ведущей к вершинам ее амбиций.

Один раз она ему позвонила. Это было через месяц после ее свадьбы. К тому времени Миднайт более или менее пришел в себя, и у него хватило сил напомнить ей, что она замужем и чтоб катилась ко всем чертям. Он успел все это выложить и повесил трубку. Потом она родила ребенка, и больше он с ней не сталкивался.

Да он и не особенно горел желанием. Между ними не было ничего общего. Он не продавался, как она.

Миднайт съехал с главной дороги. Вместо того чтобы ехать дорогой на Саусалито к своему плавучему домику, он свернул на Стинсонское шоссе, идущее вдоль побережья.

У развязки Тэм движение было напряженным, но, когда он повернул налево и направился к холмам, поток машин заметно поредел. Шоссе поднималось наверх среди одуряющего запаха эвкалиптов и благоухающих пальм; несколько миль оно петляло серпантином, поднимаясь все выше. Когда машина добралась до голых коричневатых холмов, растительности поубавилось. Вскоре перед глазами открылись потрясающие виды небесно-голубого океана; вдали сверкал Сан-Франциско, но Миднайту было не до пейзажей.

Он прибавил скорость, нервничая больше обычного; он торопился попасть в Стинсон и гнал машину, глядя вперед на бесцельный бег волн, стремящихся к берегу. Он пытался забыть одну женщину, но никак не мог.

Дорога была относительно пустынна, но в проком направлении, к Сан-Франциско, густой поток машин. Не отдавая отчета в что делает, Джонни нажал на газ на поворотник. Справа поднимался бурый холм; слева отвес – скалы обрывались к скалистому побережью. Сзади поджимала синяя «тойота».

Дж. К. сказал, что Тростиночка сбежала, спасая жизнь. Сэм погиб, ее совершенной жизни в совершенном мире пришел конец.

Жадная сука заслужила все это – пальцы Джонни вцепились в руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев: он вспомнил последние слова Дж. К.

Но заслужила ли она смерть?

Выходит, если что-то с ней случится, то он еще будет виноват?

Он выжал акселератор до предела. И только тут увидел желтую машину и тяжелый фургон, пытающийся обойти ее. Фургон – чудовищно необъятный – возник в его ряду и мчался прямо на него. На противоположной стороне дороги был разъезд. Почему этот ублюдок в желтой машине не воспользовался им?

Справа на него надвигались утесы. Единственное, что оставалось Джонни, – это резко повернуть перед самым носом желтой машины.

Он круто повернул руль налево и нажал на газ.

Далеко вперед несся его гудок.

Он проскочил буквально в миллиметре от желтого седана, ударился о перила, отскочил от них, затормозил и ударился снова.

Рекламный щит с модными пледами срезал как ножом крыло. Джонни выжал до отказа тормозную педаль: На какую-то долю секунды он решил, что все обойдется, но в этот момент синяя «тойота» протаранила его сзади. Ударом его отбросило к шатким перилам, которые не выдержали и рухнули, а он вылетел через них прямо на скалу.

Голубое небо и голубая вода закружились и слились в одно пятно. Сквозь дымку мелькнули оранжевыми пиками самые высокие опоры моста Золотые Ворота. Он увидел край обрыва. И впереди ничего.

Впереди была смерть.

Жизнь не промелькнула перед его глазами. Он увидел себя уже двадцатилетним в поместье Дугласов под карнизом домика для гостей позади бассейна. С ним была Тростиночка, ее белое платье было насквозь мокрым и прилипло к телу. Он выпил губами каплю дождя с кончика ее носа, и с этого все началось. Он лишил ее невинности, но дал ей свою безусловную любовь и обещал любить ее вечно. Она обещала то же самое. Но это было до пожара. До Сэма. До того, как она поняла, как извлечь выгоду из них обоих. До того, как проявился ее подлинный характер.

Потом он увидел ее в тот последний день, когда силой овладел ею и навсегда выкинул из своей жизни.

Она была с ним непростительно мила, хотя он знал, что на самом деле она хотела всучить ему деньги от Сэма, чтоб успокоить собственную совесть, мучившую ее за все то, что она сделала.

Она лежала в объятиях Миднайта; ее маленькие белые ручки нежно покоились в его ладонях. Ее светло-золотистые волосы рассыпались после любовной игры. В ее поведении не чувствовалось никакой вины за то, что она продалась человеку, которого Миднайт считал повинным в убийстве Камеллы Дуглас и обоих их отцов. Выходит, что ее отец был прав – она во всем похожа на свою мать и готова продаться тому, кто даст больше.