Вторжение - Мэй Джулиан - Страница 16

— Вот как? И теперь, по-видимому, лучшие плоды готовы упасть? Зима грядущей ядерной войны — она возвестит вашу духовную революцию? А мы будем ждать, когда из дымящегося пепла восстанут сверхчеловеки и примутся распевать телепатические погребальные песнопения!

— Может быть и такое, — согласился старик. — Но человек вовсе не обязан ждать, пока сгинет кожура, если он полон решимости и не боится замарать руки. Будь с нами заодно, сынок. Помоги подготовить твою дочь к встрече с ей подобными и к достойному применению ее дара. И тебе, и мне придется расплачиваться за это, но мы не имеем права покорно ждать, чтобы страшная стихия сделала за нас нашу работу…

Селиак протянул Петру свою загорелую руку и улыбнулся.

9

Берлин, Нью-Гемпшир, Земля

21 октября 1966 года

Решение убить брата пришло в пятницу, когда он выходил из ворот бумажной фабрики и вслед ему неслись крики сослуживцев.

Женщины. Доброй ночи, Роги! Займи для нас завтра местечко в церкви.

Мужчины. Увидимся вечером в «Синем быке»! Устроим твоему верзиле отходную, которую он вовек не забудет.

А еще фальшивый смех Келли, агента по снабжению, его непосредственного начальника.

— Эй, парень, выше нос! Еще неизвестно, кому повезло!

Роги невесело усмехнулся и широким шагом двинулся в людском потоке к воротам фабрики.

После мальчишника. Более удачного момента и не подберешь. Алкоголь притупит все реакции Дона, в том числе и принудительную силу. Вдвоем они пойдут по мосту через Андроскоггин, к дому, где снимают комнаты.

(Я с ума, сошел? Неужели я всерьез замышляю убить родного брата?)

Мой психокинез достаточно силен. Был, во всяком случае, тогда на озере, когда рыбацкая лодка перевернулась. Что у меня слабое, так это воля.

(Несчастный случай? Ну конечно, несчастный случай! А мне и в голову не пришло оставить Дона там, на глубине, я, не раздумывая, вытащил его на берег и вдохнул в него жизнь…)

Мимо проехала машина с открытыми окнами, откуда доносилась знакомая мелодия. В горле встал ком. Песня называется «Солнышко» — из-за этой песни он и присвоил ей такое прозвище. А она отдала его Дону вместе со всем остальным.

Роги побрел вдоль реки. Вечер погожий, солнце только скрылось за вершинами гор, деревья уже тронуты инеем. Сколько таких вечеров провели они вдвоем, возвращаясь из библиотеки. Там, на берегу, есть рощица; деревья как-то странно приглушают звуки забитого машинами шоссе и создают иллюзию уединения.

Ноги сами понесли его туда, и он увидел ее.

— Здравствуй, Роги. Я знала, что ты придешь… я хотела с тобой поговорить.

(А я откликнулся на телепатический призыв!)

Он молча кивнул, не поднимая глаз.

— Прошу тебя! — взмолилась она. — Ты меня избегаешь, а времени уже не остается. Пойми, я хочу, чтоб завтрашний день был счастливым.

— Желаю тебе счастья, Солнышко… Мари Мадлен. Будь счастлива всю жизнь.

Он не глядел на нее, но знал, что она с мольбой протягивает к нему руки.

— Могу ли я быть счастлива, когда у тебя такой убитый вид? Я боюсь, ты сердишься на Дона. Он не виноват в том, что так вышло, и я не виновата! Любовь не знает правил. Quand ie coup de foudre frappe note 23…

Он горько рассмеялся.

— Надо же, о нем ты и по-французски говорить готова. А со мной притворялась, что ни слова не понимаешь. И я, набравшись нахальства, говорил тебе такое, чего никогда бы не сказал по-английски. Очень небрежно, чтобы ты не догадалась по интонации. Вставлял les mots d'amour note 24 в обычные фразы и считал себя хитрецом.

— Ты очень мил!

— Ну да, ведь ты с самого начала знала о моих чувствах.

— Конечно. Я пыталась полюбить тебя. То есть… остаться с тобой… Нет, все не то! Пойми, Роги, с Доном все иначе. То, что я чувствую к нему…

Он стиснул зубы, чтобы не наговорить грубостей, и наконец встретился с ее голубыми наивными глазами, блестящими от слез. Мысленно он крикнул:

Ты была моей! Это само собой разумелось. Нам надо было только немного подождать, повзрослеть. Разве это не благоразумно? Л у него такой богатый выбор, столько девушек, которых он мог взять. И брал. Зачем ему понадобилась еще и ты, Солнышко?!

— Роги, — проговорила она, — я хочу, чтобы ты всегда оставался моим лучшим другом. Братом… Ну пожалуйста!

До сих пор соблазн был велик, но он подавлял его, а теперь мысль еще настойчивее стучалась в мозг, сметая поставленные барьеры. Убить Дона! Убить нынче же!

— Не волнуйся за меня, Солнышко. Все будет в порядке.

Она отшатнулась, заплакала, вцепившись обеими руками в свой ранец.

— Роги, прости меня! Я так его люблю!

Хотелось обнять ее, осушить слезы. Хотелось крикнуть: «Тебе только кажется, что ты его любишь! Ты не понимаешь, он околдовал тебя, принудил. Но когда он умрет, ты образумишься и поймешь, что любишь меня. Сперва поплачешь, но со временем боль пройдет, и ты забудешь, что любила еще кого-то, кроме меня».

Но вслух он сказал:

— Я все понимаю. Правда.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Завтра ты будешь его шафером. И мы с тобой потанцуем на свадьбе. Станем пить шампанское и веселиться. Скажи, что так будет!

Он мягко опустил руки ей на плечи и поцеловал в макушку. Ее гладко зачесанные волосы были светлыми и блестящими, точно кукурузные хлопья.

— Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Солнышко. Прощай.

Дейв Валуа чуть не разрушил его планы, предложив отвезти их обоих домой после мальчишника в «Синем быке». Но Роги возразил, что Дону надо немного пройтись, чтобы выветрить хмель.

— Нет уж, мы лучше пешком, а то, боюсь, Донни к завтрему не очухается, и отец Расин в церковь его не пустит. Так что предоставь его мне, дружище.

Было три часа ночи, двери «Быка» закрылись, и веселая компания стала, перекликаясь, разбредаться по домам. Роги взял брата под руку и медленно двинулся по Мэн-стрит. Дон был в полной отключке. Лишь принудительными усилиями его можно было удержать в вертикальном положении и заставить шевелить ногами. Дейв, проезжая мимо на «форде», крикнул в окошко:

— Может, все-таки подбросить?

— Нет, — ответил Роги. — Встретимся в церкви.

Наконец-то они остались одни и с трудом взошли на мост. Ночь была прохладная, но безветренная. Внизу чернела безупречная гладь Андроскоггина, как в зеркале отражая перевернутые уличные фонари и столбы дыма, день и ночь поднимавшиеся из труб целлюлозно-бумажной фабрики.

— Ать-два, ать-два! — вполголоса командовал Роги. — Шагай, Донни, шагай!

— Ухм! — выговорил Дон.

В мозгу бешено вращалась карусель разрозненных образов и эмоций: удовлетворения, торжества, ожидания эротических утех с будущей женой. Он ничего не заподозрил. Роги сбросил легкое опьянение, поставил умственный заслон и сосредоточился на том, чтобы тащить брата. Они медленно продвигались к середине моста. На Мэн-стрит изредка появлялись машины, однако на мост никто не поворачивал.

Роги вдруг резко остановился.

— Эй, смотри-ка, Донни! Ты соображаешь, где мы находимся?

Дон вопросительно замычал.

— Да на мосту же, бестолочь! На нашем любимом старом мосту! Помнишь, что мы вытворяли в школе? Ходили по перилам, а приятели обмирали со страху. Они ведь не знали, что психокинез помогает нам не терять равновесия.

Дон еле ворочал языком.

— Уг-гу, п-помню… А т-ты… сал-лага был…

— Но я уже не салага, — тихо ответил Роги. — Теперь ты салага, Дон. Хочешь, поспорим?

Перила не слишком высокие — металлические трубки в ладонь шириной, каждые метров десять прерываются фонарем. Под одним из таких фонарей и остановились братья. Роги прислонил к нему Дона и, чтоб не упал, обвил его руку вокруг столба.

— Смотри! — Ухватившись за фонарь, он легко впрыгнул на перила. — Смотри, Дон!

Он развел руки в стороны, побалансировал, затем твердым шагом пошел вперед. Внизу, метрах в двадцати, поблескивала чернильная вода Андроскоггина. Дон умеет плавать, но плохо. В его теперешнем состоянии не потребуется большого труда, чтоб не дать ему всплыть. Самое сложное — сбросить Дона с моста, не прикасаясь к нему.