Узурпатор - Мэй Джулиан - Страница 10

Тони испустил вздох облегчения и обмяк.

— Хоо-оо… — Он начал было погружаться в забытье, но тут вдруг его глаза распахнулись, и он воззрился на престарелого японца пронизывающим взглядом. — Вы говорили — сфедения? Какие сфедения?

Над постелью склонился Денни Джонсон.

— Вину за все вероломные нападения, случившиеся за последние месяцы, мы возлагали на ревунов, на этих безобразных мутантов, которые не признают союза между людьми и фирвулагами. А маленький народец мы считали нашим добрым приятелем с тех самых пор, как пала Финия. Так мы считали.

— Ты хочеф сказать, что эти заф'анцы…

Черные глаза-пуговки Каваи сердито сверкнули:

— Трупы нападавших изменили форму и вернулись к своему нормальному состоянию. Останки, которые отряд Денни обнаружил во время ликвидационной операции, принадлежали не мутантам, а обычным фирвулагам. Нашим так называемым союзникам. — Он покачал головой. — Мадам Гудериан никогда не доверяла маленькому народу, и вот ее сомнения подтвердились. Фирвулаги наносили свои предательские удары, чтобы вынудишь нас уйти из рудных поселков. Они боятся кровавого металла, несмотря на наши официальные заявления о том, что мы никогда не станем применять железное оружие против своих друзей.

Тони мигнул.

— Моэт быть… это п'офто какие-то фифалагские сорвиголофы?

— На трупах были обсидиановые доспехи, — сказал Денни. — Это регулярные части армии короля Шарна и королевы Айфы. А использование осадного орудия свидетельствует, что сейчас баланс сил изменился в пользу фирвулагов, и они не теряют времени попусту, а осваивают новые методы ведения войны.

— Мы бы никогда этого не обнаружили, если бы не ваше доблестное сопротивление, — добавил Каваи.

Тони застонал. Он уже с трудом что-либо соображал.

— Он должен отдохнуть, — настойчиво проговорил врач.

Израненный металлург промямлил еще одну, последнюю фразу, после чего погрузился в сон.

Лоб Каваи обеспокоенно сморщился.

— Доктор Джафар, что он сказал?

Врач озадаченно нахмурился.

— По-моему, он сказал: «Отпустите меня обратно в Финию!»

5

Леди Эстелла-Сирон, земная женщина, вдова правителя Дараска, была совершенно уверена, что шале понравится Элизабет, поэтому заранее послала для его обустройства своего мажордома и добровольцев, вызвавшихся нести охрану и выполнять работу по дому. Основная часть беженцев стояла лагерем у западной оконечности Провансальского озера. Отсюда до охотничьего домика на Черной скале, в самом центре региона Южной Франции, было всего лишь полдня пути.

Стараниями грозного Хьюги Б.Кеннеди VII сельское убежище его хозяйки было вычищено, отремонтировано и к моменту прибытия Элизабет, четверых ее друзей и их эскорта из законопослушных людей и тану в золотых торквесах полностью готово к приему гостей. В столовой, примыкающей к хозяйским покоям (в которых, как предполагалось, поселится Элизабет), накрыли стол, сервированный в соответствии с представлениями мажордома-ирландца о «легком ленче»; маринованные грибы, паровые лягушачьи ножки в желе, фаршированные зеленые оливки, копченый лосось, яйца ржанки a la Christiana, ветчинное суфле с головками спаржи, перепела под черешневым соусом, холодное жаркое из гиппариона, салат «Уолдорф», pate de foie fras note 3, хлебные шарики из дрожжевого теста, апельсины и булочки с ломтиками рожкового дерева.

Для пятерых вожаков мюрийской эвакуации это была первая за многие месяцы спокойная и цивилизованная трапеза. К еде приступили в торжественной атмосфере, хотя и не без примеси горечи.

Никто не сомневался в том, что это горное пристанище вполне соответствует чаяниям Элизабет, была очевидно также, что Крейн останется здесь вместе с нею, в то время как остальные намеревались продолжить переход до Скрытых Ручьев. Вполне могло случиться, что они расставались с Элизабет навсегда. И хотя и Бэзил, и вождь Бурке носили теперь золотые торквесы, с помощью которых могли поддерживать связь с Элизабет, горечь предстоящей разлуки лишила всех аппетита и мешала связному течению разговора.

В конце концов попытки изобразить наигранное оживление были оставлены, и присутствующие пустились в воспоминания о своем страшном путешествии, которое наконец-то завершилось. Они вспоминали казавшийся нескончаемым переход вдоль разоренного полуострова Авен, во время которого проблемы материального обеспечения и психосоциального климата разноплеменной толпы эвакуирующихся превратились в сущий кошмар. Они вспоминали вероломный побег фирвулагов, которые скрылись лунной ночью, за несколько дней до наступления сезона дождей, прихватив с собой большую часть необходимых для поддержания жизни вещей. Вспоминали мучения с больными и ранеными, с павшими духом и с теми, кто рвался на подвиги. Вспоминали безоглядное бегство от Селадейра Афалийского и его банды фанатиков старого режима. Вспоминали жуткий переход через Каталонскую пустошь по нехоженой тропе, которая постепенно превратилась в трясину, кишащую ядовитыми змеями, гигантскими комарами и кровожадными пиявками…

Вспоминали они и долгожданное избавление, предгорья Восточных Пиренеев с многочисленными рудниками и плантациями и до опасного предела обескровленные города Тарасию и Джеронию, жаждущие новых жителей. (К тому времени на юг уже просочились с дальнего севера новости о взятии фирвулагами Бураска, витали слухи о том, что и некоторые другие недостаточно надежно укрепленные города попали в число объектов для нападения.) Примерно треть из трех тысяч семисот лишившихся крова людей и тану решили обосноваться в Испании. Остальные, не теряя надежды добраться до родных мест, продолжили поход к приветливым берегам Провансальского озера, где щедрость и радушие Эстеллы-Сирон Дарасской одарили их дождем всевозможных радостей жизни. (В конце концов все они были товарищами Элизабет, спасшей леди жизнь во время родов.) Обезлюдевшие города наперебой засылали в лагерь беженцев своих вербовщиков. Еще более заманчивые предложения поступали из Арморики, из далекой Гории, где Эйкен Драм, стремившийся усилить свои позиции, сулил высокие чины и богатство любому бесприютному тану, вставшему под его знамена, и золотой торквес любому человеку, присягнувшему на верность и готовому сражаться за лорда Эйкена-Луганна. Персональное телепатическое приглашение Эйкен послал и самой Элизабет, пообещав ей полную автономию «под его покровительством». Холодно поблагодарив, Элизабет отказалась.

Главный Целитель лорд Дионкет и другие уцелевшие члены фракции мира двинулись своей дорогой, решив присоединиться к Минанану Еретику в его удаленном пиренейском анклаве. Былой Стратег тану возглавлял теперь крошечную общину, состоящую из тану, фирвулагов и нескольких вольных людей, живущих одной семьей в спартанских условиях, но в атмосфере дружбы и согласия. Дионкет настойчиво уговаривал Элизабет ради ее собственной безопасности отправиться с ними. Но, даже не прибегая к метапсихическому предвидению будущего, Элизабет понимала, что ее удел в Многоцветной Земле никак не связан с подобным уходом в пацифизм. Еще сложнее оказалось объяснить вождю Бурке, Бэзилу Уимборну и сестре Амери Роккаро, почему она не станет сопровождать их и Скрытые Ручьи — столицу первобытных. На какой-то срок Элизабет нуждалась в уединенном прибежище, где она могла бы восстановить силы и поразмышлять над новой, добровольно избранной для себя ролью.

— Ну что же, — улыбнулась Элизабет, поднимаясь из-за стола и стряхивая крошки со своего черного платья, — неизбежный момент почти настал. Не выйти ли нам на балкон?

Никто еще не успел пошевелиться, а Крейн уже вскочил со своего места и распахнул застекленные двери. Перед трапезой он переоделся, сменив грубую походную одежду на парадную, алую с белым мантию высокопоставленного психокорректора. Когда Крейн вслед за остальными вышел на солнечный свет, зрачки его сузились в точку, а радужки глубоко посаженных глаз стали матовыми и приобрели неземной голубой цвет. Его светлые волосы были по-походному коротко острижены, и сейчас он возвышался позади Элизабет, похожий на изнуренного серафима с полотен Эль Греко, такого земного и уязвимого. Крейну было шестьсот тридцать четыре года, и всю оставшуюся жизнь он был готов при необходимости провести в охотничьем домике на Черной скале верным слугой при земной женщине, которую Бреда, Супруга Корабля, называла «самым важным лицом во всем мире».