Дикий Талант - Обедин Виталий - Страница 11

– А другое окно?

Маран хмыкнул.

– Рассветное окно. Бесполезное! В Полуденное хоть можно шпионить за кем-нибудь. А в том… – он махнул рукой. – Никто не знает, куда оно ведет.

Дядя со мной на плечах подошел к Рассветному. Оно было ниже и проще. Проем четырехугольной формы, без всяких украшений. Выложен красным кирпичом – потемневшим и растрескавшимся от времени.

– Окна – древнейшие порталы из существующих в Уре, – сказал Маран. – В мое время их было больше… Давай, мальчик, смотри, и пойдем дальше.

Логово столетиями достраивалось и расширялось. А потом, в один прекрасный момент, взрыв уничтожил верхний замок, а на месте подземной части образовалась гигантская воронка. Уцелела старая часть катакомб и Западное крыло.

В портальной Стрелке осталось два окна из двадцати восьми.

В одном из них был залитый солнцем Ур, Блистательный и Проклятый – город колдунов и некромантов, город, в котором Древняя кровь чувствовала себя как дома.

В другом окне был виден морской берег в неведомой стране… И самый ошеломительный рассвет в моей жизни.

– Ч-что сслу-ч-чилось? – спросил граф.

«Вот оно», – подумал Уто. Неприятно засосало под ложечкой. Шкипер взял стул, поставил рядом с кроватью. Сел, перевел дыхание и – начал рассказывать. Граф слушал. Губы у него дрожали. Тассел, кажется, этого даже не замечал.

Шкипер закончил рассказ. Посмотрел на графа. Тот молчал. Затем поднял руку и коснулся повязки. Принялся ее разматывать.

– В-вон! – сказал Тассел, не глядя на шкипера.

Уто встал и подумал: «Тассел, ты такой же ублюдок, как все аристократы… но, в отличие от остальных, ты имеешь на это право».

Рассвет на морском берегу в неведомой стране. Рассвет, словно нарисованный на дощечке вишневого дерева и покрытый лаком… Волны набегали на берег и откатывались назад, слизывая песок – расслабленно, в томительной истоме. «Не очень ш-ш-ш и хотелось, – говорили они. – В другой ш-ш-ш раз». Море в свете зари казалось черным и густым, как сантагское вино.

У самой кромки прибоя, на возвышенности, торчало сухое дерево, похожее на рыболовный крючок.

– Пошли, мальчик, – сказал дядя. – Потом насмотришься.

– Чертог тысячи голосов, – сказал Маран, понизив голос. Но все равно казалось, что кто-то повторяет сказанное – только громким шепотом. В темных углах затаились тени и – дразнятся:

Тысячи, тысячи, тысячи, тысячи…

Голосов, голосов, сов, сов, голо, сов, совголосов…

Повторяли мужские и женские голоса. Голоса детей. Старчески дребезжащие. С иноземным акцентом. Шепелявые. С присвистом. С чудовищным шипением, словно гортань, породившая эти звуки, не была человеческой. С рычанием. С яростью. С болью. С ненавистью. Голоса, в которых звучала смертная тоска умирающего…

…С-О-О-ОВ!

Добавился еще один голос. Был он настолько низок и раскатист, что, казалось, от него вибрируют кости. Звук идет из земли. Входит через пятки, темной широкой волной поднимается от ног к голове. Накрывает. И – странное дело – я почувствовал себя лучше. Расщелина в затылке не стала меньше – но словно отдалилась, накрытая приливом.

Я судорожно вздохнул.

– Почему мы ненавидим Слотеров? – спросил Маран.

…слотеров, слотеров, слоте…

– Потому что они разрушили Камень-Сердце, – ответил я уверенно. Не так уж давно я это повторял.

– Правильно. Но… не совсем так. Чей голос, как думаешь, ты слышал?

Низкий и такой раскатистый, что, кажется, вибрируют кости…

– Это был голос Джотты.

– Но Джотта умер! – я еще не понимал.

Маран усмехнулся:

– А остальные голоса, по-твоему, принадлежат живым?… Да, мальчик, да. В этом Чертоге эхо отвечает голосами мертвых. Поэтому его еще называют Чертогом тысячи ответов.

…ответов, ответов, отве… ответов…

ВЕТ-О-ОВ!

– Джотта – Камень-Сердце – сосредоточие силы нашего клана, – продолжал Маран. – Всего нашего опыта. Когда-то Джотта был простым охранным камнем. Шли столетия, он собирал голоса и воспоминания – и превратился в самостоятельную личность… А потом Джотта умер. Взорвался. Как взорвались и умерли Камни Морганов и Треверсов. Слотеры что-то сделали – я не знаю, что. Но это уничтожило Камни. Мы, оставшиеся в живых, собрали осколки Джотты вместе. Так возник Чертог тысячи голосов.

– Но причем тут я?

…ты, ты, ты, тытыты, ты…

ТЫ-Ы!

– В каждом из нас живет Талант, – сказал Маран. – Первородная связь Древней крови с хаосом. И наступает момент, когда Талант начинает прорезаться. Это больно, тяжело и опасно. У тебя болит голова, мальчик? Перед глазами все плывет?

Когда был жив Джотта, Талант проявлялся в детях с самого рождения… По чуть-чуть. По капельке хаос просачивался в ребенка – и овладение Талантом шло легко и естественно. Я родился с Талантом, мальчик. Все Слотеры до сих пор рождаются с Талантом. Кэр-Кадазанг, их Камень-Сердце, помогает в этом…

А нам помогает мертвый Джотта – когда пуповина, идущая к хаосу, разбухает и ноет, как больной зуб.

То есть мы все делаем сами.

Потом вам, молодому поколению, придется долго учиться, чтобы ваши Таланты развились в полную силу…

– Может, пойдем дальше? – спросил я с надеждой.

– Мы уже пришли, мальчик.

Я съежился. Маран смотрел на меня в упор. В зеленоватом свете его лицо казалось зловещим.

– Когда ты выйдешь отсюда – ты будешь что-то значить на весах клана, – сказал Маран. – Или не будешь… Или вообще не выйдешь – существует и такая возможность… Давай, мальчик! Твой брат недавно обрел Талант. Теперь твоя очередь.

Гэвин. Скучный серьезный Гэвин, который не играет больше в оживление игрушек?

И я никогда больше не увижу Короля-Дурмана? Буду смотреть на зеленого человечка – и мне будет все равно: побьет он или нет Повелителя Ужасов, которого сделал Фер?

Это и значит – обрести Талант?

Не хочу.

– Не хочу, – сказал я шепотом.

…хочу, хочу, не хочу, надо, надо, мальчик ришье, мальчик, надо…

Я ждал темной широкой волны, которая собьет меня с ног – но Джотта молчал. Расколотое и уничтоженное, но все еще живое, сердце клана отказывалось отвечать.

Я ждал.

Маран молчал.

И тогда я набрал в грудь воздуха и закричал.

– Не нужен мне этот проклятый талант! НЕ НУЖЕН!

По катакомбам прокатилось эхо. Сотни голосов ответили мне:

Нужен, нужен, нунуну… жен, жен…

А Маран смотрел на меня, и было в его глазах… сожаление? насмешка?

Понимание.

Глава 4. КИТАР

– Рино, посмотри! Какой ужас! Он весь в змеях! – женский голос спицей вонзился в уши.

– Это ритуальные рисунки южных варваров, – пояснил другой голос, мужской и низкий. – Они делаются особой краской на коже, и стереть их никак невозможно. Никак! И потом, дорогая, это не змеи. Больше похоже на паутину.

Я с трудом разлепил один глаз (другой заплыл слишком сильно) и посмотрел на говоривших.

Это была благообразная парочка: суховатая девица и держащий её под руку усач со шпагой. Женщина – наверняка дочь какого-нибудь провинциального дворянина, который уже отчаялся выдать «деточку» замуж. Оно и понятно, при её внешности – одна надежда на приданое. Судя же по тому, как женщина одета, о богатом приданом можно забыть. Простые горожанки иной раз щеголяют в более роскошных нарядах.

Мужчина – из той же «оперы», только его дела идут, кажется, еще хуже. Камзол ветхий, кружева оборваны, плюмаж на шляпе – одно название. Даже непременный знак благородного происхождения – золотая цепь, кажется какой-то жидкой. Этот ободранный кот, из всех достоинств которого усы наиболее примечательны, уже не помышляет о выгодной женитьбе. Каждый день кусок хлеба и стакан вина – ему вполне достаточно.

В общем, понятно. Китар, провинция, глухомань.