Шпора Персея - Мэй Джулиан - Страница 35

Его сняли с должности, и не исключено, что ему предъявят обвинение в измене. Но больше всего вредим себе мы сами.

Ты, наверное, знаешь, что прибыли «Оплота» за последние несколько лет упали, а это отнюдь не способствует получению статуса концерна. Более семидесяти планет Шпоры уже созрели для немедленной эксплуатации, однако из-за всех этих накладок нам приходится сдерживать планы расширения.

— Ну-ну.

— А самое большое препятствие — это я. Проклятый динозавр, вцепившийся зубами в пост президента и не желающий назвать своего преемника!

Меня удивило, что он осознает эту проблему. При всей его силе и проницательности Симону было далеко до Ефана.

— А если ты провозгласишь Еву президентом компании, это поможет получить вожделенный статус?

— Как ты догадался?

— Методом исключения. Ева — единственный достойный кандидат.

— Правильно, черт возьми! Конечно, она должна будет это доказать. Разгрести наши Авгиевы конюшни. Основать совершенно новые прибыльные производственные линии.

Продемонстрировать всей галактике, что у «Оплота» есть еще порох в пороховницах и что мы достойны быть в рядах «Ста концернов» и влиять на политику правительства Содружества.

У Евы полно идей, и мы обсуждали их на Небесном ранчо прошлой осенью. Некоторые из них довольно радикальны, но… — Он осекся и покачал головой. — Аса! Скажи мне, что еще я могу сделать, чтобы помочь найти ее!

— Если ты дашь Алистеру Драммонду смутную надежду — обведешь старого питона вокруг кончика хвоста, — возможно, похитители не тронут Еву. У нас есть кое-какие предположения, где ее искать, и я займусь этим лично.

Его изрезанное морщинами лицо просветлело.

— Скажи, проклятые халуки причастны к похищению?

— Не уверен. Надеюсь через несколько дней это выяснить.

— Позвони мне на «Прихлебатель». У тебя же есть мой персональный межпланетный номер, верно?

— Если мы найдем Еву, — сказал я, — ты первый об этом узнаешь. Только, ради Бога, никому не говори о халуках! Даже родным.

— Как скажешь.

— Я настаиваю, причем категорически!.. Кстати, я хотел затронуть еще один важный вопрос, который мы пока не обсуждали. Он как раз касается нашей семьи. Ты ведь понимаешь, что при голосовании по поводу предложения «Галафармы» в совете директоров решающий голос принадлежит маме?

— Конечно. Катя всегда голосует как я ей говорю. Она доверяет моему деловому чутью. — Он ухмыльнулся. — Пока.

— Ты должен ввести маму в курс дела. Обрисуй ей, что тут творится, поделись своими подозрениями насчет Зареда, расскажи о покушениях на мою жизнь, о послании, которое ты получил, о том, что Ева, возможно, убита. Тогда…

— «Закрыта»! — взревел Симон. — Эта сволочь имела в виду, что Еву забрали, а не убили! Зачем мне говорить об этом Кате? Она только распереживается, и все.

Я продолжал гнуть свою линию, невзирая на его возмущение.

— Мама должна осознать серьезность ситуации! Должна понять, что ее детям грозит реальная опасность — и ей самой тоже, если она все еще намерена завещать свою долю этому сборищу ксеноблаготворителей, лишив таким образом семью возможности влиять на судьбу компании.

Отец посмотрел на меня удивленными глазами. Похоже, до него начало доходить.

— Ах ты, черт! Я понимаю, к чему ты клонишь.

— Если она погибнет — предположим, во время аварии, которая случится очень кстати, — и ее доля отойдет благотворительному обществу, его директора ухватятся за первую же возможность поменять акции «Оплота» на более прибыльные акции «Галафармы». Зед контролирует двенадцать с половиной процентов, принадлежащих Эмме, и он тоже будет голосовать за слияние. Твои два пакета акций составят тридцать семь с половиной процентов. И тогда голос Торы Скрантон и мелких акционеров станет решающим. Останется ли Тора с тобой, или переметнется к Зеду и согласится на продажу компании?

— Тора останется с Евой, — мрачно сказал Симон. — Она сомневается в моем праве на лидерство. Это одна из причин, побудивших меня отказаться от поста президента. — Он немного помолчал. — Ты действительно думаешь, что Кате грозит опасность?

— В стишках наемного убийцы говорилось; «Не сдашься — продуешь последние три», — напомнил я ему. — Дан и Вифания — двое из трех, и они должны быть настороже.

Но я думаю, мы можем нейтрализовать угрозу, адресованную маме, если ты убедишь ее немедленно изменить завещание и оставить ее долю благотворительному фонду, учредителями которого могут быть Дан, Вифания, ты, Гюнтер Экерт и она сама. Если основать такой фонд, никаких мотивов для убийства мамы или давления на нее с помощью угроз просто не останется. Даже «Галафарма» не посмеет убить всех пятерых основателей фонда.

Симон покачал головой.

— Катя может не согласиться. Большинство ее так называемых благотворителей на самом деле махровые ретрограды, виляющие хвостом перед туземцами. Она никому не позволит контролировать расходы на ее драгоценных радикалов.

Но у меня был готов ответ и на такое возражение.

— Пускай мама будет единоличным распорядителем, отвечающим за расходы фонда. Она сохранит контроль над деньгами, зато контроль над голосами останется у четырех остальных учредителей.

Тонкие губы отца изогнулись в усмешке.

— Знаешь, раз но то пошло, мы даже можем ввести твою сестру Вифанию в совет директоров «Оплота» в качестве представителя фонда — и убрать из правления Катю! Я годами голову ломал, как мне обезопасить ту долю, которую твоя мать унаследовала от Дирка. Мне вечно приходилось опасаться, что она проголосует против меня, просто назло или же по наущению какого-нибудь твердолобого ретрограда. Но если ее убедить, что единственный способ спасти ее детей от маньяков из «Галафармы»…

Тут я взорвался.

— Пошел ты на хрен, Симон! Речь идет не о голосах и не о том, как надуть членов правления! Речь идет о жизни моей матери! Это для меня действительно важно. И жизнь Евы тоже.

И Дана, и Вифании. А твоя драгоценная звездная корпорация «Оплот» мне до фени! Можешь ты понять это своей тупой башкой или нет?

Его зеленые глаза под тяжелыми веками грозно сверкнули.

— А как насчет меня? Моя жизнь тебя не волнует?

— Не нарывайся на грубости, — огрызнулся я.

К моему удивлению, он расхохотался.

— Будут еще приказания?

— Нет.

Я отвернулся, совершенно опустошенный. У меня не осталось ни сил, ни эмоций. Я не мог даже возненавидеть его, хотя всей душой желал послать его к черту. Пороха в моей собственной пороховнице совсем не осталось.

Я пробыл в главном офисе «Оплота» почти пять часов.

Меня тошнило от всей этой болтовни, и я мечтал завалиться в койку и уснуть, как человек, заблудившийся в пустыне, мечтает о холодной воде. Но мне еще предстояло встретиться с Мимо, чтобы организовать опасный перелет на Кашне, и убедиться, что Айвор Дженкинс согласен лететь вместе с нами.

Мы с Симоном вышли из конференц-зала в кабинет. Мэт с Карлом стояли возле голографического окна, молча наблюдая за безмятежной сценой. Рядом с черным жеребцом паслась каурая кобылка, а длинноногий жеребенок резвился под иллюзорным солнышком, топча копытами нарциссы. Вдали виднелись горы со снежными шапками.

Бывший начальник службы безопасности посмотрел на меня с сочувствием:

— У тебя совершенно замотанный вид, Ад. Иди отдохни, не то уборщикам придется соскребывать тебя с ковра.

— Я свеж как огурчик.

— Ну же, не будь таким упрямым! — сказала Мэт.

— Завтра отдохну. А сейчас мы с тобой пойдем ужинать с контрабандистом.

— С кем?

— С нашим шофером-дальнобойщиком, капитаном Гильермо Бермудесом Обрегоном. Тебе он понравится. Он поет старомодные мексиканские песни, водит новенький звездолет класса «Бодаскон И660» и потрясающе стреляет из корабельных пушек.

Мэт беспомощно глянула на Симона. Тот пожал плечами.

Подойдя к транспортеру, я нажал на кнопку и сказал Карлу:

— Поговорим завтра перед отлетом. Ты знаешь, что делать. Так что вперед, за работу.