Звезда корта, или Стань первой! - Северская Мария - Страница 15

«С какой стати ему заходить? – спросила она себя. – Мы что, друзья? Приятели? Так, знакомые, бывшие одноклассники. За все годы в школе, дай бог, несколькими фразами перекинулись, и то в стиле «дай списать» и «что задали на понедельник?». Если не считать того случая на физре и похода в кафе после матча.

– У меня была такая мысль, – тем временем ответил Терцов. – Но как-то оно неудобно. Я подумал, вдруг ты не хочешь никого видеть, отдыхаешь, и вообще…

Незаконченная фраза повисла в воздухе. Марго показалось, что Илья хотел сказать: «И вообще у тебя депрессия».

– «И вообще» – это точно, – невесело усмехнулась она. – Самое что ни на есть «и вообще».

Он, как и в прошлый раз, не стал ее ни о чем расспрашивать, лишь как-то ненавязчиво стянул с ее плеча сумку, внутри которой перекатывалась пустая банка, и констатировал:

– Значит, ты за молоком.

– Ну да, – согласилась девушка.

– Ага, – кивнул Илья. – Обычно твоя бабушка ходит. Мы с ней постоянно там встречаемся.

Марго почувствовала, что он снова что-то недоговорил, но не стала акцентировать на этом внимание. Она шла и думала о своем: о том, что вот уже десять дней не брала в руки ракетку и не занималась на тренажерах, только зарядку делала по утрам, да и то не всегда. Что со времен той последней эсэмэски Саша так ничего и не написал и не позвонил, и, видимо, им и правда надо расставаться, потому что по всему выходит, что они друг для друга чужие. Что с понедельника придется ходить в этот дурацкий пансионат-санаторий, куда бабушка все-таки ее пристроила, на процедуры. Что жизнь теперь кажется совершенно бессмысленной – настолько, что даже думать о будущем не хочется – ни в каком ключе: ни в гипотетическом, ни строить конкретные планы. А еще эта поднятая бабушкой тема никак не давала покоя. А вдруг баба Нюра права и все эти годы ее внучка играла чужую, навязанную ей роль?

– Эй, ты куда? – услышала Марго вопрос одноклассника и обернулась.

Оказалось, что за своими невеселыми размышлениями она прошла нужный дом и даже не заметила, что Терцов отстал. Наверно, она так и шла бы на автомате вперед, если бы он ее не окликнул.

Девушка подошла к нему и виновато улыбнулась:

– Задумалась что-то, вот и прозевала.

Ребята вошли во двор, поднялись на крыльцо и позвонили в звонок. И уже через десять минут шли обратно. В сумке у каждого находилась увесистая трехлитровая банка с еще теплым молоком, лежал килограммовый пакет творога, стояли банки со сметаной и сливками. Впрочем, сумку Марго по-прежнему тащил Илья. Девушка попробовала было ее у него отобрать, но парень не дал.

– Не переживай, не надорвусь, – усмехнулся он.

– Кто тебя знает, – пожала плечами девушка.

– Кстати, Светка тут про тебя спрашивала, – сообщил Илья.

– Так уж прям и спрашивала? – удивилась Марго. – Скажи лучше: я недавно видел ее и рассказал, что Назарова приехала к бабушке.

Терцов тихо рассмеялся:

– Смотри-ка, проницательная какая. Угадала. – Помолчал. – А все-таки позвони ей, вы же все-таки подруги.

– Были. – Девушка смотрела в пространство перед собой, словно силясь в нем разглядеть ответ на вопрос «почему дружба осталась в прошлом?».

– А мне кажется, не бывает бывших друзей, – произнес Терцов. – Бывают только друзья, друг друга в какой-то момент недопонявшие.

Марго перевела взгляд на него. Нахмурилась.

– Еще как бывают. Случается, что людей разводит сама жизнь. Разные интересы, разные обстоятельства. Расстояния опять-таки. С этим-то не будешь спорить?

Парень смотрел на нее серьезно, и в глубине его глаз таилось что-то такое – неподъемное, горячее, острое, что у Марго перехватило дыхание и сладко заныло за грудинной костью. Позже она спрашивала себя, вспоминала, пытаясь понять, что же увидела там – может быть, нежность? Или тоску? Или затаенную боль? А может, все это вместе? Тогда она даже не сразу поняла, что он ей отвечает.

– С этим не буду, – сказал Терцов. – Хотя и считаю, что все это отмазки, не более. Если человек тебе на самом деле дорог, если ты не хочешь его потерять, ты ни за что не позволишь никакой жизни и никаким обстоятельствам вас развести. Даже вне зависимости от того, сколько лет прошло, – прибавил он непонятное и тут же ускорил шаг, будто пытался убежать от только что сказанного.

«Странный он все-таки, – подумала девушка. – И всегда таким был».

Вспомнилось, как часто, когда еще жила здесь и ходила в школу, зимними вечерами сидя в своей комнате на подоконнике или летними – в качалке на веранде, она замечала проходящего по улице мимо ее дома Илью. Он всегда шел целенаправленно, быстрым шагом, словно торопился на встречу, и ни разу не поднял головы, не посмотрел на ее окна, будто вообще не знал, что это ее дом. А ведь тогда ей в глубине души так хотелось, чтобы он посмотрел…

– Донесешь или, может, прямо до кухни проводить? – отвлек Марго одноклассник, и она только тут заметила, что они уже дошли до ее калитки. – А то сумка тяжелая, – он не торопился отдавать ее девушке, ждал реакции.

– Да не, спасибо, донесу. – Она протянула руку и дотронулась до его пальцев, перехватывая ручку сумки. По руке – от кончиков пальцев к плечу – прошел стремительный ток.

Марго потянула сумку на себя, шагнула назад и, не глядя на Терцова, произнесла:

– Ну все, я побежала. Еще раз спасибо.

А затем резко повернулась и скрылась за калиткой, словно боялась, что Илья погонится за ней, попытается задержать, и тогда… А что тогда, она не знала. Даже самой себе не могла объяснить свою реакцию и все эти смутные чувства, взметнувшиеся, словно ил со дна водоема, в ее душе.

Вопреки своему откровенному скептицизму и нежеланию, Марго все-таки пришлось подчиниться бабушке и отправиться в санаторий к местному травматологу. В общем-то он оказался неплохим дядькой, к тому же работал по совместительству в больнице, куда и попросил подойти девушку на следующий день, чтобы сделать рентген, после которого сообщил ей, что процесс заживления идет как надо и шину можно будет снять через две недели. Вот только для этого Марго придется поехать к тому хирургу, который делал ей операцию.

Известие о том, что хоть на один день, но придется вернуться в Москву, стало для нее неприятным. За дни, проведенные дома, девушка успела совершенно свыкнуться с мыслью, что отныне ее жизнь станет другой – жизнью, в которой не будет места теннису. Она не хотела себе в этом признаваться, но в глубине души чувствовала себя глубоко обиженной – на обстоятельства и саму себя, на так легко отказавшегося от нее тренера. Ей казалось: ее предали, недооценили. И как это часто бывает с незаслуженно обиженными, внутри вместе с ощущением собственной ненужности росло и чувство вины. Нет-нет да и возникала мысль: а что, если все дело в ней, что, если она сама каким-то непонятным образом спровоцировала свою травму – питалась, например, недостаточно хорошо или отдыхала мало – и дала тренеру повод усомниться в ней и ее способностях и дальше держать высокую планку.

Она раз за разом прокручивала в голове все последние тренировки с Федором. Как он недовольно хмурился, как заставлял ее, словно она все еще была только что пришедшей к нему пятнадцатилетней, ничего, по сути, не умеющей девчонкой, снова и снова отрабатывать простейшие удары – справа, слева, с вращением мяча… Ей казалось, он с самого начала невзлюбил ее за что-то, и теперь на каждой тренировке пытается унизить, заставить почувствовать себя ничтожеством, будто все ее заслуги – на самом деле исключительно его, словно он – кукловод, а она бездушная марионетка.

Федор всегда начинал тренировку с обстоятельного внушения, из которого следовало только одно: способности у Марго гораздо ниже средних, но при надлежащем упорстве и трудолюбии она вполне сможет чего-то добиться. Звезд с неба, конечно, как Мария Шарапова, хватать никогда не будет, но все же, глядишь, на мировых турнирах – таких как Кубок Федерации или Уимблдон – засветится.