Многоцветная Земля - Мэй Джулиан - Страница 93

Вслед за троллем пятеро путешественников карабкались через горные перевалы по крохотной, но отчетливо видной тропе. Лес стал смешенным, ручьи замедляли свой бег, вливаясь в маленькие озерки, заросшие высокими папоротниками, черной ольхой, клематисами, пышными ядовито-яркими примулами. В одной лощинке из-под земли, бурля, вырывался горячий источник. Дымный омут окружали чахлые лишайники. Стая ворон прокричала незваным гостям недоброе приветствие с полуобглоданного оленьего скелета. Среди травы валялось множество костей — одни гладкие, чистые, другие с темными кусками мяса.

Природа скальных образований к востоку также менялась. В граните виднелись вкрапления цветных известняков.

— Страна пещер, — вполголоса сказал Клод Анжелике.

Они шли бок о бок, поскольку тропа немного расширилась. Солнце припекало все жарче, палеонтолог ощущал холод, словно бы идущий из-под земли. Кое-где из щелей в известняке торчали раздвоенные хвосты алых и голубых ласточек. Из густой листвы то и дело выглядывали остроконечные слоновьи уши. Под ногами рассыпалось множество красивых грибов — на белых ножках, с красными в белую крапинку шляпками.

— Они здесь! — отрывисто произнесла старуха. — Вокруг нас! Чувствуешь, как много? И все… такие уроды.

Он не сразу понял, о чем она. Но смысл ее слов загадочным образом согласовывался с той затаенной тревогой, что с утра не покидала его. И с мрачным обликом пугала, которого Клод вначале принял за обыкновенного фирвулага.

— Les Criards, — пояснила мадам. — Они следят за нами. А один из них — наш проводник. Да, это и есть ревуны.

Тропа была хорошо утоптана, в ветвях елей и берез щебетали птицы. Лес пронизывали потоки золотого света, льющиеся точно из открытых окон.

— Красивое место, — заметила старуха. — Но в нем ощущается какое-то отчаяние, убогость духа, одновременно трогательная и отталкивающая. Не могу отделаться от этого наваждения.

Она то и дело спотыкалась без всякой видимой причины. Лицо мертвенно побелело. Клод предупредительно подставил ей руку.

— Давай попросим Пугало остановиться, — предложил он.

— Нет, — глухо произнесла она. — Мы должны торопиться… Ах, Клод! Благодари Бога за то, что сделал тебя нечувствительным к их умственному излучению. Нет, это не просто мысли, свойственные всякому живому существу и сокрытые от всех, кроме Господа. Это иной уровень психики — внутренняя речь, всплески эмоций. Такая страшная злоба может исходить только от извращенных душ. Ревуны! Они ненавидят всех, но еще больше — себя. Их рев разрывает мне мозг…

— Разве ты не можешь защититься? Так же, как тогда, от Охоты?

— Меня же никто не учил! — с тоской проговорила она. — Тогда все вышло случайно. Не знаю я, как противостоять этой орде. Никакой конкретной угрозы, за которую можно было бы ухватиться, они не выдвигают, — В глазах у нее читалась настоящая паника. — Они просто ненавидят… ненавидят всеми фибрами души.

— По-твоему, они сильнее обычных фирвулагов?

— Не уверена. Они другие, неестественные… Извращенные — вот, пожалуй, самое точное определение. С фирвулагами и даже с тану, несмотря на всю вражду, мы ощущаем некое духовное родство. Чего никогда не может быть с les Criards. Я еще не видела их вблизи и в таком количестве. Изредка встречалась с ними на конклавах в пещерах Вогезов, но там они вели себя настороженно. А тут…

Голос ее оборвался на резкой, высокой ноте. Пальцы правой руки в лихорадочном нетерпении теребили золотой торквес, а левой рукой она больно впилась в локоть Клода. Глаза возбужденно бегали, обшаривая скалы.

Фелиция, замыкавшая шествие, нагнала их и объявила:

— Не нравится мне это место. Нигде так погано себя не чувствовала. Грибной лес прямо рай по сравнению со здешней обстановкой. Мне кажется, нам грозит настоящая опасность. Вы можете объяснить, что происходит?

— Вокруг злобные ревуны. Нервный посыл их настолько силен, что даже ты, несмотря на свою латентность, можешь воспринимать его.

Губы юной спортсменки плотно сжались, глаза воинственно засверкали. В оленьих шкурах с чужого плеча она была похожа на школьницу, играющую в индейцев.

— Они что, собираются напасть на нас?

— Нет, без приказания своего правителя Суголла они нам ничего не сделают.

— Значит, просто запугивают, сукины дети! Ну, со мной этот номер не пройдет! — Фелиция сорвала с плеча лук и, не сбавляя шага, проверила, надежно ли закреплены стрелы.

Теперь, когда они забрались довольно высоко, гора представала им головокружительным нагромождением гладких и остроконечных монолитов. Лес редел. Сквозь него уже просматривались окрестные долины и даже вершины Альп далеко на юге. Сверху тысячеметровой громадой нависал Фельдберг; склон, обращенный к юго-востоку, круто обрывался в бездну, точно какой-то великан взял и обрубил его топором, нарушив безупречно правильную форму округлой вершины.

Они добрались до альпийского луга, со всех сторон окруженного крутыми уступами. Точно в центре бугрился бархатисто-черный камень, подернутый ярко-желтой паутиной, что придавало ему сходство со стогом сена.

— Здесь я с удовольствием покидаю вас, — послышался голос Пугала.

Он сложил руки на груди, осклабился и растворился в воздухе, причем оскал исчез несколько позже, чем он сам.

— Какого черта… — начал Ричард.

— Тихо! — оборвала его мадам.

Все четверо невольно жались поближе к ней. Лоб старухи покрылся испариной, руками она вцепилась в торквес, как будто он душил ее. Над поросшей цветами и усыпанной галечником луговой чашей сияло безоблачное небо, но воздух как бы сконденсировался в тонкие, прозрачные ручейки, клокочущие, перетекающие друг в друга так, что глаз не успевал следить за их переливами. Скалы снова заслоняли обзор. Верхний слой камня, казалось, разжижился, подобно воздуху, потому что скалы беспрестанно меняли очертания. А черный бугор стоял неподвижно в своей незамутненной чистоте, но от него-то, похоже, и исходило все движение.

В смертельном отчаянии мадам стиснула руку Клода.

— Господи Иисусе, как же их много! Неужели ты не чувствуешь?

— Я чувствую, — озираясь, проговорил Ричард. — Точно силовая бомбардировка сигма-поля, ох, силы небесные! Это все враждебные умы, да?

Тревожное предчувствие накатывало на них в невыразимом крещендо. Камень под ногами вибрировал на низких частотах, словно от топота тысяч ног в недрах горы. А еще от дикого рева.

Атмосферные вихри набирали силу. Послышался новый звук — сумасшедшее тремоло вверх-вниз на тысячу тональностей и ритмов. Люди закрывали уши руками, но лавина звуков вбирала их в себя, и они тоже пытались кричать в тщетной попытке нейтрализовать эту какофонию, пока она не свела их с ума.

Наконец оркестр смолк, и появились исполнители.

Пятеро застыли, как изваяния, выпучив глаза, разинув рты. Скалы вдруг ожили: их облепили тысячи, а может, десятки тысяч живых существ, они громоздились друг на друга, висели у соседей на плечах, выглядывали в щели между нижних конечностей или шагали по головам собратьев, стремясь пробиться в первые ряды.

Это были кошмарные существа.

В основном ростом не более метра, со скругленными туловищами и тоненькими ножками, как у Пугала. У многих, однако, непропорционально огромные ступни и кисти. Отдельные тела деформированы, очевидно какой-то болезнью позвоночника; у других из-под красивой одежды выпирали уродливые шишки — то ли злокачественные образования, то ли скрытые лишние конечности. Но самым гротескным зрелищем были головы: заостренные, приплюснутые, шершавые, как древесная кора, с гребнями или рогами. Почти все по размеру не соответствовали туловищам — либо чересчур большие, либо уж слишком маленькие, — и вообще подходили как корове седло: к примеру, прелестная женская головка на неуклюжем теле молодого шимпанзе. Лица были искривлены, вытянуты, одутловаты, с красными или голубыми бородками, покрытые рыбьей чешуей, мокнущими язвами, порами, как на швейцарском сыре. Глаза либо вываливались из орбит, либо пропадали в жировых складках, а то и вовсе были не на положенном месте и в большем, чем надо, количестве. Некоторые твари шлепали отвислыми, как у жаб, губами, другие вообще губ не имели и скалили огрызки гнилых зубов в вечной ужасающей ухмылке. Рты были также на любой вкус: то звериная пасть, втиснутая в почти нормальное лицо, то какая-то немыслимая вертикальная прорезь, то свернутый кольцами хобот, то клюв, как у попугая. За ними обнажались мощные бивни, частоколы острых клыков, слюнявые десны и языки, порой черные, порой двойные или даже тройные.