Кольцо Стрельца - Мэй Джулиан - Страница 9

– Вы говорите о каллейни, о джору, йтата, а также квасттах, гражданин Айсберг? Или о халуках?

– Без комментариев.

– Вы в самом деле собираетесь проводить в жизнь реверсионистские принципы, будучи председателем «Оплота»?

– Если решу занять эту должность – да, я попробую. Мой покойный дядюшка, Ефан Айсберг, который был первым главой «Оплота», одним из первых предпринимателей во вселенной начал нанимать инопланетных работников на тех же условиях, что и людей, и за такую же плату. Я уверен, что только благодаря его политике «Оплот» добился процветания в Шпоре Персея, в то время как «Галафарма» и другие наши соперники потерпели там поражение и были вынуждены отступить.

– Но большинство экономистов и финансистов не верят, что такой подход докажет свою состоятельность в мирах Рукава Ориона, не говоря уж о Кольце Стрельца…

Я махнул пауку рукой, делая знак заткнуться.

– Да брось ты. Я не собираюсь с тобой спорить и обсуждать свои дела. Я же сказал, что толком не знаю своих дальнейших планов. Может, я и приму предложение отца и стану главой «Оплота». Может, просто займусь политикой и буду тусоваться с реверсионистами. Может, придумаю еще что-нибудь, совсем новое. Например, в данную минуту мне думается о маленькой уютной планетке, где никто не знает, как меня зовут. Процесс «Галафармы» меня утомил до предела. Симон не мог выбрать более неудачного времени для своего предложения. Прежде чем я определюсь, мне нужно основательно подумать.

– Как давно вы…

– Хватит, – оборвал я. – Интервью окончено.

Я развернул Билли и поехал вниз по тропинке. Высокие облака уже потеряли свой огненный цвет, на востоке загорались первые звезды.

Паук заковылял мне вслед, тщетно взывая:

– Гражданин Айсберг! Еще несколько слов! Когда вы планируете вернуться в Торонто? Не дадите ли вы «Газете» эксклюзивное интервью относительно своих политических предпочтений? Или обсудите новое направление политики «Оплота», которое концерн получит под вашим руко…

Я резко развернулся, поднял карабин и выстрелил от бедра, прострелив занудной машинке один из ее мерцающих глаз. Она взорвалась толстым клубком дыма и плазмы. Билли даже не моргнул.

А я поехал обратно на ранчо. Потому что чувствовал – отец вот-вот заявится домой.

Я был почти уверен, что Симон приедет в сопровождении Евы – для большей убедительности. Но когда примерно через час я добрался до дома, то нашел Симона в одиночестве, в большой гостиной полностью отстроенного главного особняка. Он стоял у камина, глядя, как ярко горят дрова, и потягивал свой любимый бурбон с содовой. За его спиной, на резном кофейном столике, с экрана поблескивал логотип «Уличной газеты». Видно, последний номер. Я полагал, что там уже есть мое интервью с Сенсенбреннером.

Симон мрачно кивнул, но не сказал ни слова, когда я вошел через открытую французскую дверь, весь покрытый дорожной пылью.

Я сбросил старую ковбойскую шляпу и ветровку и прошел к бару с напитками. Не соблазнившись ни «Мейкерс-Марком», ни «Хиршем», ни одной из ядовитых смесей, до которых столь охоч мой отец, я взялся за свою любимую огненную воду – «Джек Дэниеле». Совсем чуть-чуть, чтобы показать кое-кому, что я не вернулся к прежней жизни алкоголика. Проглотив виски, я вытащил из бокового ящика банку пива, опустился на кожаную кушетку перед очагом и начал стаскивать ботинки.

Симон стоял и созерцал меня из-под полуопущенных век. Волосы у него были светло-русыми, с тем же «вдовьим мысиком» на лбу, что и у меня. От него же я унаследовал тонкий аристократический нос и большие губы с опущенными уголками, которые имели свойство подниматься в широчайшей улыбке. Симон извлекал все возможные достижения из современной медицинской науки и генной инженерии, чтобы выглядеть моложе своих лет, и часто производил впечатление недюжинной физической силы.

Но только не сегодня.

Он был одет в небрежный полуформенный костюм, сильно отличавшийся от его обычных одеяний богатого ранчера, сшитых на заказ. Возможно, одежда была призвана подчеркнуть особенный характер визита. Симон выглядел усталым и больным, а черная ткань одежды подчеркивала нездоровую бледность его кожи. Я вспомнил, как меня слегка ошарашил возраст отца, указанный в нынешней статье. Люди, включая и меня, часто забывали, как на самом деле стар Симон Айсберг.

– Я уехал в разгар победного банкета в башне «Оплота», – сказал он наконец. Голос его звучал немногим слишком громко. – И все произносили тосты в твою честь – даже парни, которые писали кипятком, когда мы с Еви назначили тебя ответственным за процесс. Теперь вся команда в один голос повторяет, что без твоего руководства мы бы никогда не справились. Поздравления – в порядке вещей.

К черту их, папаша, подумал я – но промолчал. Он продолжал:

– Ты работал лучше всех – и победил. А теперь появилась еще одна работа для тебя…

Он прервался на миг, как будто позволяя мне вставить свою реплику.

Ну, уж нет, старый ты стервятник. На этот раз мы играем по правилам Адика.

Я наконец избавился от ботинок и уложил ноги на низкий столик, отпил большой глоток пива, устраиваясь на кушетке так, чтобы ноги располагались хотя бы на уровне плеч.

– Я удивлен, что Еви не прилетела с тобой.

– Вердикт, вынесенный так быстро, застал ее врасплох. Она в четырехдневной отлучке, в области Шпоры, и не хочет возвращаться, пока не закончит дела с расширением копей на Кравате. Зед, по общему мнению, не способен справиться с этим самостоятельно, так что она решила заняться всем лично. Она вернется в Торонто, когда шум утихнет, и поможет тебе и остальным директорам подготовить прошения о компенсации.

– Сэм Ямамото и Марси Киров вполне способны разобраться с этим – да и со всей остальной постсудебной писаниной. Я добыл для тебя твой чертов вердикт. Не заставляй меня вылезать на сцену и раскланиваться после представления.

Долгое молчание, прерываемое только дальними криками сов. Двери, выводящие на патио, все еще оставались открыты, и ноздри щекотал запах глицинии столетней давности, которая росла над канавкой для барбекю. Взрыв, почти целиком разрушивший особняк, чудом помиловал глицинию – как и большую часть садовых растений.

– Как ты догадался, где я? – спросил я наконец.

– Узнал от ушлого репортера «Уличной газеты». Он обнаружил тебя с помощью сателлита «Большой глаз» три дня назад. Он надеялся добыть от тебя интервью касательно твоей стратегии ведения юридических дел. Да ты, похоже, не слишком-то старался спрятаться, если поехал сюда. Сразу после того, как я сделал свое заявление на пресс-конференции, журналюга от меня ни на шаг не отходил. Сказал, что попытается войти в контакт с тобой здесь, на Небесном ранчо. Я пожелал ему удачи в преодолении силового защитного купола. Но, как я вижу теперь, ему это удалось.

– Меня выследил его Паук-Шпион, стоило мне случайно выехать за наши границы сегодня вечером. Я даже подарил ему пару-тройку цитат для интервью, прежде чем размазать его по скале своей «Финнилой». Он, понимаешь ли, начал высказывать свое мнение.

– Черт подери, Аса! Какой смысл в том, чтобы настраивать против себя представителей прессы? Это же не какая-нибудь бульварная газетенка…

– Вопрос в том, – заявил я, подаваясь вперед и глядя ему прямо в глаза, – какого черта ты решил пригласить меня в верхушку «Оплота» посредством прессы, вместо того, чтобы сделать это в личном разговоре? Ты что, в самом деле думаешь, что от такого предложения не отказываются?

– Скорее, мне хотелось посмотреть, как на это отреагируют «Сто концернов», – сказал хитрый старый ублюдок. – В особенности Адам Станиславский и его ребята из «Макродура». После слияния с «Галой» «Оплот» будет нуждаться в них, как никогда. Я хотел провести в жизнь идею с твоим назначением, пока твоя репутация еще вовсю сверкает.

– То есть пока я не успел опять искупаться в выгребной яме, вернувшись в политику? А как насчет того, что я все еще под подозрением в совершении уголовных преступлений? Олли Шнайдер вполне готов поднять встречный иск против их сфабрикованного обвинения, но до того, как суд его рассмотрит, пройдет целая вечность.