Возрождение - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 13

Теперь оставалось лишь убедиться, получилось ли перенести Леру в другое тело. Леру? Да, Леру. Ведь что такое человек? Это база данных, это огромный опыт, накопленный им в результате впитывания информации. Человек рождается маленьким, голеньким и пустым, как винт компьютера. Постепенно в него вводится все, что нужно ему для жизни, – язык общения, информация об устройстве мира. Он живет, получает опыт от соприкосновения с миром, и каждое прикосновение накладывает отпечаток на личность. Человек состоит из битов информации, буквально слеплен из них. Когда Слава принимал решение о переносе личности, его озарило: если он может перенаправлять потоки информации компьютеров – почему он не может собрать и перенаправить информацию из живого человека? Его душу, если можно так выразиться. И он сделал это.

Возможно, что эта новая, наложенная им на личность Хагры, информация просто стерла ее личность, и теперь в этом теле Лера. Ведь когда на компьютер устанавливаешь новую систему, прежняя «личность» этого компьютера уничтожается – исчезают установленные программы, исчезает то, что делало эту личность неповторимой. А возможно, они, Лера и Хагра, наложились друг на друга, смешавшись, как вино в коктейле. Узнать это он мог только тогда, когда «Хагра» очнется. Но та была то ли в коме – он сильно ее ударил, – то ли в некоем трансе, после того как он вложил в нее личность Леры.

Слава подошел к девушке и потряс ее за плечо – никакого результата. Она лежала с закрытыми глазами и тихо сопела аккуратным носом. Слава осмотрел ее челюсть – опухла, но цела. Он не сломал ее, только выключил девушку, как искрящую от замыкания лампу.

Слава лег рядом, закрыв глаза. Он вышел из тела и опустился на ее мозг, обследуя его на предмет «посыла». Да, «ришта» был тут. Красная нить, пронизавшая клетки мозга. Слова тянулись цепочкой и как будто шипели, сопротивляясь его «рукам». Гадкая нить «посыла» извивалась, как будто чуя того, на кого была нацелена, но через десять минут сдалась и повисла на «руках» виртуального Славы. Он уничтожил клубок этой пакости и стал смотреть дальше. Вот она, наведенная любовь к Лере, – целая паутина розовых нитей опутывала мозг девушки и настолько плотно, что не было никакой возможности все распутать и удалить. Впрочем, может, и была, но стоит ли это делать? Ну любит она Леру и пусть любит! Пусть…

Слава перебрался на равнину воспоминаний – тут было такое месиво! Память Хагры смешалась с памятью Леры – картины менялись местами, куда-то улетали, перемещались, кружились, как осенние листья, схваченные руками холодного ветра. Слава с ходу влетел в чье-то воспоминание – скорее всего Леры, потому что она видела голову Хагры на своем бедре. Слава выскочил из него, как из проруби, наверх: он не хотел смотреть на игрища жены и ее подружки. Так-то ему наплевать – Лера же не с мужиком занималась сексом, измены в общепринятом понимании не было. В отличие от мужчин-гомосексуалистов, розовые девицы не вызывали у Славы отвращения или протеста. Скорее всего, их отношения были всего лишь результатом отсутствия мужчин. Не зря Хагра бисексуальна – ну где взять мужиков-то? А ведь тело требует, хочется наслаждения… ну, и отношений тоже. В обществе амазонок не могли не развиться гомосексуальные отношения: если чего-то недостает, тех же мужчин, природа заменяет это по-своему. Стоит наладиться нормальной жизни, когда каждой женщине будет соответствовать мужчина, как и положено, и куда только денутся их розовые пристрастия.

Пошарив в мозгу Хагры, Слава обнаружил ее эротические мечты – в них Слава и Лера удовлетворяли Хагру, при этом Слава был груб, жесток, буквально насаживая ее на себя, как бык или жеребец в порыве сексуальной горячки. Слава даже хмыкнул про себя: она мечтала о его теле, желая, чтобы он овладел ею грубо, как зверь, но при всем при том ненавидела его за то, что он отнял у нее любимую подругу. А ведь он отнял ее! После того как появился, Лера больше с ней не спала. Ну, может, они и тискались там где-нибудь потихоньку, подальше от его глаз, но положение, когда подруги спали в одной постели, больше не повторялось и скорее всего не повторилось бы никогда.

Слава осмотрелся: воспоминания летели, мелькали, перед его глазами вставали то картинки из жизни Леры, то картинки из жизни Хагры – интимные тайны, секретики, которые они скрывали от окружающих, – все это он мог увидеть, только лишь захотеть. Но надо ли? Пусть остаются их маленькие тайны. У каждого человека есть в жизни такое, что он никогда никому не расскажет.

Слава сделался маленьким и взлетел над мозгом Хагры, чтобы понаблюдать, как укладываются возбужденные воспоминания: ему показалось, что они ложатся как-то кучно – Лерины к Лериным, Хагрины к Хагриным. Пока он не понял, что бы это значило, но, судя по тому, что увидел, в голове девушки образовывались две информационные структуры. Слава нахмурился – информация Хагры, замещаясь информацией Леры, не стиралась, а перемещалась в другие уровни мозга. Что это значило? А значило это то, что в теле могут образоваться две независимые друг от друга личности! Лера и Хагра в одном теле – что получится? Борьба за овладение телом? Душевная болезнь в раздираемом двумя личностями мозге? Это было плохо. Просто скверно. Он все-таки надеялся, что информация Леры сотрет Хагру, и сделал для этого все. Но почему так не случилось? Почему? То ли у него не было опыта, то ли… Лера не хотела уничтожать Хагру. Она тоже любила ее. Не так, как Славу, скорее как подругу, как сестру. Но реально любила и не хотела ее смерти. Потому файлы с ее информацией легли в свободные ячейки и теперь в мозге этого существа, по сути химеры, Леры-Хагры шел круговорот, и чем он закончится, было совершенно непредсказуемо.

Слава вышел из транса, встал и проверил путы на теле девушки. Они были завязаны крепко, и он слегка ослабил натяжение – чтобы не пережать сосуды. Но и отпускать не стал – мало ли…

Отправившись на кухню, соорудил себе бутерброд, съел его, как автомат, не заботясь о вкусе. Сделал еще один и тоже съел, медленно жуя и глядя на стену перед собой. Ему надо было восстанавливать энергию, которую он потратил на ночные карательные экспедиции. Что будет, когда обнаружат трупы сгоревших Мудрых? Впрочем, трупов не будет, при такой температуре они должны сгореть дотла. И кто будет считать, сколько там костей осталось в пепле… а может, и не осталось? Может, они вообще рассыпались в прах?

Он заставил себя встать, пошел в комнату рядом с кухней и, упав на кровать, закрыл глаза – ему надо было поспать: начался «отходняк» после происшедшего. Его трясло, перед глазами вставали то лицо окровавленной Леры с синими губами, то трупы Мудрых, то пожар, уносящий горячим дымом то, что было ему дорого и что составляло единственную ценность в его жизни.

Спал Слава часа два. Как Штирлиц, он приказал себе встать через определенное время, и организм подчинился. Что-что, а в выносливости и устойчивости к перегрузкам его организм был впереди планеты всей.

Вскочив, он снова «заправился». Быстро съел здоровенный кусок грудинки, запив его половиной кувшина сока. Стало немного легче. Мужчина вообще проще переносит тяготы и стрессы, если он сыт. Стоит мужику проголодаться, и все у него валится из рук, он становится злым, вредным и готов растерзать весь мир. Но как поест – вроде и ослабевает желание убить всех Мудрых, а потом пойти карающим мечом через всю прерию.

Слава зашел к комнату с Хагрой, чтобы проверить ее состояние; промассировал ее связанные руки и ноги для восстановления кровообращения, осмотрел ушибленную челюсть – он ее «подремонтировал», пока копался в мозге девушки, – опухоль спала, и скула приобрела нормальный облик. Только синяки еще сошли не до конца. Посмотрел зубы – все целы. И то хорошо. Очнется – будет нормально жевать.

Он уже начал понемногу привыкать к мысли, что Лера теперь в теле Хагры, и поймал себя на том, что мысленно обращается к ней, как к живой. Горько усмехнулся, вышел из комнаты и направился вниз, где на вешалке висел плащ Мудрых. Набросил его на себя, закрыл голову капюшоном – чем меньше внимания привлечет, тем лучше.