Алмазная маска - Мэй Джулиан - Страница 59

— Я могу остаться и подольше, — ответила Гран Маша. — Прежде всего я должна быть совершенно уверена, что здешние условия подходят для детей. Меня все интересует — условия жизни, школа…

— Вот и оставайтесь. Мы, чем можем, поможем, чтобы вы не бросали свою работу. — Затем ее пугающе-требовательный взгляд устремился на детей. Те замерли по стойке «смирно». — И вам, маленьким горемыкам, тоже нужна забота. Для начала вас надо хорошенько подкормить… Ну, а теперь пора домой. Элен и Хью позднее принесут ваши вещи.

В этот момент Доротея улучила момент и спросила тоненьким голоском:

— Я наконец увижу папу?

— Нет, малышка. Он сейчас занят. Ты увидишь его за ужином, когда кончится рабочий день.

Джанет резко повернулась и направилась к распахнутой, со скругленными углами, стальной двери. На ходу она наклонилась и легонько шлепнула терьера — ну-ка, домой! Собака тут же исполнила приказание.

Ди без слов умоляюще глянула на бабушку, которая стояла засунув руки в карманы — видно было, что она едва сдерживает возмущение. Дедушка тут же засуетился, схватил детей за руки.

— Еще чего! — быстро, насупив брови, заговорил он. — Что за глупости! Неужели отец не может взглянуть на своих детей!.. Полные глупости…

Он пошел с детьми по боковой, огибающей холм, бетонной дорожке. Когда они прошли с десяток метров, Кайл шутливо шлепнул их пониже спины.

— А ну-ка, вперед! Зачем меня ждать! Бегите, бегите…

Доротея вскрикнула от радости и, обогнав брата, помчалась вниз по дорожке. Кен бросился за ней следом. Скоро дети выскочили к площадке, где стояли пять дирижаблей. Теперь они показались Ди огромными, совсем не похожими на игрушечные аппаратики, которые они видали на подлете к ферме. Даже самый маленький был раза в два больше их яйца. В густеющих сумерках флитеры более напоминали чудных инопланетных животных, сгрудившихся для ночевки. В них не было ничего от стремительных, штурмующих небо машин.

Двое мужчин в рабочих комбинезонах беседовали с четырьмя другими, которые были одеты в высотные летные скафандры — в руках они держали шарообразные, лобастые шлемы. Все они заулыбались, когда к ним подбежала маленькая девочка. Ди остановилась как вкопанная, смутилась… Она почувствовала, что слова не может вымолвить, однако все собравшиеся сразу догадались, кто примчался на стоянку.

Женщина-пилот показала рукой на серебристый флитер.

— Твой папа еще там, в кабине, малышка. Поднимись по скобам, постучи ему — он спустится.

— Ян сейчас в полной отключке, — посмеиваясь, сказал другой пилот, высокий усатый мужчина. — Может, витает в облаках — размышляет, каким богатым он станет, когда продаст полуфабрикат из травки этого года. Урожай, должен заметить, необыкновенный. Поля плотные, трава густая — два раза приходилось прочищать входное отверстие-Ди торопливо поблагодарила и побежала к последнему в ряду дирижаблю, который стоял под разгрузкой. Что-то тихо жужжало и хлюпало в рукавах, по которым на фабрику подавался груз, собранный в небесах. Здесь еще сильнее пахло мускусом. Тусклый зеленоватый свет сочился из кабины — наверное, шкалы приборов отсвечивали… Наверх вели пластмассовые, припаянные к корпусу скобы. Под прозрачным фонарем угадывались очертания человеческой фигуры, лица видно не было — оно было скрыто под солнцезащитным щитком. Округлый шлем матово поблескивал в полутьме. Неужели это ее отец? Девочка осторожно проникла в его сознание.

Страшная, без единой мысли усталость придавила сидящего в кабине человека.

На мгновение — Ди завороженно следила за ним — в глубине нейронных цепей пробежал слабый электрический импульс, оформился в едва видимый образ — огромный пласт воздушной травы, засасываемой в недра флитера, — и тут же оборвался, придавленный вспышкой боли. Еще глубже, в самом подполье, Ди вдруг уловила такую бездонную печаль и обиду, яростную, все заполнившую, что в ужасе мысленно отпрянула назад.

Бедный папочка! Сколько же ему пришлось потрудиться — день и ночь без отдыха!.. Теперь все позади, страда подошла к концу, уже ночью поднимется ветер и разгонит плодоносные поля. Но это будет потом, а сейчас важно, что чудо все-таки свершилось — ферма спасена! Урожай оказался таким, что вполне можно рассчитаться с долгами и даже отложить кое-что про запас. Наконец он дома, обошлось без поломок, травм, трагедий — вся уборочная прошла как по маслу. Это многое значило… Ему было за что уважать себя, если бы не эта сокрушающая сознание боль. Лишь бы добраться до постели, рухнуть, забыться…

Его мысли поразили дочь. Если год выдался удачный, если впереди забрезжил лучик надежды, тогда почему страдание, это ледяное отчаяние? Почему он так несчастен? Может, потому что она приехала? Доротея была уверена, что где-то в тумане бессознательного хранится ответ и на этот вопрос, но она больше не смеет следить за мыслями отца.

Торопливо она начала взбираться по пластмассовым скобам, постучала в прозрачный фонарь.

— Папочка, — позвала она. — Это я, Доротея.

Наступила тишина, потом фонарь медленно пополз назад. Зеленоватый свет погас. Ди быстро спустилась на асфальт, и тут же фигура в шлеме и летном костюме выпрямилась, человек перекинул ногу через борт и начал спускаться на землю.

— Папочка? — прошептала Ди.

Человек не торопясь повернулся к ней, начал стаскивать перчатки. Его облегающий, серебристый — под цвет фюзеляжа — комбинезон местами имел выпуклости, напоминающие панцирь насекомого. Он поднял защитное стекло, нижняя часть его лица была прикрыта кислородной маской. Глаза у него были карие, как и у дочери. Когда он наконец снял перчатки, то занялся поясом на талии, затем щелкнул застежкой шлема — где-то справа, у горла. Стянул шлем и подвесил его к оставленному на одной из скоб кислородному баллону. Волосы у него были влажные и растрепанные, тонкий рубец сек поверху щеки и переносицу — здесь кислородная маска вдавилась в кожу. На подбородке густая щетина, губы сухие, обветрившиеся…

Неужели этот уставший до предела человек и есть ее отец? Это он даровал ей жизнь? Это он был изображен на фотографии? Он спас ее от ментального насилия, которому хотели подвергнуть ее в полицейском участке на Земле?

Мужчина хмуро глядел на маленькую девочку. Доротея заплакала.

Папочка? Ты…

О нет, ей нельзя пользоваться телепатической речью, тем более читать его мысли. Она должна быть очень осторожна — никаких намеков на ее проснувшиеся способности; ей следует стать примерной дочерью, тогда папочка, может быть, полюбит ее. Она будет работать по хозяйству, будет послушной и никогда-никогда не пожалуется… Она сморгнула еще одну набежавшую слезинку и, всматриваясь в его лицо, попыталась улыбнуться.

Он так сильно страдал… Это из-за мамы?..

Желание облегчить боль, помочь отцу — ведь она обладает целительной силой — было нестерпимым. Она должна помочь любой ценой — узнает он о ее способностях или нет. Ей незачем себя жалеть. Она обязана рискнуть!..

Доротея взглянула отцу прямо в глаза — ее вел инстинкт, необъяснимый дар — в самую глубину его сознания. Туда, где бродят, сплетаясь и отталкиваясь, обрывки эмоций, намеки чувств — может, там таится источник боли? Она должна нащупать его…

Точно. Вот он, неуклюжий, зловещий, нерассасывающийся сгусток боли, страдания — что-то подобное душевной опухоли, которая терзала его, мучила, и причина заключалась не в ферме. С одной стороны, его душу губили воспоминания о маме, еще раз потерянной, и теперь навсегда. С другой — укоренившаяся с детских лет обида. Почему он оказался единственным нормальным ребенком в семье? Трое его братьев и сестер родились оперантами, только его миновал перст Божий. В результате два самых дорогих на свете человека — его мать и жена — оставили его. Бросили!.. Надежда еще жила в его сознании, почти угасшая, ничем не подпитанная — едва светилась, задавленная глыбой жутких, не имеющих ответов вопросов.

Как ему помочь?.. Как?

Ящик с целительной силой, который был открыт ею на пароме, мог помочь только ей — эта способность не могла воздействовать на другого человека, на их сознания и тела. Надо порыться еще, поискать, вообразить другой спрятанный клад. Большой-большой, не умещающийся в самом объемистом сундуке… Чтобы выпущенного оттуда облака хватило на всех людей, и прежде всего для родного отца, по-прежнему молча возвышавшегося над ней. Она знает — облачко должно быть малинового цвета…